Три дня спустя Бинго доложил, что Рози М. Бэнкс — именно то, что требуется, и несомненно годится для применения во всех воинских частях и соединениях. Старый Литтл сперва было взбрыкнул и попытался противиться смене литературной диеты — он, дескать, не большой любитель беллетристики и всю жизнь придерживался исключительно солидных периодических изданий; но Бинго сумел усыпить его бдительность и прочел ему первую главу «Вс’ ради любви» прежде, чем тот успел опомниться, и после этого книги мисс Бэнкс пошли «на ура». С тех пор они прочли «Алую розу лета», «Сумасбродку Мертл», «Фабричную девчонку» и добрались до середины «Сватовства лорда Стратморлика».

Все это Бинго сообщил мне охрипшим голосом, глотая гоголь-моголь на хересе. Он признался, что наш план, превосходный во всех отношениях, обладает одним недостатком: чтение вслух пагубно отражается на его здоровье, голосовые связки не выдерживают напряжения и начинают сдавать. Он смотрел в медицинской энциклопедии и по симптомам определил, что его болезнь называется «лекторский синдром». Но зато главное: дело явно шло на лад, и, кроме того, после вечерних чтений его всякий раз оставляли ужинать; а, как я понял с его слов, никакие, самые красноречивые рассказы не дают даже отдаленного представления о кулинарных шедеврах поварихи старого Литтла. Когда страдалец живописал кристальную прозрачность бульонов, на глазах у него стояли слезы. И то сказать — после того, как он несколько недель перебивался с коржика на газировку, любая нормальная пища должна была доставлять ему райское наслаждение.

Старик Литтл был лишен возможности принимать действенное участие в этих пиршествах, но, по словам Бинго, выходил к столу и, покончив со своей порцией овсяной затирухи, вдыхал запах подаваемых блюд и рассказывал о деликатесах, которые ему доводилось пробовать в прошлом, а также обсуждал меню роскошного ужина, который он закатит, когда врачи снова приведут его в форму; так что, думаю, он по-своему тоже получал от всего этого удовольствие. Как бы там ни было, дела шли очень даже неплохо, и Бинго признался, что у него есть план, с помощью которого он надеется успешно завершить операцию. В чем состоит его план, он мне рассказывать не стал, но заверил, что это верняк.

— Мы добились определенных успехов, Дживс, — сказал я.

— Мне доставляет большое удовлетворение это слышать, сэр.

— Мистер Литтл говорит, когда они дошли до финала «Фабричной девчонки», его дядюшка ревел, как новорожденный теленок.

— Вот как, сэр?

— Когда лорд Клод заключает девушку в свои объятия и говорит…

— Я знаком с этой сценой, сэр. Бесспорно трогательный эпизод. Моя тетя тоже его очень любит.

— Мне кажется, мы на верном пути.

— Думаю, что так, сэр.

— Похоже, это еще один ваш триумф, Дживс. Я всегда говорил и никогда не устану повторять, что по мощи интеллекта вы на голову выше всех великих мыслителей нашего времени. Прочие — лишь толпа статистов, провожающие вас почтительными взглядами.

— Большое спасибо, сэр. Я стараюсь.

Примерно через неделю после этого ко мне ввалился Бинго и сообщил, что подагра перестала мучить его дядю, и врачи разрешают ему с завтрашнего дня есть нормальную пищу безо всяких ограничений.

— Между прочим, — сказал Бинго, — он приглашает тебя завтра на обед.

— Меня? С какой стати? Он же понятия не имеет о моем существовании.

— А вот и имеет. Я ему про тебя рассказывал.

— Что же ты, интересно, ему наплел?

— Ну, много чего. Как бы там ни было, он хочет с тобой познакомиться. И мой тебе совет, дружище, — приходи, не пожалеешь. Завтрашний обед, могу тебя заверить, будет сногсшибательный.

Не знаю, отчего, но уже тогда мне почудилось в словах Бинго что-то подозрительное, я бы даже сказал, зловещее. Он явно темнил и не договаривал.

— Тут что-то нечисто, — сказал я. — С чего это вдруг твой дядя приглашает на обед человека, которого в глаза не видел?

— Уважаемый мистер олух, я тебе только что объяснил: он знает, что ты мой самый близкий друг, что мы вместе учились, и так далее.

— Ладно, допустим. Но ты-то с чего так об этом хлопочешь?

Бинго замялся.

— Я же сказал, у меня есть одна идея. Я хочу, чтобы ты сообщил дяде о моих намерениях. У меня просто духу не хватит.

— Что? Еще чего!

— И это говорит мой друг!

— Да, но всему есть предел!

— Берти, — с укором произнес он. — Когда-то я спас тебе жизнь.

— Когда это?

— Разве нет? Значит, кому-то другому. Но все равно, мы вместе росли, и все такое. Ты не можешь меня подвести.

— Ну ладно, ладно. Но когда ты заявляешь, будто у тебя не хватит духу на какую-то наглость, ты себя недооцениваешь. Человек, который…

— Значит, договорились, — сказал Бинго. — Завтра в час тридцать. Смотри, не опаздывай!

Должен признаться, что чем больше я размышлял о предстоящей мне миссии, тем меньше мне нравилась вся эта затея. Допустим, Бинго прав, и обед действительно будет шедевром кулинарного искусства. Не все ли равно, какие кулинарные изыски значатся в меню, если тебя спустят с лестницы прежде, чем ты успеешь покончить с супом. Однако слово Вустеров свято, нерушимо и прочее и прочее, и на следующий день ровно в час тридцать я нетвердой походкой поднялся по ступеням крыльца дома номер шестнадцать по Паунсби-Гарденз и позвонил. А через полминуты я уже стоял в гостиной и пожимал руку самому толстому человеку, какого мне в жизни доводилось видеть.

Вне всякого сомнения, девизом семьи Литтлов было «разнообразие видов». Сколько я помню Бинго, он всегда был долговязым и тощим, кожа да кости. Зато его дядя сумел повысить среднестатистический вес членов семьи до уровня гораздо выше нормы. Когда мы обменялись рукопожатием, моя рука буквально утонула в его ладони, и я всерьез забеспокоился, удастся ли ее оттуда извлечь без специального водолазного снаряжения.

— Мистер Вустер — я счастлив… я польщен… большая честь…

Я понял, что Бинго — с какой-то тайной целью — расхвалил меня сверх всякой меры.

— Ну, что вы… — смутился я.

Толстяк отступил на шаг, по-прежнему не выпуская мою руку.