Это было ошибкой. Побагровев, Огюст протянул огромную лапу и пригвоздил Жозефа плечом к двери.

— Тем не менее, друг мой, — заговорил он с обманчивой мягкостью, не выпуская изо рта сигарету, — мы побеседуем о портфеле, если не возражаете. Я думаю, что этот человек — англичанин, и мы, французы, должны показать ему, что умеем играть честно. Расскажите мне все, что знаете. Вы сказали, что портфель в комнате доктора Эбера. Как и почему он там оказался?

— Но это вполне естественно! — воскликнул Жозеф. — Подумайте сами. Багаж был сложен в нижнем коридоре, верно?

— Я помню. Продолжайте.

— А вы помните, что, когда доктор вошел в дом, он нес коричневый портфель?

Это была правда. Я представил себе первое появление Эбера в поблескивающих очках и с портфелем под мышкой. Он взял его с собой в гостиную перед нашей первой беседой, но я не мог вспомнить, что произошло с ним потом.

— И что же? — сказал Огюст.

— А то, что, когда весь багаж сложили в коридоре и отсортировали, я увидел коричневый портфель и, естественно, подумал, что он принадлежит доктору, поэтому отнес его наверх вместе с его чемоданом. Я не связывал его с другим портфелем, когда вы спрашивали меня о нем, хотя помнил, что видел коричневый портфель. А уже после убийства, когда я заметил, что доктор Эбер все еще носит свой портфель, мне показалось это странным, так как все говорил, что он не поднимался наверх! Вспомнив ваши вопросы, я понял, что, очевидно, было два коричневых портфеля. Но какая разница? Ведь этот человек мертв…

— Вы не понимаете важности самого факта наличия двух портфелей, — сказал я, — как не могли понять важности двух чемоданов. Трудно сказать, в каком качестве вы проявили себя хуже — как лакей или как детектив. Вы имеете в виду, что портфель все время находился и находится до сих пор в комнате доктора Эбера?

— Полагаю, что да.

— Но, — вмешалась Эвелин, — разве Огюст не нашел бы его, когда обыскивал все комнаты?

— Нет, мадемуазель, — сказал сержант. — По приказу шефа я не должен был обыскивать его комнату, если найду доказательства где-нибудь еще.

Я собрался с духом:

— Слушайте, Огюст. Это мелочь, и вы должны ее сделать. В комнате Эбера, несомненно, находится улика, которая разоблачит Фламанда и отправит его на гильотину. Вы должны пойти туда и добыть ее. Заприте нас здесь и оставьте этого парня на страже с вашим оружием. Мы не сможем убежать. Господи, неужели вы не понимаете, как это важно?

Я быстро говорил по-английски, надеясь, что Жозеф не станет вмешиваться. Но если он и не понял моих слов, то, очевидно, понял их смысл.

— Вы с ума сошли, сержант Аллен! — воскликнул он. — Вам поручили охранять этого человека. Говорю вам, это трюк! Я не возьму на себя ответственность за его охрану. Неужели вы не понимаете, что он Фламанд? Думаете, я так глуп, чтобы остаться…

— Вы должны сделать выбор, Огюст, — настаивал я. — У вас есть шанс продемонстрировать свои способности, которые не желает признавать ваше начальство, поймать в одиночку настоящего Фламанда и получить от французского правительства заслуженную награду! Мы не просим об услуге — мы лишь просим детектива найти доказательство. Это ваша работа, и у вас есть шанс выполнить ее с блеском. Можете связать меня, посадить Жозефа мне на живот, даже всадить мне пулю в ногу, чтобы я не мог двигаться. Но ради самоуважения сделайте двадцать шагов и найдите Фламанда!

Тяжело вздохнув, Огюст шагнул назад и протянул Жозефу пистолет.

— Вы будете их охранять, — сказал он, — или я расквашу вам физиономию, понятно? Если вы боитесь, стойте снаружи и заприте дверь. Вот ключ. Я всегда подчинялся приказам, но этот приказ я нарушу.

В следующий момент он вытолкнул Жозефа наружу, дверь захлопнулась, и ключ повернулся в замке. Чувствуя, как мое сердце стучит о ребра, я пожалел, что Жозеф сначала не принес виски.

— По-твоему, шанс действительно есть? — спросила Эвелин.

