Вероятно, на Востоке нет другого такого явления, которое, с одной стороны, широко известно всему западному миру, но, с другой, смысл которого был бы столь туманен, как гарем. Впервые о нем мы слышали, вероятно, еще в детстве: это — место, где держат взаперти сотни красивых женщин только для того, чтобы они ублажали своего единственного властелина. Мы взрослеем, но наше представление о гареме почти не меняется. Возможно, мы даже узнаем о существовании там жен и наложниц, о том, какое положение они занимали в соответствии с традициями магометанства. Нам, не исключено, также удастся выяснить, что лишь немногие турки могли позволить себе иметь двух и более жен и слуг, числом более, чем кухарка-негритянка, выполнявшая к тому же всю работу по дому. Но почти каждый из нас по-прежнему думает, что султан — это старый греховодник, все свое время проводящий в окружении сотен полуобнаженных женщин в гареме, где стоит запах терпких ароматов, журчат прохладные фонтаны, тихо играет музыка и где он предается всяческим излишествам и порокам, какие только может придумать ради удовольствия своего повелителя коллективный разум ревнивых, изголодавшихся по мужчинам женщин.

Наверное, есть две причины, почему так долго бытуют на Западе подобные совершенно не соответствующие истине представления. Во-первых, гарем султана всегда окружала плотная завеса тайны, и лишь в очень редких случаях можно было узнать о нем что-нибудь достоверное. Во-вторых, грань, отделяющая правду от вымысла, была очень тонка и плохо различима. В Западной Европе широкая публика узнала о гареме только в начале XVIII века, когда Антуан Галлан опубликовал «Арабские ночи», и была настолько покорена новизной и очарованием самих рассказов, что у нее даже не возникло желания подробнее расспросить очевидца или постараться развеять флер романтики, плотно окутывавший эту вновь открытую сторону жизни Востока.

Туманные, а иногда явно противоречивые описания путешественников более поздних времен, сухие отчеты английских гувернанток и компаньонок, письма и дневники жен послов и секретарей были единственным источником информации. Но и это мало кто читал, что уж говорить о значительно более ценных свидетельствах очевидцев, которые так и оставались в рукописях и со временем оказывались где-то в пыльных архивах или на полках государственных библиотек забытые и некаталогизированные. Поэтому разные нелепости, преувеличения, искажения, а иногда и преднамеренная ложь, как правило, вносили изрядную путаницу к немногочисленным беспристрастным рассказам о гареме.

Искаженное представление существовало не только о каких-то тонкостях дворцового этикета, но и о более существенных вопросах, необходимых для понимания всей системы гарема. Например, до сих пор многие считают, что время существования гарема приходится на дни расцвета Османской империи — на правление первых султанов империи: Мурада, Баязи-да, Мехмеда, Селима и Сулеймана Великолепного. На самом же деле появление института гарема не следует связывать с расцветом империи турок-османов, его стоит рассматривать как начало ее заката и падения. Ранним правителям Турции гарем был неизвестен — тогда в нем не было нужды. Они были слишком заняты борьбой с многочисленными врагами и созданием империи, и у них не было возможности систематически предаваться утонченным наслаждениям — ведь это возможно, когда ты чувствуешь себя в безопасности, твоя казна полна и у тебя много свободного времени. Тем не менее не следует делать вывод, что в конечном итоге основная причина падения Османской империи — институт гарема. Плох был не он, как таковой, а те, кто управлял им. Гарем не был женским царством, где в мраморных залах в ожидании внимания своего господина бездельничали сотни женщин, — он был небольшим самостоятельным мирком, который управлялся твердой и одновременно заботливой рукой, и совсем не мужской, а женской! У каждой из обитательниц были свои конкретные обязанности, каждая должна была придерживаться правил и законов, которые во многих отношениях были столь же строгими и жесткими, как в монастыре.

Никто не знал принятого в гареме этикета лучше, чем сам султан, и, пока этот этикет соблюдался, проблем не возникало. В противном случае, даже если султану удавалось договориться с такой влиятельной дамой, как собственная мать, и со своим визирем, оставались еще янычары, с которыми султану тоже приходилось считаться. Он мог заходить в своих действиях достаточно далеко — нельзя было только переступать определенную черту: тогда смещение с трона было неизбежным, а смертный приговор весьма вероятным.

