Сегодня мы не соболезнуем Вам, ибо слово "соболезнование" слишком расхоже для этого. Сегодня мы вас не утешаем, ибо это безутешно. Сегодня мы вместе с Вами. Издалека, но вместе, как соседи, живущие дверь в дверь, как друзья, живущие душа в душу.

Темы нет, но память о нем останется.

Эдда и я нежно обнимаем Вас за плечи, на которые обрушилось это немыслимое и непоправимое горе. Передайте наши мысли и чувства о Теме его супруге.

Не крепитесь. К чему? Плачьте. И мы с Вами.

Эдда, Мэлор Стуруа,

Миннеаполис, США

Потрясен гибелью Артема Боровика. Это был журналист выдающейся гражданской смелости и высочайшего профессионализма. Прошу передать мои соболезнования родным и близким Артема.

Чрезвычайный и Полномочный посол,

Постоянный представитель России при ЮНЕСКО

Е. Сидоров, Париж

КОЛЛЕКТИВУ ХОЛДИНГА "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО"

Скорбим вместе с вами в связи с трагической гибелью замечательного журналиста и редактора, президента вашего холдинга Артема Боровика. Яркий и азартный человек, он стоял у истоков новой российской журналистики, и это с его именем неразрывно связаны её едва ли не самые впечатляющие успехи и достижения. Несмотря на молодость он очень много успел, написал книги, создал телепередачи и фильмы, нажил таких врагов, какие уже самим фактом своего существования свидетельствуют о напряженной и состоявшейся жизни.

Мы когда-то работали вместе с Артемом в одной редакции, где он начинал свой профессиональный путь, были и остались его друзьями. Выражаем глубокое соболезнование родным и близким Артема, всем его коллегам. Убеждены, что его очень будет не хватать всем нам, всей российской журналистике, России, о которой мы мечтаем.

По поручению союза журналистов России В. БОГДАНОВ, председатель СЖР

П. ГУТИОНТОВ, председатель Комитета защите свободы слова и прав журналистов

В редакцию газеты "Совершенно секретно"

Примите искренние соболезнования в связи с постигшей Вас утратой. В такие дни трудно что-либо говорить. Трагическая гибель - невосполнимая потеря для российской журналистики и телевидения. Артем начинал свой телевизионный путь в легендарной "Молодежке" 80-х, которой я тогда руководил, откуда вышла блистательная плеяда тележурналистов. Артем был среди тех, кто делал тогда программу "Взгляд".

Он был моим другом. Он был талантливым журналистом, честным, мужественным, бескомпромиссным. Артем пытался сделать нашу жизнь чище, светлее. Мы навсегда сохраним память о нем как о сильном, мудром и искреннем человеке.

Эдуард Сагалаев

И великое множество других телеграмм и писем с соболезнованиями, подчас от совершенно незнакомых людей, а иногда даже без подписи. Спасибо Вам всем.

Семья и коллеги Артема С Ы Н И Ж И З Н Ь

Прошло почти полгода с того трагического дня, который начался страшной вестью из Шереметьева.

Каждое утро мы зажигаем лампадку перед фотографиями Артема, Темы. А по вечерам гасим. Можно бы и не гасить, но жена Галя почему-то побаивается - как бы что не загорелось.

Если утром я не вижу её, это значит, что она сидит в своей комнате (бывшей комнате Артема), сидит перед Темиными фотографиями и плачет.

Я пытаюсь успокоить её, хотя мне и самому это дается с трудом. Но что делать, надо начинать новый день...

...Можно сказать, что Артему было на роду написано стать журналистом. В течение 7 месяцев, ещё до своего появления на свет, он "знакомился" с работой на телевидении. "Бывал" там вместе с мамой - редактором отдела культуры программы "Последние известия". Наверное, там он "генетически заинтересовался" телевидением - мама прекратила ходить туда только за два месяца до его рождения. Может быть, поэтому здание на Шаболовке Артем, кажется, всю жизнь любил больше, чем здание в Останкино.

Он родился 13 сентября 1960 года (после этого мы стали считать, и всегда будем считать, число "13" самым счастливым числом в нашей жизни, так же как и число "20", когда родилась наша дочь Марина).

