Нет, конечно, он не был одинок. И ребята всегда были рядом, и деда он очень любил, и Ника, подставляя теплый, беззащитный живот под его пальцы, ясно давала понять, что дружба — великое дело.

Дружба у него была, это точно. И работа — тяжелая, нервная, любимая — тоже. И отдыхать он умел — весело, с огоньком, с близнецами по-другому невозможно. И даже несколько любовных историй мог бы рассказать за бокалом вина, если бы не стеснялся выглядеть идиотом, на которого девицы смотрят, как на гориллу в зоопарке. И боязно, и дух захватывает от такого уродства, и очень хочется подойти поближе, пощупать сильные лапы, попробовать — вдруг не укусит, а прижмется нежно, и потом показывать подружкам фотки с юга, и закатывать глаза: «Такой мужик, прямо зверь!»

Душа, говорите?

Этому он позавидовал? Или чему? В том-то и дело, что он сам не знает!

В школе ему нравилась девочка Люба Уткина. Она была очень серьезной и немногословной, как он сам. Вечно читала что-то, задумчиво поглядывая за окно. У нее были замечательные рыжие косы и широкая улыбка, от которой курносый нос еще больше вздергивался, и тогда дырочки ноздрей глядели на собеседника, будто раздвоенное дуло автомата.

Артем попал под прицел всерьез и надолго, и в выпускном классе решился пригласить Любу на свидание. Она пришла, и они даже пристроились целоваться на лавочке возле незнакомого дома, а ветер трепал заросли дикого винограда, и ветки больно цеплялись за волосы, а потом выглянула из окна какая-то бдительная бабка и принялась орать. Артем схватил Любу за руку и ломанулся в глубь кустов, и едва не упал, но удержался все-таки, и, наконец, поцеловал ее. Вот тогда сердце било колоколом, и подкашивались коленки, и ничего вокруг не существовало, кроме сладких, влажных, неумелых губ.

И каждая встреча была подарком небес, и глаза напротив казались омутом, в котором он готов был утонуть.

Кончилось все быстро и банально. Осенью его забрали в армию, Люба написала два письма. В одном обещала прислать ему теплые носки собственной вязки, а во втором сообщила, что будет вязать эти самые носки своему новоиспеченному мужу. Артем к тому времени позабыл, какого цвета ее глаза и как подкашивались коленки от поцелуев.

Жаль. Надо было запомнить и время от времени наслаждаться хотя бы воспоминаниями. В реальности этого больше не повторялось.

Он честно старался. Ему нравились женщины, и он научился «строить отношения» по их схеме — ухаживания, подарки, все эти ритуальные танцы вокруг постели, и после нее тоже. Он говорил то, что они хотели услышать, был ласков, кроток, снисходителен к капризам. И каждый раз получал пинок под зад. В лучшем случае, нежный прощальный поцелуй.

И ничего страшного в этом не было. И не имело это никакого отношения к душе.

Только плотней сгущалось недоумение: «кто же придумал, что бывает иначе?» Найти бы придурка да надавать по шее, чтоб не вводил в заблуждение народ. Ничего другого не было, нет и не будет.

Исключения из правил, конечно, попадаются. Вон хотя бы Эдик. Тридцать лет мужику, а голову потерял, как прыщавый подросток, которого девочка надула и на свидание не явилась.

Так чего тебе-то неймется?! Того же захотел? А зачем?

Не знаю, свирепо ответил себе Артем.

За экскурсом в прошлое и самокопанием он как-то утерял нить беседы, и теперь с удивлением понял, что братья на полном серьезе обсуждают, не отправить ли невесте покаянное письмо. Раз уж жених не видит смысла являться лично.

— Романтика, блин, — пробормотал на это Артем и пошел прочь из комнаты.

— Ты куда? — хором возмутились братья.

— Почтовых лошадей искать, — огрызнулся он.

На кухне, куда Артем притащился неизвестно зачем, обнаружилась Агнесса Васильевна. При его появлении она испуганно охнула и отпрыгнула к окну, но быстро взяла себя в руки.

— Я вас не видела, — быстро пояснила она. Ну, да. А слона-то мы и не приметили. Просто к его физиономии притерпеться нужно, а Агнесса Васильевна — женщина пожилая, в ее возрасте привыкать трудно.

