Но свое дело я доведу до конца.

Неспешно плыла моя машинка по пологому спуску в субботне

— беззаботный, отдыхающий городок. Густо-зеленый, дымящийся клубами сирени и уже пахнущий подступающим летом — пылью, нагретым деревом, слабым бензиновым выхлопом. Из окон домов доносились шквалы криков и быстрый тенорок футбольного комментатора. Около пивной бочки толпилась компания любителей стоячего отдыха. На площадке перед кинотеатром плясали «барыню». Из дверей универмага вилась очередь — видимо, к концу квартала выкинули в продажу дефицит. Жизнь продолжалась нормально.

На стоянке в центре площади с трудом нашел место — грузовики и автобусы из окрестных деревень, легковушки, мотоциклы с колясками. Субботний выезд в райцентр.

А в мраморно — стеклянных палатах Дома связи было пустовато. Ощущалось, что провинциальные амбиции строителей дома явно возносились в неоглядное будущее над реальными потребами рузаевцев в средствах связи. За окошком с надписью «Междугородный телефон» сидела женщина с вязаньем в руках. Желтоватое лицо с крошечными бисеринками пота на висках. Я просунул голову в овальный вырез и увидел, что вязанье лежит на покатом выпуклом своде живота. Судя по животу и недовязанным ползункам, телефонистке оставалось до декрета несколько дней.

— Здравствуйте, дорогая будущая мама, — улыбнулся я ей, стараясь изо всех сил ей понравиться — от ее доброхотности и проворства сегодняшней ночью зависело многое. — Я старший оперуполномоченный Московского уголовного розыска Тихонов…

И протянул ей удостоверение. Она положила его на стол, механически взяла ручку, с удивлением и интересом, внимательно прочитала его, и я остался доволен, что она не сделала в нем ручкой пометок и прочерков, как это делают на телеграфных бланках.

— Здравствуйте, товарищ майор, — сказала она, и в глазах ее загорелось любопытство.

— Как вас зовут?

— Аня, — подумала и добавила: — Аня Веретенникова, а что?

— Анечка, мне сегодня понадобится ваша помощь. Вы до каких дежурите?

— Сутки. До завтра, до девяти, а вам куда звонить?

— В Москву. И еще неведомо куда…

— Так в Москву можно из автомата позвонить! Опустили пятиалтынный и говорите себе на здоровье… — Она улыбнулась. — А есть ли автоматическая связь с «неведомо куда» — не знаю…

— Мне автомат не подходит — я буду звонить в Москву, а мне будут отзванивать сюда. Вы знали бывшего директора школы Коростылева?

— Да, — кивнула Аня, и лицо ее затуманилось. — Его у нас все знают… Он умер на днях… Я до восьмого класса у него училась… Хороший человек…

Мне не было никакого резона секретничать с Аней — все равно связь пойдет через нее, если захочет, то и так все услышит. Да и нечего мне утаивать. Тут и без меня темноты хватает.

— Анечка, к сожалению, Николай Иванович не просто умер, а то, что случилось с ним, скорее напоминает убийство. Вы слышали о телеграмме?

— Да, что-то слышала, телеграмма какая-то поддельная пришла. Шулякова, из отдела доставки, рассказывала…

— В том-то и дело, что телеграмма настоящая, только послал ее человек поддельный. По виду, наверное, обычный человек, а на самом деле — вурдалак…

— А чем я могу вам помочь?

— Сейчас я передам в Москву запрос, а потом мне будут звонить. Пока я не знаю, где я буду находиться, но я вам буду регулярно отзванивать и сообщать номер — где я есть, и вы меня будете соединять с Москвой. Сделаете?

— Конечно!

— Тогда начнем. Мне нужна дежурная часть Московского уголовного розыска.

Аня набирала диск на коммутаторе, что-то говорила своей коллеге в Москве, и лицо у нее уже было не беременно-расслабленное, а сосредоточенное, даже чуть сердитое, а вязанье лежало далеко в стороне на приставном столике, и висевшая на шее телефонная гарнитура — наушники и микрофон — делала ее похожей на пилота, совершающего трудную посадку.

