— Что ты им сказал? — недовольно держа бабушку за руку, словно ребёнка, поинтересовалась Жанна.

— Что у неё старческий склероз, уж простите, Камилла Аскеровна, — Павел чуть поклонился.

— У неё не склероз, — процедила сквозь зубы Жанна, — это клептомания.

— Ну, если ты настаиваешь на такой трактовке данной темы, я могу сказать и менеджеру, вон он уже спешит… Но не советую.

— Говори, что хочешь, — отмахнулась Жанна, и вновь кинула уничижительный взгляд на родственницу. Та делала вид, будто вся эта шумиха её не касается, и надела на себя маску обиженного достоинства. Камилла Аскеровна походила на взъерошенного воробья, но очень трогательного воробья, надо сказать.

Вечером того же дня они Жанна и Павел сидели в пабе и пили классический английский эль. Музыка играла так громко, что они уже не пытались разговаривать. Но Жанна не испытывала дискомфорта. Почему-то даже молчать с Павлом ей было интересно. Она никогда не знала таких мужчин — милых, интересных, забавных, услужливых и очень, очень доброжелательных. В её кругу все мужчины были сильными, вспыльчивыми и горячими, как и она сама. И никогда не шли на уступки — женщине. Вернее, на уступки шли и охотно, но только не на те, которые касались работы.

Павлик пил уже вторую пинту пива и ласково ей улыбался. А потом вообще пригласил танцевать под какую-то весёлую музыку. Они прыгали и дурачились, как дети. И это было самым необычным, потому что двадцатилетняя Жанна давно не чувствовала себя ребёнком. Сказать по правде, она вообще не помнила, чтобы когда-то чувствовала себя им. Она всегда была взрослой — сколько себя помнит.

Когда они вышли на улицу, было уже темно.

— Ты решительно настроена уехать? — задал Павел вопрос, который мучил его весь вечер.

— Не хочу больше никаких проблем с бабулей, — призналась девушка. — Слушай, а погода-то какая чудная! Я-то думала, Англия — страна дождей и туманов.

— Ошибочное мнение. Конечно, здесь в определённое время года бывают туманы и дожди, но не так часто, как об этом говорят, — машинально ответил он. — Слушай, не уезжай, а? Ты ведь толком ещё ничего не видела — ни Вестминстерского аббатства, ни Тауэра, ни дворца, ни Траффальгарской площади, даже Биг — Бена…

— Я могу приехать в другой раз, — пожала плечами Жанна.

Ей почему-то было приятно, что Павел не хочет оставаться без неё.

— И, потом, — добавил он, — в этом случае мне тоже придётся возвращаться в Москву, а я ещё не забрал свои документы из Кембриджа…

— Но ведь я же не заставляю тебя уезжать вместе со мной, — поразилась Жанна.

— Заставляешь, — серьёзно ответил Павел и остановился.

Эта странная девушка поразила его воображение и заставила забыть обо всём на свете. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что странности её проявлялись только в несвойственной молодым девушкам манере одеваться. И, пожалуй, ещё внешность. За год учёбы в Кембридже Павел привык к тому, что студентки могут выглядеть как угодно. Кто-то приходил на занятия даже в мятых футболках и плохо выстиранных брюках, и на это никто не обращал внимания. Но чтобы молоденькая девушка из России не красилась, и одевалась весьма консервативно, не имела на теле никаких тату и в носу у неё не было пирсинга — это что-то новенькое. Во всяком случае, Павел таких россиянок не знал. Ему тут же пришло в голову, что он слишком много на себя берёт, потому что не может судить о наличии тату или пирсинга на закрытых стороннему взгляду частях её тела. В конце концов, кто знает, может быть, у Жанны кольцо в пупке, и какая-нибудь выколотая пантера на бёдрах?! Он сдавленно хихикнул, представив, что спокойно интересуется у неё наличием татуировок и посторонних предметов на теле.

Хотя вряд ли, уж слишком она серьёзна. И это, кстати, тоже необычное явление для молодых девушек: Жанна даже шутит с серьёзным лицом. И улыбается очень редко. Да и вообще, что это за девушка, которая в знаменитом «Харродсе», шикарном универмаге, состоящем из более трёхсот отделов, не сделала ни одной покупки! Может быть, она ограничена в средствах? Вроде бы не похоже! Пальто у неё — из первоклассного кашемира, обувь тоже великолепна. Вещи сдержанные, строгие, но сразу в глаза бросается качество. К тому же ограниченные в средствах люди не будут селиться в дорогом отеле, и приезжать на неопределённый срок в одну из самых дорогих столиц мира. Но, может быть, у неё есть на это причины?