— Покормить вас, Темушка? — ласково проворковала она через пару минут, и лицо у нее вдруг сделалось виноватым, будто он был ее любимым внуком, оставленным без сладкого.

Артем внезапно развеселился.

— Покормите, Агнесса Васильевна!

Она быстро и ловко накрыла на стол, поглядывая на Артема исподтишка все с той же виноватостью. Смущается, что я такой страшный, привычно предположил он.

— Что там Эдик? — осторожно спросила Агнесса Васильевна. — Переживает, да?

— Это мягко сказано, — наворачивая щи, проворчал Артем.

Она уселась напротив и подперла ладошками морщинистые щеки.

— Ой, да, переживает — не то слово. Как позавчера она ушла, так места себе не находит, все плачет, плачет…

Артем закашлялся. Это было уже слишком!

— Плачет?!

— Ну, я фигурально выражаюсь. Конечно, как баба, слез-то он не льет. Но я ведь не чужая Эдику, я же вижу, как ему худо.

— Может, все еще обойдется, — неуверенно буркнул Артем, не зная, что еще говорить.

Агнесса Васильевна вдруг всхлипнула и затрясла седыми кудельками.

— Не обойдется, Темушка, не обойдется!

— Надо верить в лучшее, — чувствуя себя идиотом, наставительно произнес он.

— Не обойдется, — талдычила женщина упрямо, — уж я-то знаю! Дура старая! Аферистка безмозглая! Курица ощипанная!

Он невольно отодвинулся. Кто знает, на что способна пожилая тетечка, когда она вне себя от гнева? Но это даже странно — так злиться на будущую хозяйку дома!

— Чем же Глафира перед вами так провинилась? А? Агнесса Васильевна? — решился уточнить он.

— Да ничем! В том-то и дело, что ничем!

— Тогда за что же вы ее так? Агнесса расширила заплаканные глаза.

— Я?!

— Ну, только что! Вы сказали, что она аферистка, дура, курица безмозглая!

Он с любопытством глядел на нее, раскрасневшуюся и растерянную.

— Да вы меня не так поняли, это же я не ее, это же я себя ругала!

— А вы-то тут при чем? — от изумления он даже жевать перестал.

Агнесса Васильевна открыла рот, но тут в кухню влетел Сенька и заорал радостно:

— Вот он где! Лопает, значит, а на друзей плевать хотел!

— Могу я поесть спокойно? — официальным тоном произнес Артем.

— Не можешь. Поехали скорей.

— Вы что, уговорили его? Сенька приплясывал от нетерпения.

— Поехали, поехали, потом все расскажу. Ой, здрасте, Агнесса Васильевна. До свидания, Агнесса Васильевна.

— Спасибо за щи, — уже на ходу поблагодарил Артем, вздыхая с облегчением.

Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки. А он-то уж решил, что Эдька до второго пришествия будет стенать и посыпать голову пеплом.

Однако во дворе несчастного влюбленного не оказалось, и братья подтвердили, что никуда ехать он не собирается.

— А нам-то зачем тогда торопиться? — нахмурился Артем.

— Надо, — уклончиво объяснил Степа.

Из-за гаража выскочила недовольная Ника, последние полчаса тщетно пытавшаяся догнать наглого Эдькиного кота.

— Привет, — сказал ей Артем, радуясь появлению хоть одного здравомыслящего существа, пусть и гоняющего котов.

Ника хотя бы жениться не собирается и абсурдных заявлений типа «я ее подавлял, и теперь все кончено!» не делает. И таинственных гримас, как Степка с Сенькой, не корчит. Смотреть на братьев Артем уже не мог.

— Ну, что теперь? — сощурился он.

— Другу хотим помочь.

— Гарем сюда нагоните?

Сенька посмотрел на Степку, а Степка на Сеньку, и стало ясно, что мысль насчет гарема они на самом деле обдумывали, но сочли недееспособной. И теперь загорелись новой идеей.

— Ну? — Артем сдвинул брови.

Был бы кто другой, так напугался бы. А эти стоят молча, улыбаются. И что с ними делать?

— Ну и черт с вами! — обиделся Артем и ушел вперед, жалея, что не попрощался с Эдиком и не сказал ему хотя бы парочку человеческих слов. Просто чтобы ободрить.

Друг, называется. Вон, настоящие друзья уже затеяли что-то, физиономии так и светятся, глазки так и блестят!