Постепенно котелок стал символом воинской доблести; когда янычары находились в лагере, шх, подобно нашим барабанам, складывали перед шатром аги, в походе посменно несли рекруты, а потеря котелка в бою надолго покрывала позором всю оду. Большой полковой медный котел несли старшие янычары, и его утрата считалась таким позором, что смыть его можно было, только совершив какой-то беспримерный подвиг. В мирное время каждую пятницу после полуденной молитвы янычары собирались во Втором дворе, чтобы вкусить еду. Султан, ожидавший окончания трапезы в павильоне между Диваном и Воротами блаженства, с тревогой наблюдал за тем, как она проходила. Если разносившие котелки янычары отправлялись на кухни за рисом по обычному сигналу, все было хорошо. Но если они не покидали строя и переворачивали котелки вверх дном, это означало недовольство и, возможно, даже начало восстания. Действия, которые в таком случае предпринимал султан, зависели от справедливости претензий янычар и его собственной способности пресечь неповиновение и бунт. Часто расправа бывала быстрой и ужасной: султан призывал к себе бостанджи, зачинщиков и разносчиков котелков хватали, и вскоре перед Центральными воротами вырастала груда отрубленных голов.
С другой стороны, начиная с XVII века янычары приобрели необычайный вес, и по их воле лишились трона или были убиты не менее шести султанов. Как же возникло такое положение? Первое войско янычар, состоявшее из пленных христиан, очень быстро осознало, что султан стал их новым отцом и что их настоящее и будущее целиком находятся в его власти. До тех пор пока он водил их в бой и сохранял присущую первым султанам воинственность, в корпусе поддерживался высокий боевой дух, и янычары были самым лучшим регулярным воинским соединением Европы. Но когда султаны сменили поле боя на гарем, строгость правил ослабла, прежний боевой настрой войска был забыт, и очень быстро нарушения и злоупотребления всякого рода превратили эту великолепно организованную гвардию в бич и позор Оттоманской империи. К моменту вступления на трон Мурада III (1574) численность корпуса не превышала двадцати тысяч; на середину его правления пришлись первые отступления от установленных правил, а к концу столетия янычар было уже более сорока восьми тысяч. Это произошло из-за ряда причин. Так, в оды стали набирать не только христиан, но и соотечественников-мусульман, имевших родственные связи на территории империи, рекруты-мусульмане больше не воспринимали султана как отца родного. Длительные периоды мира способствовали появлению в среде янычар, давших обет безбрачия, всевозможных грехов и пороков. Почувствовав, что их сила растет, янычары стали обзаводиться семьями, приобретая таким образом немыслимую прежде независимость. Если они испытывали недостаток в деньгах или еде, им не составляло труда устроить поджог, что, естественно, приводило к большому пожару. Подсчитано, что в правление Ахмеда III (1703–1730) произошло не менее ста сорока таких пожаров. Женатым янычарам было разрешено жить вне бараков. Вскоре в корпус начали принимать не только их детей, но также друзей и родственников. Поэтому через некоторое время процент совершенно непрофессиональных, а часто и просто аморальных мужчин сильно вырос, и в начале XIX века численность корпуса достигла небывалой цифры — более ста тридцати тысяч человек. Попытки Селима III организовать новое войско окончились провалом; Байракдар-паша в этом смысле был более удачлив, но в 1806 году и это войско пришлось разгонять. Покончить с янычарами раз и навсегда выпало на долю Махмуда II (1808–1839). Эту победу нельзя назвать внезапной и незапланированной — ведь ему она досталась после долгой тщательной подготовки, которой он посвятил не менее шестнадцати лет.
