Париж, 2001 год

Николь медленно шла вдоль берега Сены. Шагавший рядом с ней Жан Массар, ее жених, внимательно слушал слова девушки. Они шли, взявшись за руки, и для любого случайного прохожего были всего лишь одной из многих пар, наслаждающихся взаимной любовью нежной парижской осенью.

После эйфории, вызванной разговором с доктором Лазерром, Николь осознала, что она не может принять решения об участии в экспедиции самостоятельно. Разумеется, речь шла о ее карьере, о возможности, которая, несомненно, больше никогда не повторится, и согласие тех, кто руководил ее работой в музее, было получено. Все это было так, да, но Николь также знала, что главный приоритет для нее в этом вопросе заключался в трех буквах, составляющих имя того, кто должен был стать ее мужем. Живя на ферме, где прошли ее детство и юность, она видела, как любили друг друга ее родители и продолжали любить, потому что никогда ни один из них не ставил свои личные желания выше желаний супруга. Ее мать могла быть временами беззаботной и ветреной, а порой даже эгоисткой, но Николь прекрасно знала, что она никогда не позволяла себе расходиться во мнении со своим мужем, когда дело касалось важных вопросов.

Она не хотела говорить с Жаном по телефону о только что полученном предложении и лишь сказала ему, что у нее появились интересные перспективы на работе, которые она хотела бы обсудить с ним. «Не бери машину, — попросила она. — Лучше прогуляемся, а потом перекусим где-нибудь. Тогда я смогу тебе рассказать все в спокойной обстановке».

— …и сегодня, во второй половине дня, незадолго до того как я вышла тебе навстречу, мне позвонил Ги Лаланд, археолог, только что вернувшийся из Мексики. Похоже, доктор Лазерр не хочет позволить мне забыть об этой теме, — засмеялась она. — Лаланд рассчитывает увидеть меня завтра утром, чтобы поговорить о поездке, и он был сильно удивлен, когда узнал, что я еще ничего не решила. Он показался мне симпатичным, — заключила она, глядя в глаза Жану.

Тот посмотрел на нее молча, и оба в течение нескольких секунд не произнесли ни слова. Николь уже хорошо знала своего жениха и помнила, что его ответы редко бывают скоропалительными. Первое впечатление, которое Жан мог произвести при знакомстве — беспечный человек со вкусами юнца (волосы несколько длиннее, чем принято, неформальная одежда и автомобиль огненно-красного цвета с откидывающимся верхом), существенно менялось по мере продолжения общения с ним. Напротив, он был очень вдумчивым и по природе своей сочувствующим, всегда старался принять во внимание точку зрения других, прежде чем высказать свое суждение.

Наконец Жан повернулся к ней. На его губах играла улыбка, но главное, в его глазах сияли искорки веселья, благодаря чему Николь всегда считала их такими привлекательными.

— Очень хорошо, доктор. Мне кажется восхитительным то, что вы вручаете свою профессиональную жизнь в мои руки, особенно принимая во внимание тот факт, что я собираюсь стать вашим мужем. — Он старался быть серьезным, хотя это явно удавалось ему с трудом. — Но я должен сказать вам, что моя политика в этой области заключается в том, чтобы доверять моим сотрудникам и предоставлять им полную свободу.

Он нежно обнял ее за плечо, уже открыто улыбаясь.

— Николь, — продолжил он, поцеловав ее в щеку, — мой дед Марк, отец моей матери, часто повторял мне, когда я только вышел из детского возраста: никогда не упускай случая сделать то, чего тебе действительно очень хочется, а тем более, если это приведет к обогащению. К этому дед добавлял, что жизнь редко предоставляет второй шанс, и, если мы упустим то, что нам дается, в дальнейшем мы, без сомнения, будем жалеть об этом. — Он посмотрел ей в глаза; она его внимательно слушала. — А теперь я выскажу не мысли деда, а свои. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить большую часть ее, оглядываясь назад. Поэтому не сомневайся ни на миг: в Мексику! На поиски спрятанных сокровищ! Судя по тому, что ты сказала, это вряд ли продлится долго, а дата свадьбы еще официально не назначена. Мы можем подождать.

Николь остановилась и взяла руки Жана в свои. Потом привлекла его лицо к своему, и их губы слились в страстном поцелуе, в который они вложили все то, что чувствовали друг к другу. Рядом с ними спокойно протекала Сена, как еще один символ любви, остававшийся безучастным.