Я отвез Галюшу в роддом на проспекте Мира утром того дня и остался ждать "результатов". Часа через два приехали мои родители, чуть позже Галина мама с нашей четырехлетней Мариной. Сидели, ждали, улыбались и тревожились одновременно. Время от времени к нам спускалась сестра, сообщала, что "у роженицы Боровик все развивается нормально". И уходила.

Мариша все допытывалась - кто у неё будет, сестричка или братик. Сестричку ей, кажется, хотелось больше - будет с ней играть.

А братик... Еще неизвестно, как себя с ним вести.

Около трех прибежала запыхавшаяся сестра, сказала радостно:

- Поздравляю, все в порядке - девочка!

Мы принялись обнимать и целовать друг друга.

- Две девочки - это значит мир на земле, - сказала моя мама.

- Конечно, - сказал я.

- Безусловно, - подтвердил мой отец.

- Ну вот, будет тебе сестричка, - сказала Галина мама.

- Сестричка! Сестричка! - закричала счастливая Маришка.

Но тут примчалась другая сестра, ещё более запыхавшаяся, чем первая, и радостно выпалила:

- Поздравляю, мальчик!

Мы несколько остолбенели:

- Что, двойня?!

- Нет, просто ошиблись. У него очень длинные черные волосы на голове. Вот мы и решили поначалу, что он девочка, а потом рассмотрели - нет, мальчик. Маме его, роженице Боровик, тоже сперва сказали, что девочка. А когда сказали, что мальчик, она даже не поверила от радости! Пришлось показать...

- Мальчик и девочка - это вообще замечательно! - воскликнула моя мама.

- Совсем другое дело! - сказал отец.

- Да! Ух ты! - сказал я, обалдев от счастья.

- Ну вот, Маришенька, теперь тебе будет братик! - сказала Галина мама.

- Братик, братик! - закричала Маришка, правда не с прежним воодушевлением.

В такой примерно обстановке, полной противоречий, появился на свет наш сын.

Впрочем, об обстановке надо сказать ещё вот что.

Так сложилось, что 15 сентября, то есть через день после рождения сына, я должен был вместе с группой журналистов лететь в качестве спецкора журнала "Огонек" в Нью-Йорк для освещения ещё только предстоящего, но уже заранее безусловно исторического, визита Генерального секретаря Н.С. Хрущева в ООН. На другой день, потрясая заграничным паспортом и авиационным билетом, я прорвался на третий этаж роддома, чтобы перед отъездом увидеть сына. К стеклянной двери медсестра подвела бледную, счастливую и необыкновенно красивую Галю со свертком в руках и развернула передо мной ту его часть, где, как я тут же сообразил, находилось личико моего собственного сына.

Личико было красным, волосы были действительно черными и длинными, а глазки - припухшие и почему-то сердитые. У меня от волнения пропал голос и я прохрипел, что ничего красивее не видел в жизни.

- Что? - переспросила жена за стеклянной дверью.

Я повторил ту же фразу громче, и Галюша засмеялась, счастливая. Но на всякий случай переспросила:

- Нет, правда ведь красивый?

- Правда, - прошевелил я губами.

На другой день я улетел в Нью-Йорк весь взбаламученный и счастливый: и сын родился, и командировка интересная! Досадно было только, что не смогу встретить Галю с ним при выходе из роддома...

Так что с самого дня рождения, не считая те восемь месяцев, когда сын находился во чреве матери, жизнь его оказалась зависимой от перипетий моей журналистской жизни.

Мне и моему сыну предстояла довольно долгая разлука - и сразу, на другой день после его рождения! За жену я особенно не волновался, потому что две бабушки и один дедушка, конечно, окружат её густым вниманием. Но как сын будет без отца в первые же месяцы своего земного существования!? Кто будет руководить его кормлением?! Кто будет давать указания Гале по всем вопросам его воспитания?!.

Дело в том, что прямо из Нью-Йорка я должен был отправиться на Кубу и приступить вместе с Романом Карменом к съемкам документального фильма "Пылающий остров". Съемки, по нашим подсчетам, должны были занять не менее двух-трех месяцев.