— В хорошем коллективе плохие люди не держатся. Зачем нам плохие?

Если нет настоящего дела, тогда всякие мелочи лезут и мешают жить, так папа считает. А у нас дело. Зоологу нельзя сидеть в городе. Зоолог в городе теряет чутьё, как охотничья собака без охоты.

— А чутьё — это главное, — говорит папа.

Вон как всё любопытно в природе устроено. Нет ни вредных животных, ни специально полезных — это люди придумали, чтобы им было удобней. Неправильно разделили мир — на полезных и вредных, пора от этого отказываться. В природе все друг другу нужны, только все вместе могут существовать — и это прекрасно.

— Например, скорпион! — говорит папа. — Полезный он или вредный? Или тот же волк, которым детей пугают?

— Не знаю, — говорит тётя Надя. — Я как-то не думала.

— Вот именно. А биолог об этом обязан думать, чтоб не нарушить равновесие в природе. Это разговор долгий. И дело это длинное, жизни не хватит.

— Но ведь не все так живут, — говорит тётя Надя. — Многие ещё живут просто так.

Папа не знает, как многие. Он только знает, как он. Он не говорит, что иначе нельзя. Просто он иначе не может.

— Кто как хочет, так и живёт, — смеётся папа.

Скучный какой-то разговор. Чего только папа смеётся.

— Я хочу домой, — говорю я.

— Домой? — удивился папа. — Ну, иди, если хочешь. А мы с Надеждой Георгиевной тебя догоним.

Я думал, папа со мной пойдёт. Мы с «нашего места» всегда вместе уходим. Вдвоём.

— Может, вместе пойдём? — говорит тётя Надя.

— Сейчас пойдём, — говорит папа. — Что он, один не дойдёт? Сколько раз ходил.

Мне так обидно стало. Что папа говорит? Он же перепутал. Я отсюда один никогда не ходил. Я не отсюда ходил, не с «нашего места».

— Я как раз один ходить люблю, — сказал я.

Я нарочно сказал. Думал, папа поймёт. А папа говорит:

— Ты у меня молодец!

Ладно, пусть разговаривают, если им интересно. А я домой побежал. Меня Арина там ждёт. Спрашивает у всех: «Где Лёдик? Я без него ничего не могу делать, у меня пластилин из рук валится». А Марина Ивановна говорит: «Я сама без Лёнечки не могу. Все поужинали, а его нет». И тут я прибегу.

Я так помчался, чуть рогатый бархан не свалил. Так по песку проехал. И даже не оглянулся. Только один раз оглянулся, уже потом. Папа с тётей Надей всё разговаривает, а мне рукой машет. Ладно, пусть догоняют. Я дальше бегу. По саксауловой роще. Прямо к дому.

У крыльца привязан рыжий верблюд. Интересно. Может, это не наше крыльцо? Нет, наше. А верблюд стоит и об наше крыльцо трётся своим рыжим боком. Где-то я этого верблюда видал…

Тут я вспомнил. Это же отца Мухаммеда верблюд. Рыжий. Он к нам приезжал на этом верблюде. Значит, снова приехал. Чего ему надо? Ведь он в папу стрелял…

Я открыл дверь и иду.

Вдруг вижу: у нас кто-то есть на веранде. Темно, но немножко видно. Кто-то в углу стоит, голова большая-большая.

Я выключатель нажал — чик!

Это отец Мухаммеда стоит! Я его шапку сразу узнал. Вот почему голова большая — он в шапке. А в руках у отца Мухаммеда ружьё.

Ружьё! Он ружьё так держит, прямо вцепился. И у нас на веранде стоит. В темноте. Тихо. Опять, значит, он за старое?

Я как закричу:

— Уходите отсюда!

А он шапкой кивает. Ружьё прижал. И стоит. Он даже не думает уходить. Разве он уйдёт, браконьер! А папа ведь ничего не знает. Он разговаривает с тётей Надей. Идёт. Может, он сейчас к дому подходит. Поднимается на крыльцо…

— Уйди! — закричал я.

И как брошусь к нему. Как ружьё дёрну.

Он некрепко, оказывается, держал. Считал: подумаешь — мальчик! А я вырвал. Ружьё такое тяжёлое. Я всё-таки поднял. И как брошу с веранды.

Сразу грохнуло где-то.

Со всех сторон закричали.

— Вах! Вах! — кричит сзади отец Мухаммеда.

— Кто стрелял? — кричит дядя Володя.

— Господи, что случилось? — кричит Марина Ивановна.

Я сижу на полу. Встать не могу почему-то. Все бегут. Все сюда бегут.

Дядя Володя меня схватил:

— Что такое? Лёдька, ты цел?

