— Я только что танцевала. Немного отдохну.

— Ну разве это не ужасно?! — с горечью произнес Тони, адресуя свою жалобу всему свету.

— Сеньорита, — тихо сказал Пуаро латиноамериканской красавице, — я не смею пригласить вас на танец. Я слишком стар.

— Ах! Это есть чепуха, то, что вы сказали сейчас! Вы еще молодой. Ваши волосы… Они еще черные! Пуаро втайне содрогнулся.

— Полин! — раздался властный голос Бартона Рассела. — Поскольку я твой зять и опекун, я намерен воспользоваться своим правом и заставить тебя потанцевать со мной. Это вальс, а вальс, пожалуй, единственное, что я умею.

— Ну конечно, Бартон! Пойдемте!

— Умница, Полин! Очень мило с твоей стороны. Они ушли. Тони откинулся на стуле и посмотрел на Стивена Картера.

— Вы разговорчивый парень, Картер, не правда ли? — заметил он. Развлекаете компанию веселой болтовней, да? Вы что-то сказали?

— Э… Чэпел! Не понимаю, о чем вы?

— Не понимаете… Ну конечно, — продолжал поддразнивать его Тони.

— Но послушайте…

— Пейте, старина! Пейте, если уж не хотите разговаривать.

— Нет, благодарю.

— Тогда выпью я.

Стивен Картер пожал плечами.

— Извините, — сказал он, — я должен переговорить с одним моим знакомым. Мы вместе учились в Итоне.[4] Поднявшись, он направился к столу, находившемуся в нескольких шагах от них.

— Кто-нибудь должен топить итонцев еще при рождении, — мрачно заявил Тони.

Эркюль Пуаро продолжал галантно беседовать с сидевшей рядом с ним красавицей.

— Хотелось бы знать, мадемуазель, какой ваш любимый цветок?

— А-а! Зачем вы хоти-ите это знать, — кокетливо протянула Лола.

— Мадемуазель, если я посылаю даме цветы, я должен быть уверен, что они ей нравятся.

— Это есть очень ми-ило, мосье Пуаро. Я скажу. Я просто обожаю большие темно-красные гвоздики… или темно-красные розы.

— Превосходно!.. Да-да, превосходно! Значит, вам не нравятся желтые цветы… Например, желтые ирисы?

— Желтые цветы? Нет… Они не отвечают мой темперамент.

— Очень разумно!.. Скажите, мадемуазель, вы не звонили кому-нибудь из своих друзей по телефону, как только пришли сюда?

— Я? Звонить друзья? Нет! Какой странный вопрос!

— Видите ли… я очень странный человек.

— Да, это есть так. И очень опасный человек. — Черные глаза выразительно сверкнули. — Очень опасный!

— О нет, не опасный… Скорее, такой человек, который может быть полезным… в случае опасности. Понимаете?

Лола кокетливо засмеялась, показав ряд ровных белых зубов.

— Нет-нет. Вы опасный человек. Эркюль Пуаро вздохнул.

— Судя по всему, вы не понимаете. Все это очень странно.

Тони, выйдя из своего приступа меланхолии, внезапно сказал:

— Лола, как ты насчет того, чтобы немного повертеться? Пойдем?

— Я пойду… Да. Раз мосье Пуаро не есть такой храбрый.

Тони положил руку ей на талию, и они скользнули в сторону площадки.

— А вы, старина, — через плечо насмешливо бросил Тони, — можете пока поразмыслить о грядущих преступлениях.

— Очень глубокая мысль. Очень глубокая. Минуту-другую Пуаро сидел задумавшись, потом призывно поднял палец. Луиджи поспешно подошел. Широкое лицо итальянца расплылось в улыбке.

— Mon vieux,[5] - сказал Пуаро, — мне нужны кое-какие сведения.

— Всегда к вашим услугам, мосье.

— Я хотел бы знать, кто из людей, сидящих за этим столом, звонил по телефону.

— Я могу вам сказать, мосье. Молодая леди, та, что в белом, она позвонила сразу, как только вошла. Потом она направилась в гардероб снять плащ, и в это время оттуда вышла другая леди и зашла в телефонную кабинку.

— Значит, сеньорита все-таки звонила по телефону! Это было до того, как она вошла в зал?

— Да, мосье.

— Кто-нибудь еще?

— Нет, мосье.

— Да. Мне кажется, Луиджи, что сегодня я должен быть как никогда собранным. Что-то должно случиться, а я совсем не представляю, что именно.

