Происходящее в доме Каиафы оставалось для меня тайной, и я лишь надеялся, что там все идет так, как надо. В фанатичном Давиде Мейере я был уверен. Нужно потом намекнуть Патриарху, что неплохо бы черкнуть благодарственное письмо в Ватикан, ребята Папы все же постарались на славу. Если, конечно, не случится никаких эксцессов.

Мне предстояло еще одно дело, которое я готов был выполнить с удовольствием. Роль предателя мне мало нравилась, а в следующем действии Иуда как раз должен несколько реабилитироваться.

С аппетитом позавтракав, я снова направился к Каиафе. У входа мне встретился бородатый первосвященник, который недовольным тоном спросил:

— Что тебе тут надо?

— Я хотел бы переговорить с Каиафой.

— Нужен ты ему… Говори, что тебе?

Скорчив постную рожу, я промямлил:

— Согрешил я, предав кровь невинную! Первосвященник пожал плечами:

— Что нам до того? Смотри сам.

Тогда я гордо бросил сребреники ему под ноги, повернулся и пошел прочь. Оглянувшись на углу, я увидел, что первосвященник встал на колени и собирает монетки.

Место временного обитания апостолов пустовало, только Матфей сидел, скрестив ноги, и конспектировал давешние события. Я подошел и схватил его за шиворот.

— Иуда?! — испуганно воскликнул Матфей. — Что ты хочешь от меня?

— Успокойся и слушай, — сказал я. — Только что я вернул первосвященникам деньги, сказав им: «Согрешил я, предав кровь невинную!» Запомнил?

— Запомнил…

— Не забудь. Вот тебе за труды. Могу сказать в утешение, что труды твои переживут тебя на века и тысячелетия. Доволен?

С этими словами я оставил его и удалился.

По какому-то из Евангелий я обязан был повеситься, но никак не мог вспомнить, по какому именно. В последнее время я привык ориентироваться на мемуары Матфея, а у него, кажется, про повешение ничего и не значилось. Ладно, сами разберутся. Теперь меня интересовало, как сработает Давид Мейер. Судя по всему, сейчас он должен присутствовать на допросе у Пилата, который чуть позже спросит у народа, кого простить — Иисуса или Вар-Раввана, местного борца против римского владычества. Возможно, я кощунствую, но не забывайте, что я не монах и не священник, а лишь скромный сотрудник службы безопасности, и партизан Вар-Равван был мне как-то ближе, нежели демагог Иисус. Народ Иудеи, судя по всему, думал так же. Поэтому я сменил одежду, благо казна осталась у меня, хорошенько отдохнул, а к положенному времени отправился на Голгофу, затерявшись в спешащей туда толпе любопытных.

Компания для распятия подобралась Иисусу еще та — два разбойника, один из которых сплошь зарос бурой шерстью, а второй напоминал одного моего знакомого кикбоксера, которому три раза ломали нос. Распяли всех троих быстро и сноровисто, после чего солдаты отошли в сторонку, а специально нанятые то ли первосвященниками, то или самим Иисусом (хитроумный Давид Мейер мог предусмотреть и такое) граждане нестройно кричали:

— Эй, разрушающий храм и в три дня созидающий! Ну-ка, спаси себя самого! Если ты сын божий, сойди-ка с креста, а мы посмотрим!

Судя по дрожащим губам Давида, не вся его фармацея работала так, как должно. Будет обидно, если он и в самом деле преставится, подумал я. Как тогда быть с воскресением? Опять платить Матфею? Или придумать какой-нибудь фокус с переодеванием?

Постепенно толпе наскучило смотреть на болтавшегося на кресте Иисуса. Я их понимал — развлечение здесь популярное, особенным разнообразием не отличается, так что торчать несколько часов в ожидании непонятно чего не каждый станет.

Наконец наступила развязка. Завопив: «Боже мой, боже мой, для чего ты меня оставил?» — Давид Мейер испустил дух.

Вернее, притворился, что испустил дух.

А может, и в самом деле испустил дух — хитрая машинка Прайори может поддерживать жизнь в практически мертвом теле часов шесть, так что Мейер покамест не слишком рисковал.

Потыкав его для верности копьем, один из солдат повернулся к толпе и крикнул:

— Готов!

