- Мама, пожалуйста, не умирай. Пожалуйста, не сдавайся. Ты должна бороться. Ты должна, мам, пожалуйста, - всхлипывала я, прильнув к ее костлявой груди. Моя счастливая, сильная, любящая мать иссохла до кучки костей прямо у меня на глазах. Ее хрупкое, тощее, как скелет, тело было уставшим.

- Микки, я устала, - подтвердила она. Я знала, чего она просила. Я знала, она хотела перестать бороться. Я не могла позволить ей этого. Мы были командой. Микки и Викки. Мы были вместе, как близнецы, как кофе и сливки, как прожилки мяты в жвачке. Она не могла разлучить нас. Я не могла с этим справиться. Я все еще была ребенком, и несправедливо было оставлять меня в таком положении. Я не просила, чтобы меня рожали. Она не могла родить меня, а потом оставить меня. Так не пойдет.

- Я не позволю тебе сдаться. Ты едешь домой, мам. Ты здесь не останешься. Мы вернем наш дом на Бегония Драйв, ты снова вернешься на свою работу в больницу, и ты снова будешь играть на фортепьяно перед тысячами людей. Ты не устала. Нет, мама! – закричала я, осознав, что стою у двери, а не рядом с ней. Я не дала ей времени сказать больше ни слова. Я убежала. Я не собиралась так легко отпускать ее. Она не бросит нас. Не сейчас. Еще нет. Мы победим это, как и в первый раз. Мы должны.

Шум от моего энергичного перемешивания теста вывел меня из надвигающегося эмоционального срыва. Я посмотрела на Пи, которая сидела и ничего не делала. Вообще ничего. Она настороженно наблюдала, как я расправляюсь с ее завтраком.

- Хочешь помочь? – спросила я, задаваясь вопросом, была ли эта девочка всегда такой тихой. Она четко слышала меня. Ее глаза светились другим голубым, красивым бирюзовым цветом.

- Ты вампир? Твои глаза меняют цвет. Ты знала об этом?

Ничего.

Тишина.

Забрав из прихожей стул, я сняла ее со столешницы и поставила на стул. Вложив в ее маленькую ручку деревянный венчик, я помогла ей взбивать. Она обернулась и улыбнулась. Даже если она робко отвела глаза в сторону, я видела, как счастье ненадолго осветило ее личико. Именно тогда я поняла, как сильно этот ребенок нуждался во мне. И я нуждалась в ней. Только я пока еще не знала об этом.

Тем утром на ней были трусики, которые помогают приучиться к горшку, вместе с обычной удобной одеждой. Она была чертовски очаровательной в джинсах и кроссовках. Я знала, что возможно к полудню у нас случится небольшое происшествие с ее штанишками, но этого не произошло. Она не описалась. Ни разу. Ей всего лишь нужно было, чтобы кто-то одел их на нее и сказал, что делать. И все. Она была невероятно смышленая, и я была потрясена, что ни один человек не попытался приучить этого ребенка к горшку. Она не только была к этому готова. Она могла самостоятельно это делать.

Упаковав сэндвичи с арахисовым маслом и вареньем для ленча, мы с Пи отправились в наше первое приключение. В основном говорила я, но она шла рядом, наслаждаясь каждой секундой. Большую часть утра мы провели в небольшом пролеске. Мы все еще могли слышать шум города, бурильные молотки, автомобильные клаксоны, сирены, и мы могли чувствовать запах мегаполиса, но на это было довольно легко не обращать внимание.

Мой новый телефон творил чудеса для нашего воображения. С помощью приложения звуковых эффектов, мы уплывали от акул, убегали ото львов, нашли пещеру, чтобы спрятаться от громкой грозы, а потом, пока ели арахисовое масло и варенье с чипсами, мы слушали как Янни играл на фортепьяно (Янни Хрисомаллис – греческий композитор, основатель музыкальной группы «Yanni», исполняющей инструментальную музыку).

- Нам пора, Пи. Ты выглядишь усталой и тебе пора вздремнуть, - заключила я, наблюдая как она зевает. Я тоже зевнула, но не потому что устала, а просто потому, что она сделала это первой.