— Если я могу быть чем-то полезен, мосье, я в любой момент…

Пуаро сделал знак, и Луиджи скромно удалился. К столу приближался Стивен Картер.

— Нас с вами покинули, мистер Картер, — сказал Пуаро.

— О! Гм… да.

— Вы хорошо знаете мистера Бартона Рассела?

— Да, довольно хорошо.

— Какая у него очаровательная свояченица!

— Да, хорошенькая.

— Вы ее тоже хорошо знаете?

— Довольно хорошо.

— О! Довольно… довольно… — процедил Пуаро. Картер удивленно посмотрел на него. Музыка прекратилась, и все вернулись к столу.

— Еще бутылку шампанского, — распорядился Бартон Рассел. — И побыстрее!

— Прошу внимания, — обратился он к своим гостям. — Я хочу предложить тост. Должен сказать, что за сегодняшним нашим камерным застольем кроется определенный смысл. Как вам известно, я заказал стол на шесть персон. Нас было пятеро. Одно место оставалось не занятым. Потом по крайне странному совпадению около этого стола оказался мосье Эркюль Пуаро, и я пригласил его присоединиться к нам. Вы даже представить себе не можете, насколько это удачное совпадение. Видите ли, этот стул должен был оставаться не занятым в честь леди… леди, памяти которой посвящена наша сегодняшняя встреча. Леди и джентльмены, наш званый ужин посвящен памяти моей дорогой жены… Айрис… умершей в этот день четыре года назад.

Его слова вызвали взволнованное движение за столом.

— Я прошу вас выпить в память Айрис, — ровно и бесстрастно предложил Бартон Рассел.

— Айрис?[6] — резко переспросил Пуаро. Он посмотрел на цветы на столе. Бартон Рассел, перехватив взгляд Пуаро, слегка кивнул головой.

— Айрис… Айрис… — послышался приглушенный шепот за столом.

Все были поражены и чувствовали себя неловко.

Бартон Рассел продолжал говорить. Слова давались ему с трудом, американский акцент стал более заметным.

— Всем вам может показаться странным, что я отмечаю годовщину смерти моей жены таким образом… устроив ужин в фешенебельном ресторане. Однако у меня есть на то причина!.. Да, на то есть причина! Я объясняю специально для мосье Пуаро. — Мистер Рассел повернулся в его сторону. — Ровно четыре года тому назад, мосье Пуаро, в Нью-Йорке был устроен званый ужин, на котором присутствовали: моя жена, я сам, мистер Стивен, бывший тогда сотрудником посольства в Вашингтоне, мистер Энтони Чэпел, который гостил у нас в течение нескольких недель, сеньорита Вальдес, очаровавшая в то время Нью-Йорк своими танцами, и малышка Полин, — Рассел похлопал девушку по плечу, — ей тогда было всего шестнадцать. Мы решили доставить ей это удовольствие. Ты помнишь, Полин?

— Помню… я помню. — Голос ее чуть заметно дрожал.

— В ту ночь, мосье Пуаро, произошла трагедия. Я помню как сейчас: раздалась барабанная дробь, и началось представление. Свет погас… весь, кроме освещенной прожектором площадки в центре зала. Когда свет снова загорелся, все увидели, что моя жена лежит ничком на столе. Айрис была мертва, мосье Пуаро… Мертва. В ее бокале был обнаружен цианистый калий, а в сумочке — пакетик, в котором был яд.

— Она покончила жизнь самоубийством? — спросил Пуаро.

— Таков был вердикт… Меня это просто сразило, мосье Пуаро! Возможно, у нее была причина… Так полагала полиция. Я не стал возражать.

Внезапно он с силой ударил по столу.

— Но я не был удовлетворен. Нет! В течение этих четырех лет я все обдумывал и размышлял. И я не могу согласиться с полицией. Я не верю, что Айрис наложила на себя руки. Я убежден, мосье Пуаро, что она была убита… одним из тех людей, которые сидят сейчас за этим столом.

— Послушайте, сэр!..

Тони Чэпел вскочил с места.

— Спокойно, Тони, я еще не закончил. Это сделал один из них, мосье Пуаро! Теперь я в этом уверен. Кто-то под прикрытием темноты сунул ей в сумочку пакет с остатками цианистого калия. Мне кажется, я знаю, кто это сделал. И я намерен узнать это точно…