Тут мой папа. Он уже тут. Я вовремя успел. Папа уже тут. Отнял меня у дяди Володи, поставил почему-то на стол и за ноги держит. Даже больно, как папа держит.

— Пусти, — говорю я папе. — Я сам.

— Ага! — говорит папа. И отпустил.

Я сразу на пол спрыгнул.

Папа лоб себе потёр (он так трёт иногда, если забыл, что хотел сказать) и говорит:

— Чего это ты на людей кидаешься? Ружья бросаешь? Вроде раньше у тебя этой привычки не было. Как понимать?

Отец Мухаммеда тут же стоит.

— Вах! — говорит. — Вах!

Я говорю:

— Он тут стоял, тебя дожидался. С ружьём.

— Кто? — говорит папа. Никак не поймёт.

— Отец Мухаммеда, — говорю я. — Он же в тебя стрелял!

— Это я рассказала, Лёша, — говорит Марина Ивановна. — Я, Лёша, никак не думала! Разве я могла думать?

— Какой отец Мухаммеда? — говорит папа. — Это наш новый объездчик. Ты его до смерти напугал. Он по-русски не понимает.

— А верблюд рыжий? — спрашиваю я.

— Мало ли рыжих верблюдов?

— А шапка? Я его по шапке узнал.

— Мало ли таких шапок, — говорит папа. — Вся Туркмения носит.

— Лёдик, я к тебе бежала, — говорит Арина. — Я к тебе на помощь бежала, ты видел?

Значит, я ошибся…

— Ты эти глупости из головы выкинь, — говорит папа. — Тоже мне защитник нашёлся! Гроза браконьеров! Только на войне люди друг в друга стреляют, понял?

Вдруг наш Витя заплакал и говорит:

— Я боюсь…

Глупый какой. Кого нам бояться? Это наш новый объездчик стоит. В своей бараньей шапке. Он нам шапкой кивает. И уже смеётся. И лицо такое хорошее. Доброе. А я чего выдумал!

— Может, Лёдику пока к нам пойти, — говорит тётя Надя. — Поиграет с Ариной до ужина, успокоится…

— Спасибо, Надежда Георгиевна. Ничего не нужно. Я сам с сыном побуду.

Вот как папа тёте Наде сказал. Все ушли. А мы с папой дома остались. Вдвоём.

Наш Боря лежит под машиной. Борю не видно, а ноги, конечно, торчат. Об них все спотыкаются. Я, Арина, мой папа, дядя Володя, тётя Наташа, дядя Мурад и толстый Витя. Марина Ивановна пятый раз споткнулась.

— Тьфу! — говорит. — Это невозможно. Боря, убери ноги!

Но Боря не может ноги убрать. Он машину готовит. Иногда говорит: «Дайте ключ!» Ему дают. Кто же будет машину готовить, если не Боря? Ведь мы сегодня едем в пески. Мы родники едем чистить. Через весь заповедник, к горам.

— Дядя Лёша, можно, я глину возьму? — говорит Арина.

— Не надо. Там глина есть. Ничего не надо.

— И сапоги не надо? — говорит Арина.

— Сапоги как раз надо. Там сапог нет, там же пустыня.

— Ещё чего выдумал? — сердится Марина Ивановна. — Тащить детей в пустыню!

— А что тут такого?

Папа больше не хочет меня оставлять, он решил брать меня с собой. Я достаточно вырос. Вон Байрамчик уже сам к отцу на лошади ездит. Один. Верхом. А я что делаю? Ничего путного.

— Ариночку хоть оставь, — говорит Марина Ивановна. — Ариночку-то зачем?

— Попробуй её оставь! Ничего, Арине тоже полезно.

— Тогда и меня забирай, — говорит Марина Ивановна.

— Боря не разрешает, — смеётся папа. — Говорит, зачем лишний груз. Нам рабочая сила нужна и совковые лопаты.

Тут дядя Володя со склада идёт, говорит:

— Только три лопаты нашёл. В прошлый раз две сломали, больше нет. Заказать надо было, Никитич!

— Я заказывал, — говорит папа.

— А где же они?

— Электронный микроскоп дали…

— Причём микроскоп? Я про лопаты. Где-то старые вроде были.

— Вот-вот, — говорит папа. — Ты старые ищи.

— У меня есть лопата, — говорю я.

Папа обрадовался:

— Верно! Как я забыл! Чего же ты стоишь! Беги скорее за ней. У нас каждая лопата на счету. Только тот может ехать, у кого есть лопата.

Вот как папа решил. Если лопаты нет, нечего и ехать. Нам лишний груз не нужен. Вот у меня, например, есть лопата. Путь она тоже на счету будет. Я её вчера под кровать убрал. Я всегда свои вещи сам убираю, нельзя разбрасывать куда попало. Потом ничего не найдёшь, нянек у нас нет.