В последующие дни Симон ван Утрехт занимался какими-то таинственными делами. Он посылал разведчиков, чтобы разузнать, какими силами располагают пираты, какие пути они предпочитают. Тут ему стало известно о ссоре капитанов, и он послал из Эмдена матросов в Мариенхав; с помощью ложных слухов они должны были обострить эти разногласия. Одновременно он распорядился, чтобы несколько надёжных матросов устроились на корабли к пиратам и в нужный момент затеяли там смуту. Симон ван Утрехт намеревался начать бой с пиратами между Гельголандом и устьем Эльбы. Он о чем-то договорился с одним из ловцов крабов. При неблагоприятном для Утрехта исходе боя он рассчитывал укрыться со своими кораблями в устье Эльбы.

Голландец, в противоположность Штёртебекеру, был расчётлив и предусмотрителен, каждое предстоящее сражение он подготавливал до последней мелочи, принимая в расчёт и возможные неудачи. Среднего роста, широкоплечий, с тяжёлой походкой, внешне флегматичный, он нравился купцам. «Никогда не ставить на карту все, но использовать все средства. Надеяться не только на силу, но и на хитрость» — вот его принципы.

Незадолго до завершения постройки «Пёстрой коровы» ратсгер и судостроитель Христиан Дейк заявил магистрату, что стоимость работ превышает намеченную ранее. Он обосновывал свои дополнительные требования неожиданным перерасходом, который якобы был совершенно неизбежен, так как он использовал только лучшие материалы. В действительности он хотел, пользуясь случаем, сорвать хороший куш. Магистрат совещался. Все ратсгеры знали, что их коллега, конечно, пользуется моментом, и некоторые, прежде всего старый Ирм Прис, говорили об этом открыто. Христиан Дейк решительно протестовал против такого рода подтасовки, как он назвал обвинение Ирма Приса, и лицемерно уверял, что готов нести любые расходы для блага родного города, только бы сделать новый корабль во всех отношениях неуязвимым. Бургомистр Маттиас Краман и члены Совета старейшин возражали против предоставления оправдательных документов Христианом Дейком: тогда стало бы достоянием гласности, что это военный корабль, оснащённый, тяжелыми пушками. Дополнительные средства были выделены, но так как патриции не хотели платить из собственного кармана, решено было ввести дополнительный налог на жителей города.

Так ратсгер и судостроитель Христиан Дейк, мило улыбаясь, положил в карман немалую сумму.

В Мариенхав прибывали моряки, странствующие подмастерья, плебеи и мастера из Бремена, Стаде, Гамбурга и из разных концов страны, чтобы стать свободными пиратами. Ненависть и гнев против гнёта патрициев толкала их на этот шаг. Они рассказывали ужасающие истории о бесчеловечности купцов, торгашей, этих «денежных мешков», что правят в городах. Клаус Штёртебекер принимал их с радостью, потому что это были большею частью крепкие парни. И снова и снова убеждал своих товарищей: ну должны же они наконец понять, что народ в городах сыт по горло господством патрициев и что надо идти на помощь измученным людям.

Магистр Вигбольд не хотел ни о чем слышать и отказывался брать на свой корабль кого попало. Однажды Штёртебекер послал ему десяток крепких молодцов, которые просили принять их в пираты. Штёртебекер знал — Вигбольд нуждается в людях. Тот прислал их назад: неискушённые парни ему не нужны. Одного, который вызывал особое подозрение своим не совсем обычным произношением, он оставил, но тайно учинял ему суровые допросы, и на четвёртом допросе тот признался, что завербован магистратом города Бремена и послан для того, чтобы шпионить за пиратами и сеять среди них раздор.

Вигбольд предостерёг Штёртебекера. Тот призадумался. Конечно, патриции способны на любое предательство, им нельзя верить. Но, возражал он, под пытками всякий может сознаться в чем угодно.

«Держи свой корабль в чистоте!» — советовал Вигбольд. Он предпочитал лучше иметь маленькую команду, где он знает, что думает каждый, чем большую, в которой помыслы многих были бы для него тайной.

