Теперь женщины на поляне кружились в безумном хороводе. Пение сделалось нестройным, они голосили истошно и вразнобой. Напряжение вокруг священного дуба сгустилось; словно грозовая туча легла на лес, готовая в любой миг разразиться градом огненных стрел. Голоса жриц, в которых не осталось более ничего человеческого, достигли наивысшей точки… и внезапно смолкли все разом, и страсть их, накалившись до предела, излилась потоком тьмы и молчания.

Блейд содрогнулся в своем убежище, и казалось, весь лес дрогнул вместе с ним. Они падали вместе, падали бесконечно, в разверзшуюся пропасть безмолвия, падали во мрак, в космическое ледяное ничто… В эти несколько секунд тишины он познал, что такое смерть.

Женщины на поляне застыли, словно в изумлении от случившегося. Казалось, они ждут чего-то, что должно вот-вот произойти… Фигура Друзиллы, замершей в изголовье алтаря с воздетым мечом, озарилась огненным сиянием. Полыхнул яростным протуберанцем клинок — и опустился острием вниз, пронзая обнаженную грудь жертвы. Дикий крик разорвал тишину и захлебнулся кровью. Жрицы пали ниц перед алтарем.

Сцена эта запечатлелась в мозгу Блейда с необычайной отчетливостью — так бывает, когда молния ударит во тьме и высвеченный пейзаж намертво впечатается в сетчатку. Даже когда он закрыл глаза, то продолжал видеть их: обнаженное, залитое черной кровью тело на плоском дольмене; вокруг, на коленях — женские фигуры в серых балахонах; и Она, гордо выпрямившаяся, с мечом в руках, окутанная мантией золотых волос, точно карающий ангел, спустившийся с небес…

Но вот жрицы зашевелились, круг распался. Пять или шесть женщин принялись подсыпать в костер угольев, другие устанавливали вертел для несчастной жертвы. Еще несколько готовили бездыханное тело к чудовищной трапезе: умащали маслами, набивали травами и специями…

Зрелище это не вызвало у Блейда столь невыносимого отвращения, как в первый раз. За прошедшие годы он много чего повидал, ко многому привык, и редко что в этой жизни могло вызвать у него острую эмоциональную реакцию. Порой он даже боялся этого притупления чувств… но только не сегодня.

Сегодня он был рад, что в состоянии оставаться беспристрастным наблюдателем, следить отстраненным взором за действиями друсов. И от него не ускользнуло, как Друзилла, перекинувшись парой слов на прощание с другой жрицей, незаметно исчезла во тьме за деревьями.

Это напомнило ему сцену, виденную много лет назад: тогда Канаки тоже не стала дожидаться окончания пиршества. Он заподозрил ее в нелюбви к жареному мясу… но теперь очевидным становилось, что исчезновение Друзиллы также составляет часть обряда.

Бесшумно выскользнув из своего убежища, странник последовал за ней.

Мышцы затекли от долгого лежания в засаде, и все же ситуация была не столь плоха, как он опасался. Он был вполне в состоянии передвигаться быстро и, главное, неслышно. Жрицы на поляне ничего не заметили.

Однако Друзилла ускользнула слишком стремительно! Блейд вдруг очутился в непроглядной чаще, куда не проникал лунный свет, и ему сделалось не по себе. Он не должен ее потерять!

Ни звука, ни движения… лишь сзади, со священной поляны, доносился приглушенный гомон. Он ожидал услышать шаги жрицы — обычный человек не может передвигаться по лесу совершенно бесшумно. Но, как видно, прелестная ведьма отнюдь не была обычным человеком.

У него мелькнула новая мысль: может, все это время она знала о его присутствии, догадывалась, что он пойдет за ней, и теперь затаилась во тьме в ожидании? Блейд остановился, замер, стараясь не дышать, но кровь стучала в висках, не давая прислушаться. Холодный пот ручейками стекал по лицу.

И вдруг впереди хрустнула веточка. Едва слышно, — Блейд сперва решил даже, что это ему показалось, — но звук повторился. А затем послышался конский храп. Это был конь Друзиллы!

У странника отлегло от сердца; он вспомнил стук копыт, предшествовавший появлению жрицы. Значит, он не ошибся, она и впрямь явилась сюда на лошади. Но тогда следовало поспешить, пока добыча не умчалась от него!