Они стояли на тёмной улице, и губы Жанны были так близко от него, что он не мог сдержаться. Павел наклонился, и очень ласково, бережно поцеловал её.

Внезапно он почувствовал толчок в спину, и сзади по-английски сказали:

— Гони кошелёк, быстро…

— Кто это? — удивилась Жанна, отстранившись от него.

— Грабители, — дрогнувшим голосом ответил Павел. — Мы же в Сохо, самом разгульном районе. — Лучше я действительно отдам им деньги, иначе это может быть опасно…

Он полез в карман и протянул двум молодым мужчинам портмоне. В тусклом свете блеснули его часы.

— О, «Радо», — уважительно произнёс один из воров, и ловко щёлкнул браслетом, стаскивая часы с запястья Павла.

— Только не часы, — испугался парень, — это подарок отца. Там гравировка…

От расстройства он говорил на русском. — Верните часы!

Но воришки уже увидели в ушах Жанны серьги с бриллиантами. Один из них подошёл к девушке и протянул руку. Этого Павел уже стерпеть не мог. Он изо всех сил ударил по этой руке и толкнул нахала. В руке последнего блеснул нож. Жанна вздохнула. Вот они, современные мужчины, даже драться по-человечески не умеют, все проблемы решают при помощи ножей и пистолетов.

Она расстегнула пальто и сбросила его прямо на землю. Взмахнула рукой, и один из негодяев неожиданно для себя упал. Второй оказался там же ещё через пару секунд. Павел даже не успел понять, что происходит.

— Забирай свой кошелёк и часы, и пошли отсюда, — велела Жанна.

— Вот это да, — Павел семенил рядом и восхищённо смотрел на новую знакомую. — Ты владеешь карате?

— Немного, — уклончиво ответила она.

Жанне вдруг, впервые в жизни, захотелось выглядеть более женственной, и она не стала признаваться, что владеет не только карате, но и почти всеми восточными единоборствами. А также отлично стреляет, водит машину в любых, самых экстремальных условиях, прыгает с парашютом, имеет разряд по плаванию, может взломать почти любую компьютерную базу данных, и умеет много чего ещё. Но пугать Павлика раньше времени она не стала. Её тоже неудержимо влекло к нему, и она боялась — тоже впервые в жизни — сделать неверный шаг и оттолкнуть его от себя.

Эту ночь они провели в его номере отеля Гросвенор Хауз Меридиен.

— Толик, там Джонни опять дурит, — Любовь Андреевна показалась в ванной мужа, где Анатолий Максимович совершал утренний моцион.

— Сейчас подойду, — откликнулся он и обильно смочил лицо лосьоном после бритья.

Жена принюхалась и блаженно улыбнулась. Ей очень нравился этот запах. Любовь Андреевна подошла ближе и поцеловала мужа в ароматную гладкую щёку.

Джонни был головной болью этой семьи. «Джонни опять дурит» — так в их семье называли бившегося головой об эвкалипт ветеринара. Этот дурачок мог разбить голову очень сильно, если его вовремя не оттащить от дерева.

В прошлом году Анатолий Максимович Резник выписал себе из Австралии трёх коал. Естественно, пришлось так же обзаводиться ветеринаром — специалистом по коалам, и завозить в свой зимний сад эвкалипты. Кроме того, два раза в неделю личный самолёт Резника садился в Австралии, откуда привозились свежие листья эвкалиптов для питания коал. В зимнем саду Резника росли эвкалипты, как оказалось, непригодные для питания австралийских медведей. Требовался иной сорт листьев, поэтому и гонялся самолёт в Австралию.

А с ветеринаром вышла уж вовсе забавная история. Когда Анатолий Максимович договорился с администрацией австралийского городка Ганеда, называющего себя «Столицей коал», и купил у них трёх медвежат, его практически насильно заставили взять с собой ветеринара. Когда Резник увидел этого человека, то понял, что, скорее всего, власти просто решили избавиться от него. Рыжий, с вечно всклокоченными волосами, в очках с треснувшими стёклами, Джонни был просто одержим коалами. Наверное, он даже не заметил, когда его привезли в дом Резника. Имя у ветеринара было труднопроизносимым, поэтому всеми членами семьи единогласно было принято предложение горничной Светочки звать ветеринара просто Джоном. Потом Джона переименовали в уменьшительное Джонни. Впрочем, он откликался бы и на любое другое имя.