Девушка почувствовала, как у нее защипало в глазах, когда она посмотрела на него — человека, собиравшегося стать ее мужем.

— Если бы ты был сном, Жан, я была бы готова спать всю жизнь. Ладно… ты тоже не верь всему тому, что я говорю, — добавила она, заметив, что он едва сдерживает смех, — или в конце концов ты станешь невыносимо заносчивым. — Теперь уже Николь открыто улыбнулась. — Но все же я искренне благодарю тебя; твои слова сделали меня очень счастливой.

— Я не могу скрыть от тебя то, — ответил он, — что буду очень скучать по тебе, и, кроме того, я тебе страшно завидую. Джунгли… майя… спрятанные сокровища… Это звучит как анонс о приключенческом фильме.

Она пристально посмотрела на него, ее брови нахмурились, и, казалось, что ее лицо на мгновение застыло. У нее возникла идея на его счет.

— Жан, — ее голос стал требовательным, — ты говорил мне, что заканчиваешь работу по универсальному магазину, не так ли? — Николь продолжила, даже не позволив ему ответить: — И что ты не помнишь, когда в последний раз брал настоящий отпуск, правда?

Жан кивнул.

— Так скажи об этом своему отцу! Скажи, что ему придется обойтись некоторое время без тебя, что ты едешь в предварительное свадебное путешествие… Или скажи, что захочешь, но ты поедешь со мной в Мексику!

Теперь пришла очередь растеряться молодому человеку. Рот его слегка приоткрылся, и некоторое время он не знал, что ответить.

— Однако… однако… — только и смог выговорить он, — что скажут в Лувре? Как оправдать включение в состав экспедиции городского архитектора, который к тому же еще и твой жених? Не покажется ли…

— Смотри, Жан, — перебила его Николь, — меня торопят, умоляя и даже шантажируя, чтобы я согласилась. Теперь наступает моя очередь ставить условия. Я не собираюсь просить ничего сверхъестественного. Расходы на тебя пойдут за мой счет. Ладно, решено! — Взгляд девушки светился энтузиазмом.

— Не знаю, Николь… это слишком…

— Что?

— Неожиданно…

— Да?! Если ты только и можешь сказать, что «неожиданно», значит, ты находишь эту идею восхитительной.

— Да, конечно, так оно и есть, но я не знаю… Я думаю, по большому счету это безумие.

— А какой была бы жизнь без маленьких безумств? — Она посмотрела на него серьезно. — Послушай, Жан, ты ведь этого хочешь, правда?

Он снова кивнул.

— Очень хочешь, — продолжала она. — Мы хотим этого оба. А теперь повтори мне то, что говорил тебе дед.

— Что?

— О предоставляющейся возможности, которую нельзя упускать. О сожалениях при мысли о том, что могло быть и чего не случилось; о том…

— Ну хватит, хватит… — он поднял руки в знак капитуляции, — ты меня убедила.

— Полностью убедила, правда?

— Да. — Он расплылся в улыбке. — Полностью.

— Так значит, никто не сможет помешать нам в этом. — Она тоже улыбнулась, сияя. — А теперь, Жан, поцелуй меня. Это то, чего я хочу больше всего на свете.

Город майя Караколь, 626 год н. э.

Бог Солнце [19]несколько раз совершил свое странствие по небу, прежде чем молодой Балам стал способен осознать то, что он пережил той памятной ночью вместе со своим учителем. Даже когда он спал, его мозг беспрерывно воспроизводил эти волшебные мгновения, когда он был главным действующим лицом; его разум не решался воспринимать их как реальные.

Оказавшись в теле ягуара, он покинул прогалину и путешествовал по сельве в течение какого-то времени, продолжительность которого он не мог определить. Иногда залетая вперед, а иногда невидимо присутствуя сзади, летучая мышь, выбравшаяся, как видел Балам, из тела верховного жреца, сопровождала его, не покидая ни на миг. Крылатый зверь держался возле земли, и даже в полных потемках он без труда находил лазейку в зарослях, что позволяло им быстро двигаться вперед. Балам следовал за ним с легкостью, которую находил по меньшей мере удивительной; она вызвала у него незнакомое дотоле ощущение силы и власти. Он заметил, что все его чувства обострились до предела и он был в состоянии обращать внимание на тысячи мелких деталей, которые, будучи человеком, неизменно упускал.