— Что хочешь сказать нам, Господи? — спросил нетерпеливый Матфей, которого роль Иисусова биографа увлекла уже несколько чрезмерно.
— Хочу открыть вам, что мне должно идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин, первосвященников и книжников… А после мне быть убиту, и в третий день должен я воскреснуть. — С этими словами Иисус оглядел собравшихся, ожидая комментариев.
Они не заставили себя долго ждать.
— Как — воскреснуть?!
— Когда мы идем в Иерусалим?
— А с нами что будет?
— Будь милостив к себе, Господи! Да не будет этого с Тобою!
Последнюю фразу выкрикнул Петр, и она привлекла внимание Христа. Поднявшись и отбрасывая неверную тень, Иисус зычно воскликнул:
— Отойди от меня, Сатана! Ты мне соблазн, потому что думаешь не о том, что божие, но что человеческое!
Петр испуганно отшатнулся, а апостолы, сидевшие рядом с ним (Фома и Иоанн), в свою очередь отшатнулись от Петра как от зачумленного.
— Если кто хочет идти за мною, — продолжал Иисус, стоя в неверном свете костра, — отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее… Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
— Никакой! Никакой, Господи! — поспешно вставил Фома.
— Верно. Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо придет сын человеческий во славе отца своего с ангелами своими и тогда воздаст каждому по делам его. Истинно говорю вам: есть некоторые из сидящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят сына человеческого, грядущего в царствии своем.
Когда мы устраивались на ночлег, ко мне неожиданно обратился Иаков. Он тихо, стараясь, чтобы остальные не слышали, позвал:
— Иуда! Слышь, Иуда!
— Что тебе? — спросил я, протягивая ноги поближе к огню. Ночи тут оказались неожиданно холодными, и я порой отчаянно мерз.
— Как ты думаешь, то, что говорил он про бессмертие, правда?
— Почему меня спрашиваешь? Не усомнился ли ты?
— Нет-нет, — испуганно зашептал Иаков. — Но знаешь, всякое говорят…
— Кто говорит?
— Ну… Петр.
— Петр?
Я мгновенно утратил все намеки на сон, а ведь только что уже почти задремал.
Петр! Происшествие в лодке, потом это желание отвратить Иисуса от посещения Иерусалима… Постоянно усомняющийся Петр, склонный все проверять, искупавшийся в воде, но показавший остальным, что ходить по воде может далеко не каждый, пусть он даже ученик господень…
Не он ли агент АК?
— Что еще говорил Петр? — спросил я.
Кто-то из апостолов заворочался и жалобно забормотал во сне. Иаков переждал, пока он успокоится, и ответил:
— Что многие из нас, если не все, могут вслед за Господом принять мученическую смерть, а правда ли то, что сказал он о бессмертии в царствии Господнем, еще нужно посмотреть… Что чудеса Господни есть не божий промысел, а торжество науки врачевания, не многим доступное… Что…
— Довольно, довольно, — успокоил я его. — Петру свойственно сомневаться, ибо он человек, как я и ты. Что же спрашивать с него? Пусть ждет, и как случится, так случится. Я лично верую в то, что говорил Господь, и тебе советую.
Иаков отполз от меня и вроде как уснул, а я лежал, пялясь в низкое звездное небо, и думал.
Все же им надо было посылать не меня, а кого-нибудь из молодых епископов. По части богословия я не спец, все же служба безопасности… Мало того что нужно выполнять свое непосредственное задание, так еще и с Петром разбираться приходится. Чертов АК! Не сидится им… И что он предпримет дальше? Будет постоянно зудеть в уши апостолам: «Усомнитесь! Усомнитесь!»? Но такого в Библии вроде нет… Или нет в той Библии, к которой я привык, а в иной Библии, вполне возможно, есть?
Или ее вовсе не существует, Библии?
Так можно черт знает до чего додуматься… Спать надо, спать, вот оно что.
И, пробормотав себе под нос по-русски: «Баю-баюш-ки-баю, не ложися на краю», я уснул. И знаете, что мне снилось? Никогда не догадаетесь. Разливное очаковское пиво.
