- Благодарю вас, господин майор, - поклонился Карке. - И позвольте спросить еще.
- Пожалуйста.
- А как быть, если меня убьют, то есть если я погибну во славу фюрера? Сможет ли эту землю получить моя любящая Эльза?
- Да, сможет. Это предусмотрено. Землю в данном случае будут обрабатывать русские рабы. Их у вашей супруги будет не менее ста. Удовлетворены?
- Так точно, господин майор! Удовлетворен, только вот...
- Что вот? - спросил, хмурясь, майор Нагель. Он начал злиться. Одернуть бы за непозволительную вольность рыжего балбеса. Но... ему ведь оказал внимание сам фельдмаршал! А рыжий балбес, словно зная деликатное положение, в которое попал майор, продолжал:
- Я глубоко извиняюсь, господин майор, что отрываю вас в эти ответственные минуты от срочных дел, но мне хочется уточнить лишь одну последнюю деталь.
- Говорите же, говорите! - раздраженно сказал майор.
- Меня беспокоит одно, - переваливаясь с ноги на ногу, начал Карке. - Что будет, если меня вместе с ордером разорвет снарядом или бомбой?
- Не волнуйтесь. Свой ордер вы вставите в медальон, который не разрывается.
Майор Нагель обернулся к командиру роты:
- Выдать ему медальон! И фляжку шнапса! Хайль!
2. ДВЕНАДЦАТЫЙ ДОТ ТРИНАДЦАТОЙ РОТЫ. СВАТОВСТВО НА ХУТОРЕ ЖМЕНЬКИ
В тот час, когда в армии фельдмаршала фон Бока спешно вооружали пятисоттысячного солдата, на другом берегу седого Буга парни из Полтавы, Калуги, Выгонич, Рязани, Вязьмы, Конотопа завершали сооружение двенадцатого дота для встречи нежданных гостей.
Дот на "Совьем острове", окруженном камышами, получился на загляденье прочный, вместительный, с тремя "окошками", из которых открывался восхитительнейший обзор. На запад посмотришь - разлив реки как на ладони. На север взглянешь - камыши с ветлами. Полюбуешься на юг - там полоса воды, а дальше перекатные поля в ромашках, васильках... Но лучше всего получилась панорама с тыла. Хотя высотка на острове и мала, как пуп, а вид с нее был дивно восхитителен. Сразу же за камышом катились волнами с горы на гору голубые льны, за льнами расплескались зеленые подсолнухи, и где-то там на горизонте, километрах в пяти от Буга, тонул в вишневых садах милый хутор Жменьки, а на хуторе том...
Старшина Иван Бабкин, командир рабочей роты и комендант "Совьего острова", посмотрел на знакомые купы, синеющие в сумерках на горизонте, потом перевел взгляд на левобережье Буга и, обращаясь к своим дружкам по роте - Цапле, Трушину, Квасенко, хмуро сказал:
- Вижу я, хлопцы, пора мне засылать сватов к Марийке. Что-то слишком тихо стало на той стороне. Даже соловьи умолкли.
- Правда ваша, - тронул длинные обвислые усы Квасенко. - В такую тишину и спускают с цепи сатану. Давеча, колы я в погранзаставу ездив, слыхав, будто...
- Я тоже слыхал, будто поп на попадье пахал, - прервал ротного писаря старшина. - Ты скажи-ка лучше, где мне ушлого свата разыскать.
Квасенко заломил на затылок свою соломенную шляпу.
- Свата?.. Пфью яка зупинка! Да я вам, товарищови старшина, хуть саму царевну, хуть дочку сатаны сосватаю. На ридной Полтавщине я лично сосватав шесть дивчин, три вдовицы, две разведенки и одну стару бабусю. Коль дозволите, ваша тринадцата буде.
- Моя не старуха, - поправил старшина. - Ей всего семнадцать.
- Знаю, товарищ старшина. После песен вашей Марийки соловьям тут делать нечего, - заговорил теперь по-русски Квасенко. - Я уже не говорю о других ее достоинствах. Это в мою компетенцию не входит.
- Сват с таким опытом и красноречием мне как раз и нужен, - сказал старшина. - Но учтите, Квасенко, это у вас тринадцатое сватовство, да еще какое! Со сварливой мачехой Марийки и сам бес не сговорится.
- Будьте уверены, товарищ старшина, - вскинул руку к шляпе Квасенко. - И тринадцатое сватовство будет счастливым.
- Тогда по коням! Время не ждет. Из-за Буга порохом пахнет. Вы, товарищ Трушин, - обернулся к своему угрюмому заместителю старшина, - остаетесь в роте за меня. Комбат приказал в воскресенье дать людям хорошенько отдохнуть.
...Всю дорогу, пока добирались до хутора Жменьки, ротного писаря не покидала уверенность в успехе сватовства, но, когда подъехали к знакомой белой мазанке, разрисованной зелеными цветочками, горшками и увидели за плетнем мачеху Марийки, тетку Гапку, стало ясно, что до счастливого сватовства так же далеко, как от границы до родной Полтавщины. Тетка Гапка была явно не в духе. Намотав на руку конец веревки и упираясь голыми пятками в раскисший после дождя глинозем, она отчаянно тащила из палисадника через калитку лопоухого теленка и сыпала по его адресу такие словечки, что писарь осадил коня и почесал за ухом:
- Вот так баба! Ай да Гарпина Христофоровна! А Гапка, не обращая внимания на подъехавших верховых, продолжала сыпать как из решета:
- Ай, чтоб ты нерастелился! Чтоб ты сдох на этом месте! Чтоб тебя разорвали серые волки! Да идем же, идем, холера. Сжарить тебя на сковородке, съесть с требухами, запить семью водами...
На крылечке стояла невеста старшины белокудрая Марийка в короткой клетчатой юбчонке и красных сапожках.
Ухватясь за живот, она звонко хохотала над бранными присказками своей мачехи. Увидев всадников, Марийка вскрикнула и, заслонясь локтем, упорхнула в хату.
Цапля и Квасенко спрыгнули с коней, подбежали к теленку, подняли его и выставили за плетень. Тетка Гапка рассыпалась в любезностях:
- Ах, спасибочко! От выручили бедну вдовушку. И как же вас попотчевать? Чем благодарить?
- Что вы, Гарпина Христофоровна, - взял под ручку сварливую мачеху Квасенко. - Какая благодарность? За что? Как же було не выручить таку очаровательную жинку! Да ради вас я готов подняты и самого слона.
Пухлые щеки тетки Гапки зарделись. В черных сливовых глазах ее вспыхнула нежность. Она готова была излить ее незнакомому усатому красавцу, как вдруг увидела недалеко под ракитами второго всадника - чубатого командира, - того самого командира, который в прошлую пятницу ловко усыпил ее, Гапкину, бдительность и увел в "Соловьиный яр" еще глупенькую, неоперившуюся Марийку. Эту дерзость она могла бы сейчас под хорошее настроение и простить, благо командир, видать, скромный малый, ничего плохого в том "Соловьином яру" не позволил, но тут неожиданно Гапка увидела в кармане усатого расшитый петухами рушник.