Тезис: "Вы — враги государства!"

Большинство нынешних российских специалистов в области убеждения с помощью публичных выступлений, к сожалению, недооценивают тезисную форму.

Ее считают лишним прибамбасом для спичрайтера.

Это от "speech writer" (буквально — сочинитель речей), что означает: составитель текстов выступлений для высокопоставленных лиц.

И многие думают, что она может быть полезна оратору только лишь в качестве памятки во время выступления, чтобы не сбиться и не запутаться при изложении речи.

Главным аргументом сторонников такого взгляда на роль тезисной формы является утверждение, что при подготовке речи достаточно составить ее план.

А в нем, дескать, уже и будут сгруппированы все сколь-нибудь важные мнения оратора (или той команды, которая готовит для него речь) по теме выступления.

Потому-то, по их мнению, и не стоит тратить время на существенную тезисную разработку речи.

Такой взгляд мне представляется совершенно неверным.

План — это краткий набросок основных сюжетных линий будущего выступления. Планировать — это составлять проект структуры, которой еще нет.

План — это декларация о намерениях, в которой намечены пункты, подлежащие в дальнейшем раскрытию и наполнению содержанием.

А тезисная форма — это уже проработанное содержание речи, сжатое до конспекта.

План используется на начальной стадии подготовки текста. Именно текста!

А в живом публичном выступлении качество текста — это, как уже говорилось, всего лишь одна треть его успешного воздействия. Основное же — звуковая, интонационная и эмоциональная насыщенность.

А это, пацаны, отрабатывается путем тренировки, через многократное проговаривание текста в различных вариантах.

И на этой стадии работы над речью не обойтись без тезисной формы.

Именно она становится первым шагом в отходе от написанного на бумаге текста в область импровизации, то есть свободного изложения своих мыслей вне зависимости от первоначальной конструкции.

Впрочем, я не отвергаю важности составления плана.

Однако опасайтесь подходить к плану с мерками школьных сочинений.

Такие пункты, как "Снежная баба — идеал русской женщины" или "Сергей Доренко — обличитель российского крепостничества", слишком глобальны и в ходе работы над текстом заведут вас в такое болото, что вы потеряете в нем не только шнурки, но и здравый смысл, и первоначальные намерения.

После подготовки плана идет насыщение фразами всех частей базовой структуры и раскрытие с их помощью всех пунктов плана.

Затем идет многократное (для запоминания) дословное воспроизведение всего текста речи.

Когда он заучен наизусть, то его следует ужать до тезисов, опираясь на которые, надо переходить к тренировкам по отработке звуковых эффектов, мимики, жестов, зевков и почесываний в паху уже в свободной импровизационной манере.

Теперь, после того, как вы узнали о формировании основной структуры текстовки выступления, пришло время поговорить о более мелких элементах мертвого текста (да-да, пока текст на бумаге — он мертв, даже если изготовлен именно для публичного выступления). О предложениях и словах.

Предложения текста следует подбирать с учетом логики и содержания базовой структуры. При этом надо учитывать и их психологическое воздействие.

Чарлз Пирс в работе "О новом списке категорий" и Фердинанд де Соссюр в "Общей лингвистике" разработали научную основу знаковой теории языка.

По этой теории, язык межличностного общения — слова, словосочетания, предложения — это система знаков, в которой главную роль играет их правильное расположение. И именно оно, мол, само по себе зомбирует сознание человека.

Конечно, комбинация слов или словосочетаний не имеют такой уж всеобъемлющей роли. Как не ставь слова в предложении: "Ты жопа с ушами!", "Жопа с ушами — ты!", "Жопа ты с ушами!", "С ушами ты жопа!", — а смысл для адреса останется тем же. Обидным. И, не исключено, даже абсолютно несправедливым.

Однако в том, что касается вызывания определенными словами нужных образов, а вместе с ними и соответствующих ассоциаций, есть рациональное зерно.

