– Что случилось? – спросил он по-итальянски.

– Саида вас знает... – шепнула Фуския.

– Знает меня?!

– Ну, она знала Хельмута Ламбрехта. Она спала с ним в прошлый раз. Это – девка из местного борделя. Поэтому Али ее и пригласил. Он рассчитывал, что мы поссоримся. Саида только что сказала Али, что не узнает вас, что спала она с другим человеком.

Малко показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. Он почувствовал почти физическую боль от необходимости продолжать улыбаться. Это было как снег на голову.

– Абшир в курсе?

– Нет.

Итак, можно разыграть еще одну карту... Теперь обе девки уже уверенно сидели на коленях у руководителя района. Вот это и называется строительством социализма... Шокированный Абшир поднялся, попрощался и исчез. Малко мысленно испустил вздох облегчения.

– Как Али узнал о Саиде и немце? – спросил он.

– О, толстяк знает всех девок, – объяснила Фуския, – бордель принадлежит ему. Али – сторонник старого режима, его подобрали коммунисты, потому что у них нехватка кадров на местах.

– Он меня выдаст?

Она покачала головой.

– Не думаю. Он хочет только вас пошантажировать.

– Чего ради?

– Ради меня, – призналась Фуския, опуская глаза. – Он считает, что я влюблена в вас. Хочет вас нейтрализовать...

Вот это сюрприз! Но все же надо продолжать игру.

Али все больше напоминал сатира. Малко подошел к Саиде, улыбнулся ей. И обратился к Али по-английски:

– С прошлого приезда она не изменилась.

В глазах руководителя района мелькнуло изумление, и он немедленно перевел фразу для Саиды. Та широко раскрыла глаза и побормотала ответ.

– Она говорит, что не знает вас, – объяснил Али «Святой».

– Да нет, все не так, – возразил Малко. – Когда я в последний раз приезжал, я именно с ней занимался любовью.

Опять перевод. На этот раз Али выглядел смущенным и настороженным одновременно.

– Тот иностранец, с которым она была знакома, – сказал он, – гораздо старше вас, пониже, тоже седой, и у него под мышкой была татуировка, какие-то цифры.

К счастью, Павел Горький уже ушел. У этой суки великолепная память. Малко заставил себя улыбнуться.

– Она ошибается, – безапелляционно заявил он, хотя знал, что руководителя района ему не убедить.

С этого мгновения он сидит на бочке с порохом. Единственный его козырь – это Фуския.

Музыка продолжала завывать, пронзительная и надоедливая. Малко искал способ выкрутиться, чувствуя, что Али за ним наблюдает. И Саида не сводила теперь с него глаз. Он улыбнулся ей, но она почему-то не развеселилась. Она ничего не понимала.

Малко демонстративно зевнул.

– Я спать хочу, – заявил он, – это, наверно, от солнца.

Видя разочарование на лице Али, он тотчас же прибавил:

– Ты можешь остаться, Фуския, если хочешь.

Он пожал руки Али и обеим сукам, поцеловал Фускию и исчез. У него есть дела поважнее.

Абди спал на своей походной койке. Как обычно, он моментально проснулся, когда Малко коснулся его.

– Я виделся с ней, – сказал шофер. – Она взяла золото. Завтра, на заходе солнца, я снова туда иду.

Лед тронулся. Началась смертельная гонка на время.

Ахмед Тако с непринужденным видом прошел мимо помещения, где складировали рыбу. Коптильня состояла из нескольких зданий, стоящих на вершине холма, который возвышался над морем. Между ними были открытые площадки, на которых сушилась рыба. В главном здании работницы с песнями разделывали улов... Ахмед пошел вдоль склада, потом прошел мимо небольшой конторки, в которой сидел советский инженер, руководивший коптильней. Русский поднял глаза, увидел Ахмеда, но не обратил на него никакого внимания...

Вот уже три часа Ахмед Тако прочесывал Браву по приказу своей сестры Хаво. Он проверил все: маленькую обувную фабрику, фуражные склады, все места, где могут скрывать заложников. Если только они в Браве.