Михель Гёдеке оставался верным другом Штёртебекера, ценил он и Магистра; дружба была, но прежнего согласия не было.

Вигбольд был образованнее Штёртебекера. И Клаус злился, что часто тот оказывался более дальновидным и проявлял самостоятельность. Он знал, что Магистр учился в Оксфорде, был учеником знаменитого доктора Евангеликуса и противника папства Джона Уиклифа [57]. Из воинственного учения лоллардов, которые в Нидерландах составили антипапское религиозное братство. Вигбольд заимствовал основы братства ликедеелеров и с помощью Штёртебекера и Гёдеке осуществлял их. Магистр не доверял патрициям, также как и папистам, потому что паписты были в его глазах дьяволами в человеческом обличье. Однако он не верил и в то, что новая каста братьев ремесленников способна принести бесправным свободу, а бедным человеческое счастье. Много лет тому назад, живя в Англии, он хорошо узнал и темноту верхушки ремесленного бюргерства, и её презрение к городской бедноте. Хозанг, на которого так часто ссылался Штёртебекер, был передовым, думающим торговцем, изредка и такие попадались, но их были единицы. А вот Карстен Сарнов, сам ремесленник, достиг власти, используя собратьев по цеху, и этой властью злоупотребил. Именно это казалось Вигбольду характерным для разбогатевшей ремесленной верхушки. Положение в мире нужно до основания изменить — таково было мнение Магистра. Как и с чьей помощью — этого и он не знал. Но он знал, что Джона Уиклифа терпели при английском дворе до тех пор, пока он был ему полезен. Когда же он надоел владыкам Англии своими проповедями против «папского антихриста в Риме», они его устранили и стали преследовать его приверженцев. Недостаточно быть против таинства причастия, против исповеди, безбрачия духовенства, против поклонения святым, против церковной службы; надо в больших городах и во всех странах заново перестроить человеческое общество. А так как Вигбольд, несмотря на свою учёность, не знал, как это осуществить и кто это должен осуществить, он и стал «всего мира врагом» — пиратом. Слова, своего рода девиз ликедеелеров: «Богу друг, всему свету враг!» — были его. Это было своеобразное выражение мысли: для того коммунизма, к какому стремились ранние христиане, мир ещё не созрел. Этот необыкновенный капитан пиратов мечтал о всемирном государстве, объединявшем людей различных языков и рас, где никто никому не враг, но все братья, где нет больше ни Каина, ни Авеля [58], но господствуют вечный мир, благоденствие, блаженство.

Но благоразумный и недоверчивый Магистр тоже стал жертвой хитрости патрициев. В его каюте как-то вечером появилось письмо, в котором неизвестный сообщал ему по секрету, что Штёртебекер больше не верит ему и хочет в союзе с магистратом города Гамбурга нанести ему коварный удар. Что Штёртебекер обещал схватить Магистра Вигбольда и доставить в Гамбург. Вигбольд рассмеялся. Ему было ясно, что это тоже дело рук патрициев. Они хотят поссорить капитанов кораблей ликедеелеров. Штёртебекер выдаст его патрициям? Мысль была глупа. Он даже не дал себе труда поставить в известность о содержании этого письма Штёртебекера. Он и так довольно часто предостерегал его от хитрых торгашей.

И все же невольно со времени их ссоры Магистр иногда с недоверием смотрел на Штёртебекера — разве тот не вёл один, без него и Гёдеке, переговоры с ратсгерами в Гамбурге? Не была ли свадьба в Мариенхаве хорошо продуманной уловкой, чтобы отойти от пиратов? Уж не хочет ли он, выдав товарищей, искупить свои старые грехи? Потом Магистр устыдился своих мыслей. Он убеждал себя, что Штёртебекер никогда не пойдёт на подобную подлость. И все же эти мысли невольно лезли в голову, а это было дурное предзнаменование.

И Магистр, стоя за рулём своего «Рысака», серьёзно задумался о поисках у южных берегов Норвегии нового опорного пункта и убежища. В Мариенхаве он чувствовал себя неуютно.