Крадучись, стараясь не потревожить ни листка, не прутика, Блейд двинулся вперед, к источнику звука. Насколько он мог судить, лошадь была шагах в сорока, но расстояния в темноте так обманчивы…

Конский храп донесся до него еще раз, позволяя точнее определить направление. Он пошел быстрее… и едва удержался от возгласа, наткнувшись на что-то мягкое в темноте.

Женщина взвизгнула от испуга, попыталась увернуться, отпрянула, но Блейд уже схватил ее, торопливо зажимая рот ладонью, пока она не успела позвать на помощь. Друзилла, придя в себя от шока, принялась отбиваться — яростно, точно дикая кошка. Несколько раз она чувствительно пнула Блейда в голень, так что он даже застонал от боли, затем внезапно впилась острыми зубками ему в руку.

От неожиданности он выпустил ее, и жрица поспешила воспользоваться своей свободой.

— Ко мне! На помощь! — раздался ее истошный крик. — На помощь!..

Почти тут же сзади послышались крики, топот бегущих ног, и Блейд понял, что надо спешить. И тут Друзилла допустила ошибку — вместо того, чтобы бежать прочь со всех ног, она замешкалась в ожидании подмоги.

Странник стиснул челюсти; в следующую секунду его кулак стремительно метнулся во тьму и, угодив жрице прямо в висок, сбил ее на землю. Не в первый раз на его памяти высокомерие подводило женщин.

Первым делом он повесил золотой меч себе на пояс. Потом пощупал пульс на шее прекрасной жрицы и убедившись, что она пробудет некоторое время без сознания, взвалил ее на плечо, как похищенную сабинянку, и поволок прочь.

Конь будто бы дожидался их. Как только Блейд уложил непривычную ноту ему на спину, отвязал поводья и сам вскочил в седло, жеребец пустился вскачь, уверенно выбирая дорогу в кромешной тьме. До странника какое-то время еще доносились взволнованные крики мечущихся в темном лесу друсов… но вот стихли и они.

Священная поляна осталась далеко позади.

— Да падет на тебя проклятье Друззы, похотливый пес! — Таковы были первые слова жрицы, когда, очнувшись на рассвете от забытья, она обнаружила себя связанной, верхом на лошади, в объятиях незнакомца. — Отпусти меня немедленно! Или ты не знаешь, кто перед тобой?

— Очаровательная женщина, — невозмутимо отозвался Блейд. — Но когда ты спала, то казалась куда милее.

Близость молодого женского тела веселила кровь и прибавляла бодрости духа.

— Так что, если не прекратишь кричать, мне придется снова уложить тебя спать.

Жрица на мгновение смешалась. Затем закусила губу, что-то припоминая.

— Я была уверена, что там кто-то есть, — пробормотала она чуть слышно. Розовые губки скривились, брови гневно сошлись на переносице. — Ну, хорошо! Ты довольно повеселился. А теперь отпусти меня. И немедленно! Иначе ты сполна изведаешь гнев друсов.

Похоже, она принимала его за объятого похотью мужлана. Но не могла же она быть настолько глупа… Оценивающий взгляд, брошенный Блейдом на жрицу, подтвердил это предположение.

Нет, Друзилла отнюдь не была глупа! И прекрасно сознавала, что похищение не имеет ничего общего с плотскими страстями, ибо на подобное не осмелился бы ни один мужчина во всей Альбе. Значит, сейчас мысли ее мечутся суматошно, в тщетных попытках понять происходящее, и она пытается скрыть растерянность за пустыми угрозами… Блейду по душе пришлась такая игра. И он не имел ничего против того, чтобы продлить ее еще немного.

— Разве тебе впервые покорять мужские сердца, женщина? — произнес он с наигранной страстью. — Или ты не знаешь, какой пожар разжигаешь в их душах?

— Душа! — жрица презрительно хмыкнула. — Мужчины начинают поминать о ней, только когда говорить им больше не о чем. — Янтарные глаза ее взглянули на Блейда с неожиданным лукавством. — Но если ты жаждешь страсти… тогда для начала хотя бы развяжи мне руки!

Хитра, чертовка! — усмехнулся Блейд про себя. Не то чтобы у него был шанс угодить в ловушку, но, надо признать, для жрицы ордена, строго соблюдающего обет безбрачия, Сатала пользовалась женским искусством с поразительной ловкостью. Взгляд его задержался на высокой груди, соблазнительных очертаний которой не мог скрыть даже бесформенный серый балахон. У него не оставалось сомнений, что целибат давался Друзилле нелегко.