Махмуду II уже пришлось лицезреть все ужасы восстания янычар: он видел город в огне, слышал стоны умирающих, крики женщин и детей. Вопреки уверенности янычар в своей силе и безнаказанности, это не остановило султана, а, наоборот, вселило в его душу мысль о необходимости навсегда ликвидировать корпус янычар, он не переставал планировать соответствующие реформы в армии. Одни подразделения он осыпал почестями и деньгами, а другие, доставлявшие большие беспокойства, вскоре нашли вечный покой в Босфоре. Властные полномочия пашей отдаленных гарнизонов резко сократились, и таким образом янычары лишились помощи своих союзников в провинции. Численность нового регулярного войска, состоявшего из солдат — эшкенджи, постоянно увеличивалась, туда перешли многие офицеры-янычары, что приводило к возникновению взаимного недоверия в рядах од. К 1826 году у Махмуда 11 все было подготовлено. Правительство спровоцировало восстание, янычары прошли строем до площади Атмейдан, там перевернули, как обычно перед началом бунта, свои котелки. Обнаружив, что их ага переметнулся на сторону правительства, они напали на его дворец и учинили насилие над остатками его гарема. Потом настал черед Порты: они жгли архив, ломали все, что только попадалось под руку, но не ведали, что их конец так близок. Побережье охранялось, Сераль был полон вооруженных садовников, а в город входила новая армия.
Было развернуто священное знамя пророка и объявлено о виновности корпуса янычар и его роспуске. От шейх-уль-ислама была получена фетва с благословением дальнейших действий, и наступление на мятежников началось. Те сами облегчили новой армии задачу: после погромов стали возвращаться на Атмейдан, и вскоре янычары заполнили все улицы, ведущие к площади. Тут прозвучали первые выстрелы, а после залпов картечи на узких, запруженных людьми улицах началось нечто невообразимое: те, кому удалось уцелеть под огнем артиллерии и избежать удара саблей, были заживо сожжены в своих бараках. Но Махмуд этим не удовлетворился: янычар, укрывшихся в своих домах и бежавших из города, преследовали и топили в Босфоре. Всего их погибло более 25 тысяч, на этом история корпуса янычар была закончена.
Прежде чем мы покинем Первый двор, давайте подробно рассмотрим офорт Меллинга (ил. 4). На ней изображена часть большой процессии, двигающейся в праздник Байрам из Первого двора Сераля к одной из расположенных за его пределами мечетей — Святой Софии или Ахмеда. Процессия как раз выходит из Ворот империи и направляется мимо великолепного фонтана Ахмеда III к площади Атмейдан к обеим мечетям.
На офорте Ворота империи изображены еще до того, как был снесен их верхний этаж, и, хотя по законам перспективы их главный вход кажется меньше, чем на самом деле, в целом массивность сооружения и важная роль здания автором, безусловно, переданы.
С правой стороны стена двора достигает берега Мраморного моря, где у Конюшенных ворот смыкается со стеной у моря. Конические крыши двух башен уже давно отсутствуют, а в остальном стена и расположенный напротив нее фонтан Ахмеда III выглядят сейчас точно так же, как и раньше.
Следует отметить, что художник поступил весьма разумно: несколько характерных фигур он извлек из процессии и поместил на передний план, с тем чтобы нам было проще рассмотреть их платье.
Слева под деревом мы видим пашу на коне; он окружен слугами: одни освобождают перед ним путь, другие следуют рядом с ним.
На переднем плане перед его конем стоит офицер янычар — это сегбан-баши, занимающий положение на ступень ниже аги. На нем праздничный кафтан с необычно приподнятыми эполетами причудливой формы. Справа от него — вставшая на дыбы лошадь с богатой сбруей, красивой попоной и стременами подо всю ступню. Ее пытается сдержать балтаджилер — алебардщик внешней службы; о ней мы поговорим в следующей главе, посвященной Второму двору.
Обращает на себя внимание забавный головной убор алебардщика в форме свисающего на спину широкой частью колпака, среди участников процессии мы видим балтаджилеров в таких же головных уборах. Кроме всего прочего алебардщики выполняли также функции телохранителей, двигаясь пешком бок о бок с конем или экипажем. Обычно они носили алебарды, однако на данной гравюре это оружие мы видим в руках у пей-ков, чьей обязанностью было бежать перед султаном и при необходимости выполнять роль посыльных. Пейки были подразделением алебардщиков; их костюм тоже представляет интерес — ведь он был целиком, без изменений заимствован у византийского двора.