У Ребекки Дью вырвался страдальческий возглас:

— Это поистине последняя капля! Так обеднели, что не можем хотя бы изредка покормить бедного, трудолюбивого, серьезного мальчика, который старается получить образование! Да вы тратите куда больше на печенку для Этого Кота, а он и так уже чуть не лопается от жиру. Платите мне на доллар меньше, но приглашайте Льюиса.

Проповедь Ребекки Дью была воспринята должным образом. Льюис будет приходить, но ни Василек, ни Ребекка Дью от этого не пострадают. Милая Ребекка Дью!

Вчера вечером ко мне в башню украдкой пробралась тетушка Четти, чтобы сказать, что ей очень хочется купить себе вышитый бисером чепчик, но что тетушка Кейт считает ее слишком старой для такого чепчика. Чувства тетушки Четти были задеты.

— А вы, мисс Ширли, тоже думаете, что я слишком старая, чтобы носить чепчик, вышитый бисером? Разумеется, я не хочу выглядеть легкомысленной, но я всегда мечтала именно о таком. Они всегда казались мне, если можно так выразиться, изысканными, и теперь они снова в моде.

— Слишком старая! Конечно нет, дорогая, — заверила я ее. — Никто не бывает слишком стар, чтобы носить то, что ему хочется. Если бы вы были слишком старой для такого чепчика, вам не хотелось бы носить его.

— Я куплю его и тем самым брошу вызов Кейт, — заявила тетушка Четти, отнюдь, впрочем, не вызывающе.

Но я думаю, она все же купит себе такой чепчик… и кажется, я знаю, как примирить с этим тетушку Кейт.

Я сижу одна в моей башне. Снаружи, за ее стенами, тихая, тихая ночь, и безмолвие кажется бархатным. Даже тополя не шелохнутся. Я только что высунулась из окна и послала воздушный поцелуй кому-то — в направлении Кингспорта.

Долиш-роуд была из числа извилистых, а чудесный, погожий субботний день, казалось, предназначался именно для путников — во всяком случае, так думали Аня и Льюис, когда брели по этой дороге, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться сапфировым блеском пролива, неожиданно мелькнувшего в просвете между деревьями, или чтобы сфотографировать особенно красивый пейзаж или живописный маленький домик среди густой листвы в тенистой лощине. Было, по всей вероятности, далеко не так приятно заходить в сами домики и просить о пожертвованиях в пользу драматического клуба, но Аня и Льюис разделили свои обязанности и действовали по очереди — он уговаривал женщин, она «обрабатывала» мужчин.

— Возьмитесь за мужчин, если идете в этом платье и шляпке, — посоветовала Ребекка Дью. — В свое время я накопила немалый опыт, собирая пожертвования, и весь он говорит о том, что чем красивее и лучше вы одеты, тем больше денег — или обещаний их пожертвовать — вы получите, если вам придется иметь дело с мужчинами. Но если это женщины, надевайте самую старую и некрасивую одежду, какая у вас есть.

— Разве не интересная вещь дорога, Льюис? — сказала Аня мечтательно. — Не прямая, а вот такая — с тупиками и поворотами, за которыми, возможно, скрываются всякие красоты и сюрпризы. Я всегда любила повороты на дорогах.

— Куда идет эта Долиш-роуд? — спросил Льюис, глядя на дело с практической точки зрения, хотя в то же время думая о том, что голос мисс Ширли всегда вызывает у него мысли о весне.

— Я могла бы оказаться противной и по-учительски педантичной, Льюис, и сказать, что она , никуда не идет, а стоит на месте. Но я этого не скажу. Что же до того, куда она идет или куда ведет, не все ли равно! Может быть, на край света и обратно. Вспомни слова Эмерсона: «О, что мне до времени?»[34] Это наш сегодняшний девиз. Я полагаю, что мир как-нибудь просуществует, если мы предоставим его на время самому себе. Взгляни на эти тени облаков… на то спокойствие зеленых долин… на тот дом с яблоней на каждом углу. Вообрази, как он выглядит весной. Сегодня один из тех дней, когда люди чувствуют, что живут, и когда каждый ветер в мире — добрый друг. Я рада, что вдоль этой дороги растет так много душистых папоротников — — папоротников с прозрачными, легкими паутинками на них. Это напоминает мне о тех днях, когда я играла или верила — пожалуй, я действительно верила — в то, что эти паутинки — скатерти эльфов.