— Идите в первую кабину…

Открыл тяжелую, плотную дверь, вспыхнул свет в тесной деревянной капсуле, снял трубку с плоского аппарата без номеронабирателя и услышал знакомый глухой голос:

— Ответственный дежурный Коновалов слушает…

— Привет, Серега… Это Тихонов тебя достает…

— Что это тебе неймется в субботу? Ты как в Рузаеве оказался?..

— На похороны приехал… Тут история произошла вполне противная, мне нужна твоя помощь…

Я объяснял ему историю с телеграммой, а Коновалов где-то далеко, за сотню верст, сосредоточенно пыхтел в трубку, не перебивал меня, вопросов праздных не задавал, но я знал, что он не просто внимательно слушает, а по укоренившейся за долгие годы привычке наверняка делает пометки на чистом листе бумаги остро отточенным карандашом. «Самая лучшая память на бумажечке накалякана», — любил он повторять нам, когда мы удивлялись, что он никогда и ничего не забывает.

— Понятно, — медленно сказал Коновалов. — А Коростылев этот сродственником тебе доводится?

— Ну, наверное, считай, что сродственник. Сроднились мы с ним за целую жизнь…

— Все ясно. — И я представил себе, как он отчеркнул жирной линией свои закорючки на листе и приготовился по пунктам записывать задание.

— Серега, надо срочно дозвониться в Мамоново, в городское управление, если понадобится — продублируй запрос в область, в Воронеж. Ты записал исходящие телеграммы? — на всякий случай переспросил я.

— Конечно…

— Пусть сегодня же опросят телеграфисток, всех, кто мог быть на почте во время подачи телеграммы, кто такой Пронин?..

— Пронина-то никакого нет — фамилия взята от фонаря, — перебил Коновалов.

— Не сомневаюсь, но телеграмма необычная — его должны были запомнить, почтари его смогут довольно подробно описать. Затем надо взять на телеграфе исходящий журнал, посмотреть, кто отправлял сообщения перед Прониным и вслед за ним…

— И что? — раздумчиво спросил Коновалов. — Что дает?

— Мамоново — маленький городок, многие знают друг друга. Соседи Пронина в очереди могли запомнить какие-то важные детали. По ним можно будет легче его раскупорить. Понимаешь?

— Усек, — хмыкнул Коновалов. — Чувствую, что ты на воскресные дни мамоновским сыскарям подкинул работенку невялую…

— Да, Серега, я это знаю. И тебя, друг, прошу: вломись в это дело, как ты умеешь. Я тебе не могу и не хочу ничего объяснять по телефону, но если этот гнусняк от нас улизнет, ставь на мне крест…

И вдруг совершенно неожиданно почувствовал, что по лицу у меня текут слезы и голос предательски сел, тугой ком заткнул глотку.

— Але, але, Стас, ты чего там? Але! — заорал в трубку Коновалов. — Ты, что тараканишь? Але! Стас! Что с тобой? Может, кого из наших ребят к тебе подослать?

Я несколько раз глубоко вздохнул, с трудом продышался и твердо сказал:

— Серега, со мной полный порядок. Никого присылать не надо, глупости это. Я здесь все сам сделаю. Ты будешь держать связь с местной телефонисткой, ее зовут Аня Веретенникова, она меня легко разыщет… Договорились?

— Есть, все будет в норме.

Вышел из будки, из спертой духоты с надсадным запахом пыли и пота, и не мог несколько мгновений собраться с мыслями, отрешенно глядя на телефонистку, пока Аня не сказала мне мягко:

— Вы не волнуйтесь, я вас мигом соединю, как только позвонят…

— Спасибо, Аня, я вам буду регулярно звонить. Вот вместе с вами мы раскрутим эту историю…

— Ну, да, конечно, я ведь старый Шерлок Холмс, — усмехнулась Аня. — Да и вы на милиционера не похожи. Вы на артиста Филатова похожи, только ростом подлинней…

Я подумал, что она моложе меня лет на пятнадцать, но говорила она со мной не как молодая женщина, она не «ухаживалась», она говорила с ласковой снисходительностью матери, для которой все эти игры давно позади, хоть и симпатичны, но неинтересны — она вязала ползунки, и на лице ее желтели пятна будущих, иных, нестерпимо тяжелых и высоких забот.

— Аня, где у вас городская милиция?

— А вон, наискосок, через площадь дом двухэтажный, там вход с переулка.

— Анечка, я вам звоню через час.