И все же трудно винить во всем человека, который, возможно, всю жизнь провел взаперти в дворцовых покоях, а потом вдруг был провозглашен султаном и стал свободным в своих поступках. Неудивительно, что он Часто мог выходить за пределы разумного, и последствия этого для окружающих были весьма печальны. Цепь прочна настолько, насколько прочно ее самое слабое звено. Нация, рожденная и выросшая в рабстве, попадает в зависимость от этой системы — ведь ее существованию ничто не угрожает до тех пор, пока все детали механизма работают нормально, но стоит сломаться винтику, может остановиться и вся машина. В то же время на ее изучение, вероятно, есть смысл потратить время: это может оказаться для нас интересным и, возможно, даже поучительным.

Например, необычайно кипучая жизнь дворца, похоже, совершенно выпала у всех из поля зрения, и в то время, как основным предметом праздного любопытства всегда был гарем, совершенно игнорируется тот факт, что во дворце имелось отличное военное училище, более дюжины мечетей, десять двойных кухонь, две пекарни, мельница, две больницы, различные бани, кладовые, площадки для занятий спортом и т. п.

Невозможно понять, что такое гарем, если не рассматривать его как один из винтиков в большой и в высшей степени сложной системе.

По мере того как мы будем узнавать о гареме все больше и больше, нам откроется истинная картина; для нас это уже не будет всего лишь термин, используемый как синоним слова «сераль», а с помощью подробного плана и немногочисленных фотографий мы узнаем его подлинные размеры. Необходимо пояснить понятия гарем и сераль. Сначала о слове «гарем». Оно заимствовано из арабского, в котором harãm означает «то, что противоречит закону», в противоположность слову «hаlãl» — «то, что соответствует закону». Таким образом, можно сказать, что весь регион вокруг городов Мекка и Медина — это harãm, и здесь есть некоторые запреты на то, что разрешено в других местах. Благодаря особому характеру тех святых мест это понятие приобрело также такие значения, как «святой», «защищенный», «неприкосновенный» и, наконец, «запретный». В светском употреблении это слово использовалось для обозначения той части мусульманского дома, где жили женщины, потому что это был их harãm, их убежище. Турки смягчили звучание до harẽm, затем добавили суффикс «lik» со значением места, и слово «harẽmlik» стало обозначать женскую часть мусульманского дома, где живут жена, дети и слуги, буквально: «место, где есть убежище».

Краткую форму harẽm более правильно применять по отношению к населению harẽmlik, хотя теперь почти повсеместно принята именно она. Однако в случае со словом «selãmlik», означающим «покои мужа», никаких изменений не произошло. Их и не могло произойти, ведь слово «selãmlik» означает «приветствие», и местом в доме, служившим для приема гостей, естественно, был selãmlik.

Развитие взаимоотношений с государствами Запада вскоре привело к появлению слова, значение которого охватывало не только harẽmlik и selãmlik, но и использовалось для обозначения всего комплекса принадлежавших султану зданий. Благодаря итальянцам, забавно исказившим персидское слово на свой манер, возник термин seraglio — сераль, со временем принятый и европейцами и турками. Интересна этимология этого слова, она помогает понять его точное значение. Современное слово «seralio» образовано непосредственно от итальянского «serraglio» — «клетка для диких животных», оно легко было усвоено языком благодаря случайному сходству с персидскими sarã и sarãi, имевшими значение «здание» и «дворец». Здесь вспоминается слово «караван-сарай» — «приют для каравана верблюдов» и «гостиница для путников». В своем прямом смысле — «здание» и «дворец» — слово «sarãi» широко использовалось татарами, от которых пришло в русский язык, где оно обозначало неказистые хозяйственные постройки. А у франков-левантинцев оно превратилось в serail и serraglio. Именно на этом этапе и произошла ошибка: значение итальянского слова «serrato» — «нечто закрытое» — было перенесено на название женских покоев, недоступных для посторонних. Тем не менее в значении обоих слов — serail и searglio (последнее стало писаться с одним «r») — сохранилась первоначальная коннотация — «дворец», и по общему согласию ими стали называть весь дворцовый комплекс, расположенный на холме на месте древнего византийского акрополя. Собственно говоря, и сам полуостров получил название мыс Сераль, под этим названием он известен и сегодня.