В неглубокой золотой лощинке они нашли придорожный родник и, присев на мху, казавшемся зарослями крошечных папоротничков, попили из кружки, которую свернул из бересты Льюис.

— Пока человек не иссохнет от жажды и не найдет после долгих поисков воду, — сказал Льюис, — он не знает, что значит испытать настоящее удовольствие от питья. В то лето, когда я работал на Западе, на строительстве железной дороги, я заблудился в один из знойных дней и долгие часы бродил по прерии. И когда мне уже казалось, что я умру от жажды, я неожиданно набрел на хижину какого-то поселенца. Возле нее в рощице ив был маленький родничок, вроде этого. Как я пил! С тех пор я стал лучше понимать Библию и ее любовь к хорошей, чистой воде.

— Нам предстоит получить воду из совсем другого источника, — с тревогой заметила Аня. — Приближается огромная туча и… Льюис, я люблю проливные дожди, но на мне моя лучшая шляпа и одно из лучших платьев. А до ближайших домов не меньше полумили.

— Вон там старая заброшенная кузница, — указал рукой Льюис, — но нам придется бежать…

И они побежали, а потом из укрытия любовались ливнем, как прежде любовались всем остальным, что видели в этот день беззаботного бродяжничества. Сначала мир окутала глухая тишина. Все молоденькие ветерки, что с такой важностью шелестели и шептались в кустам и деревьях, вдруг сложили крылья и сделались неподвижными и беззвучными. Не шевелился ни один лист, не трепетала ни одна тень. Листья кленов на повороте дороги обратились нижней стороной вверх, так что казалось, будто деревья побледнели от страха. Огромная прохладная тень поглотила их, словно зеленая волна — до них добралась туча. Затем стремительный порыв ветра — и хлынул дождь. Он обрушился на листья, затанцевал на дымящейся пылью красной дороге и весело забарабанил по крыше старой кузницы.

— Если это надолго… — сказал Льюис.

Но это было ненадолго. Ливень прекратился так же внезапно, как начался, и солнце брызнуло ярким светом на мокрые, блестящие деревья. В разрывах белых облаков появились слепящие проблески голубого неба. Очертания виднеющегося вдали холма все еще были неясными за пеленой дождя, но расположенная внизу чаша омытой ливнем долины уже переполнялась персикового цвета дымкой. Леса вокруг стояли в сверкающем великолепии почти весеннего наряда, и в ветвях большого клена над самой кузницей запела птичка, словно обманулась и поверила, что это действительно весна, таким изумительно свежим и душистым стал вдруг мир.

— Давай исследуем вот это, — сказала Аня, когда они возобновили свое путешествие. Она смотрела на узкую боковую дорогу, которая протянулась между двумя утопающими в высоком золотарнике старыми редкими изгородями из жердей.

— Не думаю, чтобы кто-нибудь жил на этой дороге, — с сомнением покачал головой Льюис. — Скорее всего, это просто одна из дорог, ведущих к гавани.

— Это неважно. Давай пройдем по ней. Я всегда питала слабость к боковым дорогам, как к чему-то лежащему в стороне от проторенного пути, к чему-то затерянному, зеленому, уединенному. Вдохни запах этой мокрой травы, Льюис. К тому же я всем своим существом чувствую, что на ней есть дом… определенного рода дом… очень фотогеничный дом.

Анина интуиция ее не обманула. Вскоре они увидели дом — и к тому же фотогеничный. Это был необычный, старинный дом, с низкими свесами крыши, с квадратными окнами, каждое из которых делилось рамой на множество звеньев. Почтенные старые ивы покровительственно простерли над ним свои ветви, а вокруг со всех сторон теснились явно неухоженные кусты и другие многолетние растения. Он был обветшавшим и серым от непогоды, но видневшиеся за ним амбары производили впечатление крепких и современных во всех отношениях, их вид говорил о зажиточности.