Рискуя быть узнанным, я крутился поблизости и ждал появления Иосифа из Аримафеи. Этот господин очень почитал Иисуса и должен был явиться к Пилату и просить отдать тело. Так и произошло — в сопровождении двух солдат он появился у креста, тучный человек с физиономией неудачника, облаченный в очень богатые одежды. Я даже охнул. Кто бы мог подумать…

При помощи все тех же солдат, которым он, скорее всего, хорошо заплатил, Иосиф снял Иисуса с креста, отнес в специально высеченный в скале гротик, привалил вход большим камнем и удалился.

Я последовал за ним, благо Иосиф теперь шел без сопровождения.

— Почтенный! — окликнул я его, когда мы оказались совершенно одни на узкой улочке.

Иосиф испуганно оглянулся.

— Почтенный, меня зовут Иуда из Кериофа.

— Поди прочь, мерзкий предатель! — крикнул Иосиф.

— Прекратите шуметь, — поморщился я. — Я вас узнал. Кардинал Делла Росса, так ведь?

— Что за… Что такое? — Иосиф наклонил голову набок и сделался похожим на удивленного щенка французского бульдога. — Откуда…

— Я специальный агент Русской Православной Церкви, — сказал я, подходя ближе.

— Похоже, вы не шутите. Так Иуда — это…

— Да, это я. Посланный Патриархом Московским и всея Руси для контроля за ситуацией. А вы…

— Я резидент Ватикана. На мне лежит воскресение, и я полагаю, что работы прибавится. Он умер.

— А что, разве не должен был?

— Вы не понимаете. Давид Мейер умер. Он — труп.

— Вы хотите сказать, что он умер… э-э… навсегда?

— Именно.

— Кардинал, я не совсем понимаю. Мы с ним обсуждали вопрос воскрешения, и вроде бы Мейер имел стройный план…

— Этот поганый ублюдок сошел с ума! — прошипел кардинал с искаженным лицом. — Сбрендил! Рехнулся! Здесь никто не знал, что он — человек, и Мейер сам уверовал в свое божественное происхождение и, следовательно, в воскрешение! Я был противником его отправки, но не смог ничего сделать. Они говорили: «большой знаток обычаев и нравов», «щепетильный богослов»… И вот этот богослов валяется там мертвой тушей, а я не знаю, что теперь делать! Когда я проверил показания, я едва не поседел — он каким-то образом отключил регенератор и даже не принимал необходимые лекарства! Что же, нам теперь надеяться на господа, которого нет?!

— Вы… вы уверены? — уточнил я.

— Молодой человек, вряд ли есть вещи, в которых я уверен более, нежели в этой, — сказал Иосиф. — Я не представляю, что там случится по возвращении… Если мы ничего не придумаем.

— Можно подкупить евангелистов, — предложил я. Мы медленно двинулись по улице. — С Матфеем у меня доверительные отношения…

— Один Матфей ничего не решает. Есть масса других апокрифов, а сколько текстов, не признанных апокрифическими! Мы не можем все предусмотреть. Религия пала, молодой человек, религия пала…

Оставалось утопить горе в вине, что мы практически тут же и сделали.

Мы пошли к месту упокоения тела Христова лишь потому, что нам некуда было идти. Я вел под руку кардинала-Иосифа, которого с утра неимоверно рвало и мутило. Все же местное вино — отстой и мастдай. Кардинал стонал и изредка порывался идти сам, но тут же падал.

У могилы нас встретило не так уж много людей — я узнал мать Зеведеев, нескольких апостолов, в том числе и злонамеренных Петра с Андреем; последние стояли с выжидающим видом, но на хитрых мордах их было написано: «Теперь-то мы победили».

Они и впрямь победили, пусть и не своими руками. Люди постоят-постоят у заваленного камнем входа да и разойдутся, а Давид Мейер будет гнить себе, обернутый плащаницей…

Но что это?

Они откатывают камень!

Они входят внутрь и выносят спеленутого мертвеца!

Они освобождают его от пут, и, осененный ярким светом небесным, Иисус поднимается, открывает глаза…

Он воскрес!

Он действительно воскрес!!

Я упал на колени, а рядом бухнулся кардинал, кричавший в голос: