Ю.Н. Жуков далее отмечает: «Легко заметить странную двусмысленность решения. Прежде всего, то, что первых секретарей отнюдь не обязывали создавать «тройки» и брать на учет с помощью сотрудников НКВД возвратившихся из ссылки "кулаков и уголовников". Им только предлагалось, то есть оставлялось на их собственное усмотрение, сделать это или не сделать. Во-вторых, в решении ПБ от 2 июля вполне определенно говорилось о том, что взятых на учет следует разделить на «наиболее враждебных» и «менее активных». И в том и в другом случае явно подразумевалась отдача на произвол «троек» далеко не всех взятых на учет, а лишь "зачинщиков всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений", а также участников подобного рода действий, несомненно, подлежащих уголовному преследованию. Наконец, вряд ли случайно на столь сложную и потому продолжительную работу отводилось всего пять дней. Безусловно, подразумевалось, что действовать тройки будут недолго и лишь по уже существующим в управлении НКВД спискам.

… Есть все основания полагать, что Р.И. Эйхе, обращаясь в ПБ, действовал не только от себя, лишь в своих интересах. Он выражал требования значительной группы первых секретарей, а может быть, и их абсолютного большинства, настаивал на том, что загодя обговорили члены широкого руководства в кулуарах пленума либо вечером…» после работы пленума. «Трудно отделаться от предположения, — подчеркивает Ю.Н. Жуков, — что инициативная записка Эйхе являлась неким пробным шаром, способным проверить, пойдет ли сталинская группа им навстречу в данном случае, и насколько, чтобы в противном случае предпринять адекватные меры».

Жуков указывает в этой связи на редкое, даже уникальное, как он считает, посещение руководителями региональных парторганизаций кремлевского кабинета Сталина в те самые дни, то есть между 28 июня и 2 июля. 1 июля со Сталиным и Молотовым встретились пять первых секретарей, а 2 июля еще четверо. И, судя по всему, это-то и было конкретным проявлением широкого и активного контрнаступления партократии на Сталина и его ближайших соратников. Эйхе вышел с инициативой, получил разрешение и тут же ринулись остальные. Подыграл этому широкому и активному контрнаступлению партократии и новый нарком внутренних дел Ежов — сам выходец из партократии. Ему-то, по еще не потерявшим для него смысл корпоративным соображениям, легко было найти общий язык с такими подонками от партократии, как Эйхе и другие первые секретари, чтобы совместными усилиями как можно скорее силой устранить тех, кто непременно проголосовал бы против партократов, а может быть, и провел бы собственных депутатов».

В целях прояснения ситуации того времени должен обратить особое внимание на то обстоятельство, что такие планы — те, что выделены жирным текстом, — у различных слоев оппозиции действительно были. Например, репрессированный в 1937 г. родной брат по сию пору ерничающего на телевидении художника Б. Ефимова — Михаил Кольцов (настоящая фамилия Фридлянд) — на одном из допросов показал о планах новой оппозиции следующее:«… На троцкистов и бухаринцев рассчитывать не приходится, ибо все эти люди конченые и связь с ними гибельна, но в стране… имеются новые кадры недовольных и жаждущих контактов с Западной Европой молодых интеллигентов… новая конституция в корне изменит обстановку политической борьбы, очень многое упростит и легализует, так что будет безопаснее добиваться поставленных целей, используя для давления на правительство парламентские формы. Наркомы и целые составы правительств будут ниспровергаться и предлагаться с парламентской трибуны. С этой трибуны надо будет добиваться настоящей свободы слова в буржуазном смысле слова, отмены монополии внешней торговли, восстановления концессии — того, что требуют иностранные державы…» Не следует полагать, что другие контингента оппозиции не разрабатывали аналогичных же планов.