Я подняла руку и с ужасом уставилась на нее, когда она подвинулась ближе ко мне. Это бедное дитя жаждало внимания. Моей единственной проблемой было то, что я не хотела любить ее. В конечном итоге она покинет меня. Второй раз мне уже не преодолеть эту боль.

- Давай возвращаться, - сказала я, немного ероша ее волосы. Я понимала, что этот ребенок привязывается ко мне, но я не была уверена, что с этим делать. Я больше никого не буду любить. Боль того не стоит.

В то время, во всяком случае, это было так. Сейчас, она того стоит.

Глава седьмая

Я точно не знала, какие у Куинна были намерения, но на следующий день в десять утра он был у нашей двери. Я настороженно наблюдала, как он грубо выманивал черную собаку из грузовика. Схватив ее за ошейник, он стащил ее с сиденья, а затем пригрозил пальцем, когда она оскалилась. Я ошиблась с первым впечатлением о нем, Куинн мне больше не нравился. И я также не хотела, чтобы он находился рядом с Пи.

С опаской я открыла дверь, и Пи побежала к собаке, робко стоявшей в стороне от Куинна. Я чуть не закричала ей, чтобы она держалась подальше от этой собаки, после того, как увидела ее оскал, но Сэди радостно завиляла хвостом.

— У вас, дамы, есть купальники, верно? Кто хочет совершить сплав по реке? – спросил он Пи, но не меня. Я бы соврала. Конечно же Честный Эйб сказал правду (Честный Эйб – это прозвище Линкольна, 16-го президента США, освободителя американских рабов. Прим.пер.). Она заверила его, что мы хотели бы пойти и, что у нас действительно были купальники. Не уверена, что этот ребенок хоть раз в жизни врал. Даже когда она делала что-то плохое, она мне рассказывала, как в тот раз, когда она училась рисовать круг. В коридоре до сих пор остались фиолетовые круги, украшающие обе стороны. Ей тогда еще и трех лет не было, но она рассказала мне правду, когда я спросила, она ли это сделала, даже пусть я не была уверена виновата она или нет. Она сказала правду.

Можно подумать, что мы сделаны из одного теста. Ей редко хватало силы воли подумать прежде, чем сказать. Но… в ее защиту скажу, она училась у лучших. Я почти уверена, что никто из тех, кого Блейк удостоил своим присутствием, не действовал ему на нервы так, как я.

— Не думаю, что это хорошая идея. – Я совершила ошибку, войдя в переполненный ресторан, я не собиралась приближаться к какому-либо прокату лодок или любому другому общественному месту.

— Да брось! — уговаривал Куинн.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — заканючила Пи, подпрыгивая и дергая меня за руку, — я никогда раньше не каталась на надувной камере.

— Пи, я сказала нет. Иди в дом, — приказала я. Куинн озадаченно посмотрел на меня. Возможно я снова стала параноиком, но я не хотела кататься на надувной камере в горах, где не берет сотовый, где безлюдно, и никто не услышит выстрела или криков. Мы с Пи не собирались плавать по реке с этим парнем.

— Ладно, давай не будем сердить твою маму, мы просто поиграем здесь у реки. Мне только нужно срочно позвонить до того, как мы спустимся вниз. Как только ты зайдешь за эту скалу, ты уже вне цивилизации, — объяснил Куинн. Он повернулся и с улыбкой пошел обратно к своему грузовику. Это он был подозрительным, или я – несправедливой?

Пи надела свой купальник, пока я беседовала с ней.

— Пи, не думаю, что мы должны доверять Куинну. Почему бы нам не сказать ему, что ты себя плохо чувствуешь сегодня?

— У него есть надувные камеры, чтобы покататься по реке, — объяснила она, просовывая руку в лямку от купальника, — Он не плохой. – Черт. Я знала, что будет не легко. Я вздрогнула, когда услышала выстрел, и схватила Пи. Я выглянула с фасада дома, где мы его оставили, чтобы он сделал свой телефонный звонок, но его там не было. Я выглянула с задней части дома туда, где находился лес, и увидела, как он засунул пистолет себе за спину.

Хотя мое сердце заколотилось в груди, я не позволила этому остановить себя. Мне не понравилось, что он таскал с собой пистолет, когда был рядом со мной или Пи. Кто так делает? Гнев добрался до меня прежде, чем осознание того, что у него был пистолет. Зачем?