Последним был рыбоконсервный завод. Ахмед его тщательно исследовал и тоже ничего не нашел. Оставалось только здание с холодильными камерами, где складировали мороженую рыбу. Маловероятно, конечно, но он должен осмотреть все. Юноша пошел вдоль стены, остановился, делая вид, что отправляет естественную надобность. Снаружи ничего не видно... Он вспомнил, что говорила Хаво. Нужна точная информация. Перед ним оказалась тяжелая дверь из желтого дерева с большой ручкой. Он толкнул ее и шагнул в открывшийся за ней коридор.

Павел Горький снял очки и из конторки наблюдал за пришельцем с растущей тревогой. Это не был обычный вор.

Ахмед замерз в узком, темном и ужасно холодном коридоре. Он наудачу открыл дверь, нашел за ней холодильную камеру, в которой лежали кучи рыбных хребтов, и повернул назад.

Десять секунд спустя открылась другая дверь, и Ахмед увидел сомалийца в свитере и вязаной шапочке, вооруженного большим автоматическим пистолетом.

– Что ты тут делаешь? – зарычал он, увидев Ахмеда.

Тот остолбенел, с ужасом посмотрел на оружие, попятился, бормоча объяснения. Мужчина не решался стрелять, он на самом деле принял Ахмеда за заблудившегося кочевника. Со своими лохмотьями и босыми ногами тот не был похож на шпиона. Мужчина подтолкнул кочевника к двери, продолжая угрожать оружием.

Павел Горький уже покинул свою конторку. Он все видел и крикнул по-сомалийски:

– Арестуйте его! Это – шпион.

Он сразу же заподозрил пришельца. Позади Ахмеда послышался визг. Появился еще один сомалиец, вооруженный автоматом. Ахмед бросился бежать -зигзагами. Его преследовали оба сомалийца, так и не решавшиеся стрелять, чтобы не переполошить всю коптильню. Кто-то загородил Ахмеду выход, и ему, совершенно обезумевшему, пришлось бежать в обратную сторону. Единственным оставшимся выходом был сарай, где обрабатывали рыбу. Павел Горький включился в преследование.

Ахмед ворвался в сарай, где на двух параллельных длинных столах десятки женщин разделывали небольшие экземпляры молота-рыбы кривыми ножами, распевая песни и подшучивая друг над другом. Юноша остановился как вкопанный. Запах рыбы был отвратителен для него, привыкшего к пескам пустыни. Его сильно затошнило. А преследователи уже приближались.

– Арестуйте его! – опять крикнул русский.

В панике Ахмед побежал между столами, пробиваясь сквозь женщин, чтобы добраться до выхода напротив... Ему это почти удалось, когда перед ним выросла огромная негритянка. Будучи родом из Бравы, она испытывала к кочевникам отвращение. Резким движением она вонзила свой кривой нож в плечо Ахмеда, зацепив лопатку, действуя будто крюком, как делала это с акульими детенышами. Тонкое лезвие вошло в тело по рукоятку.

Ахмед вскрикнул от боли и, потеряв равновесие, рухнул на длинный мраморный стол. Женщины прекратили работу. Сходя с ума от боли, Ахмед нанес удар кулаком той, что вонзила в него нож, но промахнулся и ударил ее соседку прямо в живот. Та взвыла.

Это стало сигналом к бойне. Как сумасшедшие, женщины бросились со своими кривыми ножами на распростертого на сером мраморе негра.

Одна из них воткнула свой прямо в живот кочевника и дернула изо всех сил, разрывая брюшину. Оттуда вывалились кишки и брызнул фонтан крови. Это вызвало истерический смех ее соседки, которая, чтобы не отстать от подруги, сорвала с юноши брюки и точным движением отрезала член. Павел Горький колотил озверевших мегер по спинам, выкрикивая все, что он знал по-сомалийски, чтобы попытаться прекратить бойню. Но чистильщицы как будто взбесились. Они неистово наносили удары по уже неподвижному телу, раздирая на куски, вырывая клочья мяса, обнажая мышцы и кости, дав волю своим жестоким инстинктам. Ничто не остановило бы их. Одна из них воткнула нож возле правого глаза, так, что он буквально выскочил из орбиты. Кровавое глазное яблоко с окончанием зрительного нерва отлетело на плечо Павла Горького, что вызвало животный хохот стоящей рядом женщины...

Русского едва не вырвало. Он такого не ожидал. Он перестал вдруг повторять «не убивайте его», осознав, что пришелец уже давно мертв.