Для Ежова это имело еще и тот смысл, что после разоблачения и ликвидации заговора Тухачевского и в целом в связи с завершением операции «Клубок»[20] НКВД как бы и делать было больше нечего. Но Ежов-то, как выяснилось уже впоследствии, страдал чрезвычайно опасной для руководителя карательного органа болезнью — он просто не умел останавливаться. Не говоря уже о том, что втайне мечтал войти в состав высшего руководства СССР. А на чем себя проявить-то?! И, судя по всему, в силу всех вышеуказанных соображений и не без содействия партсекретарей Ежов присутствовал на их встречах со Сталиным и Молотовым 1 и 2 июля. И явно именно он и готовил цитировавшееся выше решение ПБ от 2 июля, по которому НКВД отводилась если и не главная, то по крайней мере достаточно весомая роль — взять на учет «кулаков и уголовников», то есть тех самых, в основном крестьян, которым, благодаря настояниям АЛ. Вышинского, возвратили избирательные права. А ведь Вышинский не самодеятельностью занимался, а выполнял решения Сталина и его соратников.

Нельзя не отметить, что Сталин отчетливо понимал всю остроту момента и активного натиска партократии. Не случайно, в частности, он ограничил срок исполнения решения ПБ от 2 июля всего пятью днями, рассчитывая в данном случае на невозможность исполнения решения, особенно из-за неповоротливости партийного аппарата, тем более в координации с органами НКВД. К сожалению, расчет Сталина не оправдался. Партократия уже закусила удила. Первые ответы пришли в срок, вторая партия уже 9-11 июля. Самые кровожадные списки представили 1-й секретарь МК ВКП(б) Н.С. Хрущев и его дружок и такой же бандит, 1-й секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе. Как справедливо указывает Ю.Н. Жуков, Хрущев подозрительно быстро разыскал в фактически никогда не имевшей кулаков огородной по своей аграрной сути Московской области 41 305 «бывших кулаков» и «уголовников», из которых 8500 человек потребовал приговорить к расстрелу, а 32 805 человек — к высылке (впоследствии это список был им увеличен). Эйхе пошел дальше. Этот подонок только к расстрелу потребовал приговорить 10 800 человек, а количество обреченных на высылку — и вовсе оставил неопределенным в попытке сохранить за собой право самостоятельно решать этот вопрос.

Обратите внимание на точное совпадение озвученного Сталиным количества партократов, которые, по его мнению, должны лишиться своих постов, и тем, что представили эти партийные твари уже в первом списке. По максимуму озвученная Сталиным цифра составляла 194 тыс. партократов всех уровней. Не желая подвергаться давно заслуженным, в виду плохой работы, болезненным ударам «хлыста», о котором говорил Сталин, то есть крайне опасаясь всеобщих, равных, прямых и тайных выборов на альтернативной основе, партократия выставила вместо себя, но, в отличие от сталинского плана мирной ротации руководящей элиты, уже на кровавое заклание такое же и даже чуть большее количество «врагов народа», которых подозрительно быстро сосчитали по всей стране. Первым же списком партократия представила список на 194 122 человека. В том числе 68 739 человек — к расстрелу. То есть 35,41 % от общего числа представленных по первому списку к репрессиям.

Именно представленные партократией списки «врагов народа» вошли составной частью в приказ Ежова по НКВД от 30 июля 1937 г. «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». И когда он, добавив данные самого НКВД, свел их все воедино, то оказалось, что только первая волна репрессий затронет ЧЕТВЕРТЬ МИЛЛИОНА ЧЕЛОВЕК!

Один только этот факт означал, что намеченные для репрессирования 250 тысяч человек автоматически потянут за собой в общей сложности не менее 2,5 миллиона человек. Потому что прежде чем репрессировать, их тоже допрашивали бы, и они тоже кого-то назвали бы, в среднем, не менее 10 человек, а иные, по примеру оппозиции, также «закладывали» бессчетное количество абсолютно невинных людей. Более того, Ежов пошел на расширение трактовки понятия «кулаки и уголовники». Помимо отбывших различные сроки наказания и реабилитированных крестьян и иных категорий населения, которым новая конституция вернула гражданские права, Ежов впихнул в их число членов различных антисоветских политических партий. Например, эсеров, грузинских меньшевиков, армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов, узбекских иттихадистов и т. п., а также бывших активных участников бандитских восстаний, белых, карателей, репатриантов. Причем с маниакальным упорством всех их он относил к сельским жителям. То есть, грубо говоря, нагло подтягивал эти категории под решение ПБ от 2 июля.