— Если в портфеле то, что я думаю (а я даже не знаю, что это), — ответил я, глядя на дверь, — то ты спасена. Они не смогут ничего тебе сделать…

Меня прервали странные звуки. Эвелин плакала, съежившись на стуле; упавшая сигарета прожигала дырку в ковре, а ее руки так сильно прижались к скулам, что ногти порозовели. Она дрожала, и я чувствовал себя беспомощным, ощущая нежность, какой никогда не испытывал раньше, и проклиная себя за собственную глупость, втянувшую ее в эту передрягу. Все, что я мог сделать, — это обнять Эвелин, шептать ей слова утешения и всматриваться в тени, ища осязаемого врага, с которым можно сражаться.

— Наступи на с-сигарету, — запинаясь, вымолвила Эвелин. — Я… со мной все будет в порядке через секунду. Это… не то, что ты думаешь. П-просто все это… ужасно нелепо. Д-ду-маю, я бы так не волновалась, если бы действительно совершила убийство. Но они выставили дураками всех нас — даже Г. М. Если бы мы могли выбраться отсюда и доказать им…

— Здесь очень жарко — тебе необходим воздух. Подойди сюда — давай откроем окно.

Опустившись на колени на подоконном сиденье, мы распахнули створки и глубоко вдохнули свежий воздух. Мы молчали — говорить было не о чем. Эвелин была права. Если бы мы могли одержать над ними верх и поймать неуловимого Фламанда… но он был слишком ловок даже для Г. М., не говоря уж о таких, как я. У меня развилась личная ненависть к человеку, подложившему мне орудие убийства и завлекшего нас в западню.

Мы оба повернулись, услышав, как Жозеф тихо, но возбужденно говорит что-то за дверью. Ему ответил голос из галереи. Ни одного слова было невозможно разобрать. Потом послышались шаги, указывающие, что Жозеф отходит от двери.

Я подбежал к двери и дернул ручку.

— Огюст!

Ответа не последовало. Шаги продолжали удаляться.

— В чем дело, Жозеф? Вы нашли…

Шаги смолкли.

— Что, по-твоему, это означает? — прошептала Эвелин.

— Бог знает. Возможно, новые неприятности. Если бы он нашел нужное доказательство, то мог бы намекнуть на то, чего нам ждать…

Прошло десять минут, казавшихся нам бесконечными. За это время мы оба зажгли три сигареты и выбросили их недокуренными. В замке царила мертвая тишина — он казался покинутым. Одна из наших ламп уже догорала.

— Кен…

— Да?

— Я кое о чем подумала. Гаске сказал, что нижняя комната похожа на «галерею шепотов» и снаружи можно услышать все, что там говорят. Предположим, Фламанд мог подслушивать таким же образом и здесь? Что, если он слышал, о чем говорили ты, Огюст и Жозеф, и подстерег Огюста в комнате Эбера? Мы ведь не знаем, кто сейчас позвал Огюста…

— Да, я думал о том же. Нам нужно выбраться отсюда. Может быть, вытолкнуть ключ на кусочек бумаги снаружи и втащить его под дверью? Если Огюст попал в ловушку… Слушай!

На галерее раздались тяжелые, но быстрые шаги. Чьи-то руки стали поворачивать ключ. Дверь приоткрылась. На пороге стоял Г. М.

Это был один из тех немногих случаев, когда я лицезрел его деревянное лицо слегка побледневшим. Он тяжело дышал и, казалось, с трудом видел сквозь очки, а на лбу у него выступил пот.

— Слушайте внимательно, — заговорил Г. М., бросив взгляд через плечо. — Я не хочу никаких возражений и требую, чтобы вы выполнили мои приказания, иначе вы погубите всех нас. Не важно, как я сюда попал или что я делаю. Вы оба должны срочно выбираться отсюда.

— Но как…

— Слушайте меня! Сейчас все в задней части дома, не важно почему. Мост уже установили, и вы можете перебраться через реку. Как только окажетесь на другом берегу, поверните направо и футах в двадцати в ивняке найдете конюшню и гараж с открытой дверью. В гараже стоит автомобиль с полным баком. Садитесь в него, выезжайте по подъездной аллее на дорогу и мчитесь изо всех сил…

— Да, но что…

— Сколько раз мне повторять, чтобы вы делали все, что я скажу? Доверьтесь мне, иначе мы пропали. Вот ключ от машины. Когда приедете в Шартр, найдите британское консульство и оставайтесь там, пока не получите от меня известия. Это долго не продлится. Не спорьте, говорю вам! Дайте мне две минуты, чтобы незаметно спуститься, и уходите.