Я не знаю, о чем болтали Иисус, Петр, Иаков и Иоанн, удалившись на ближнюю гору, но, по Библии, они там беседовали с Моисеем и Илией. Скорее всего, какой-то голопроектор, они бывают очень маленькие… Судя по их восхищенным лицам, сеанс произвел впечатление — даже находящийся у меня на подозрении Петр сиял. Или он все-таки не агент АД?
Поскольку, когда сходили они с горы, Иисус запретил говорить о видении, «доколе сын человеческий не воскреснет из мертвых», не стал никого расспрашивать, хотя Иаков явно проболтался бы.
В Капернауме я ожидал спектакля со статиром. По сюжету долженствовали появиться собиратели дидрахм и попросить монетку, а Иисус, соответственно, послать Петра на берег, чтобы он поймал рыбину, у каковой во рту и обнаружатся деньги. Ничего этого не случилось, и я в очередной раз подивился буйной фантазии Матфея… Да, совсем забыл — он ведь приписал без моего ведома еще один эпизод с рыбами и хлебами, только увеличил на сей раз число накормленных. В повторении это чудо выглядело уже как-то не слишком, но я не стал ничего говорить Матфею, так как, по идее, не мог быть знаком с текстами.
А потом меня постигла жуткая мысль: а что если все уже идет не так, как должно было? И разночтения между знакомым мне евангельским текстом и происходящим здесь и сейчас — уже одно из следствий мелких событий, а то и моего присутствия?
Пожалуй, когда я вернусь — и если вернусь, — нужно будет навестить психотерапевта.
Не буду утомлять подробностями довольно однообразного путешествия в Иерусалим. Для меня оно оказалось мучительным, потому что я подвернул ногу и хромал, а с желудком снова начались приключения. Нужный для этого запас лекарств я израсходовал и теперь жутко страдал.
К нам прибилось несколько десятков человек, процессия имела живописный вид, и я был уверен, что в Иерусалиме уже давно знают, что Иисус вот-вот появится в городе.
Когда до Иерусалима осталось всего ничего, Иисус отозвал нас в сторонку и сказал:
— Вот, мы восходим в Иерусалим, и сын человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть. И предадут Его язычникам на поругание, и биение, и распятие… И в третий день воскреснет.
— Кто воскреснет? — тупо спросил Варфоломей, с трудом воспринимавший склонность Иисуса говорить о себе в третьем лице.
— Он, Господь, — пояснил я.
Варфоломей поморгал длинными поросячьими ресницами и тяжко вздохнул.
Неожиданно появилась мать Зеведеев — Иакова и Иоанна, которая, как мне показалось, подслушивала. Став между своими отпрысками, она стала кланяться и просить:
— Скажи, чтобы сии два сына мои сели у тебя один по правую сторону, а другой по левую в царстве твоем!
Остальные апостолы возроптали, а Симон Кананит незаметно двинул Иакова локтем в бок. Иисус возмутился.
— Не знаете, чего просите! — воскликнул он. — Можете ли пить чашу, которую я буду пить, или креститься крещением, которым я крещусь?
— Можем, Господи, — закивали братья.
— Можем, можем! — поддержала их старуха.
Иисус, не глядя на нее, сказал:
— Чашу мою будете пить и крещением, которым я крещусь, будете креститься. Но дать сесть у меня по правую сторону и по левую — не от меня зависит, но кому уготовано отцом моим.
— Вот-вот! — зашумели остальные. — Нечего!
— Уберите ее отсюда! — велел Симон Кананит.
Иаков осторожно взял мать за плечо и повел прочь, за ним, виновато озираясь, поспешил Иоанн.
Расслоение среди апостолов давало себя знать. По пути я наблюдал, как Петр оживленно шепчется с Андреем, а Варфоломей и Симон Кананит бранятся с братьями Зеведеями. Этак они скоро подерутся… Интересно, а как они обстряпали вопрос с Андреем, если Петр — агент АК? Братья все-таки… Или их двое? Ранее это мне в голову не приходило. Да и соображать я стал замедленно — то ли от жары, то ли от плохого питания.