Допустим, в выступлении фамилию своего противника оратор подал в обрамлении таких слов, как — "продажный говносос", "предатель национальных интересов", "мерзкий демократ", "насильник над старушками" и т. д.

Тогда, даже если эти слова не относятся к личности противника, из-за близости знаков, обозначающих врага и нечто негативное, часть этой негативности переходит и на того, чья фамилия маячит рядом с «продажностью» или «говнососостью».

Поэтому опытные специалисты по предвыборным технологиям никогда не напишут для своего кандидата: "Он покончит с разрухой и беспределом". А провозгласят главным лозунгом позитивное: "Он завалит всех баблом по самую макушку".

Такие слова в выступлении, как «красный», «бурлящий», «кровь», «пламенеть», возбуждают публику. А такие, как — «солнечный», «море», "свежий ветер", "зеленая трава", придают хорошее настроение, снимают нервозность.

К сожалению, пока мало изучена проблема перевода знака в сигнал. Точнее, в сигнал к действию.

Ведь один и тот же знак оказывает разное побуждающее воздействие на разные категории людей.

Для шофера знак "Проезд закрыт" — сигнал к действию (развороту машины и поиска иной трассы).

А для идущего на рыбалку пешехода этот знак абсолютно ничего не значит.

Тем не менее, практика подсказывает нам, какие последовательности знаков лучше всего выполняют сигнальную роль.

И это, пацаны, обязательно следует учитывать при проработке текстового содержания будущего выступления.

Так, например, одним из сигналом к подчинению толпы являются вопросы оратора. Риторические вопросы. То есть, типа, те, на которые выступающий готов ответить сам и лишь имитирует совместное с аудиторией размышление.

Обилием риторических вопросов отличались выступления Джона Кеннеди.

Вот примерчик из его словесной запеканки: "Какой, ребята, хотите вы видеть нашу гребаную страну? Какие лидеры нужны этой гребаной стране? Кого вы хотите видеть ее гребаным президентом?"

Другим видом знака, легко становящимся заключительным сигналом к осуществлению всех перечисленных до этого в речи идей, является расширенное повторение.

В нем фразы одного содержания (немного модифицированные, чтобы не быть подчеркнуто навязчивыми) придают предыдущим утверждениям вид непогрешимости и абсолютной истинности.

Слыша их вновь и вновь, человеческая биомасса не может не поверить, что за ними стоит нечто большее, чем амбиции оратора.

Эффектными повторениями отличались выступления Мартина Лютера Кинга.

Вот например: "Свободен! Наконец-то я свободен!! Слава тебе, Господи, я наконец-то свободен!!!"

А вот кое-что из Ричарда Никсона: "Может ли считаться хорошим президент самой мощной экономической державы, доведший ее до полного пиздеца!? Может ли считаться хорошим президент самой могучей в военном отношении страны, чью армию долбят в хвост и гриву во Вьетнаме!? Может ли считаться хорошим президент страны самого передового правопорядка, погрязшей в беспределе!?" Тут мы, кстати, видим объединение обвинительных повторений с риторическими вопросами.

Повторение должно внешне иметь вид результата наирациональнейшего мышления. Именно результата! То есть — продуманного за большой период времени (но придуманного только что и поэтому столь пафосно звучащего) окончательного решения.

Поэтому все это должно состоять из утвердительных, жестких, без малейшей тени сомнения или колебания фраз. Типа: "Все мы умрем! Да, мы умрем все! И ты, чертяка бородатый, тоже загнешься!"

Насыщение текста риторическими вопросами и ответами, а также повторениями в различных вариациях, должно подразумевать, естественно, что при выступлении на публике оратор произнесет все эти домашние заготовки твердым, не допускающим возражений тоном.

Таким тоном, что даже и при передачи дальше — знакомым сапиенсам — слушатели будут имитировать тон и точно так же, хотя и слабее внушать мысли оратора своим знакомым и родственникам.