Грехи, казнимые в некоторых кругах Ада, допускают в согрешивших и величие духа, и мягкость, и чуткость сердца. Вследствие нравственных своих убеждений Данте принужден поместить в Ад Франческу, Фаринату, Кавальканте, Пьера делла Винья и даже отеческого наставника своего Брунетто Латини; но он не бранит их, не насмехается над ними, хотя не утаивает их грехов; грехи эти таковы, что не унижают грешников, и Данте не только чувствует глубокое сострадание к их мукам, но любит их, восхищается ими и увековечивает симпатичные образы в своих картинах. Ад – пьедестал, на котором фигуры эти подымаются, стоя во весь рост.

Другие же пороки, по воззрениям Данте, грязнят человека, его нравственную природу, – вот почему эти грешники не вызывают ни участия, ни сострадания его; они заслуживают лишь строгой справедливости. Презрение и насмешка уместны по отношению к ним. Грешниками такого рода почти полны последние два круга Ада, почти – так как и тут есть исключения; например, нельзя не удивляться смелому, отважному Улиссу и не чувствовать ужаса, смешанного с состраданием, по отношению к Уголино. Сатирическая сила Данте достигает самой высшей точки среди святокупцев, там, где поэт встречает папу Николая III. Последний уткнут головою в дыру третьего рва, откуда торчат его ноги и, сжигаемые пламенем, дрыгают от жестокой боли. Данте насмехается над ним, говорит ему презрительные слова. Но наиболее горькая ирония вложена поэтом в уста самого грешника, в его исповедь, являющуюся сатирой против него самого. Папа Николай III был уже мертв в год видения, но двое других, которых Данте считал еще более преступными, которых он еще более ненавидел, – Бонифаций VIII и Климент V, – жили еще в то время. Благодаря удивительной силе фантазии сумел поэт обратить эту сатиру на Николая III одновременно и против них. Папы-святокупцы должны попасть все в одну и ту же дыру, причем каждый новый пришелец заступает место своего предшественника, которого вдавливает глубже вниз. Таким образом оказывается, что Николай уже ожидает Бонифация VIII и предсказывает прибытие его и Климента V, – и мы можем вообразить себе и того, и другого уткнутыми в дыру головою вниз и дрыгающими горящими подошвами. Но после сарказма поэта какой искренней болью звучат строки его: «О Константин, сколько зла наделал твой подарок!», и этот святой гнев весьма нравится доброму Вергилию, который сочувственно слушает слова своего ученика, обнимает его и, прижимая к груди, переносит до моста следующего, четвертого, рва. Сатира Данте потому именно так величественна, что в основании ее – искреннее, глубокое чувство; он так смел потому, что силен в своей вере. Поэт не нападает ни на религию, ни на церковные учреждения; напротив, он защищает церковь против ложного пастыря, – он негодует на дурных пап, но не на папство. Данте глубоко возмущается оскорблением, нанесенным Филиппом Красивым тому самому Бонифацию VIII, которого он поместил в Ад.

Чем глубже мы спускаемся в Ад, тем слог Данте становится реальнее, грубее. Поэт не боится называть вещи их именами и рисует даже весьма отвратительные предметы. Но в девятом круге все умолкает, – кругом лед, и в нем оцепенелые грешники. Здесь казнится зло вселенной, величайший, самый черный грех, по мнению Данте, – измена. Поэт не чувствует никакого сострадания к предателям, он питает к ним только одну жестокую ненависть и топчет их ногами. Но и здесь, в этой ледяной пустыне, где, по-видимому, умерло всякое чувство, пробуждаются еще раз поэтические мотивы, которыми так изобиловал рассказ о первых кругах Ада. Сцена с Уголино – верх ужаса и вместе с тем трогает нашу душу. Граф Уголино, когда-то могущественный подеста города Пизы, изменнически предавший врагам крепость Кастро в Сардинии, скоро понес наказание более жестокое, чем его преступление. Благодаря архиепископу Руджери, взятый в плен с сыновьями и внуками, он был заключен вместе с ними в башню Гваланди. Несмотря на отчаянные крики заключенных, громко моливших о пощаде, Руджери велел их запереть в башне, а ключи бросить в Арно. По прошествии восьми дней отворили башню и умерших голодной смертью похоронили с оковами на ногах. И вот перед нами зрелище, ужаснее которого не изображал ни один поэт: справедливость неба сделала пострадавшего орудием казни преступника, отдала злодея в руки его жертвы, чтобы она мстила за себя. Уголино удовлетворяет свою безграничную ярость тем, что неустанно грызет череп архиепископа Руджери. Спрошенный поэтом, он рассказывает ему свою повесть, опять-таки из желания мести. Из этого рассказа мы видим, что нежные отцовские чувства, поруганные зверским образом, и стали причиной зверской мести. Смысл подобного наказания Руджери и Уголино, грызущего вечно череп своего врага, следующий: в уме Руджери, как скоро пробудилась в нем совесть, беспрестанно встает ужасный образ умерщвленного им Уголино, а последний постоянно видит тень ненавистного своего предателя и постоянно испытывает ненависть и жажду мести.

Популярность «Ада», первой части «Божественной Комедии», сравнительно с двумя другими ее частями. – Общий характер «Чистилища». – Встреча Данте с Беатриче. – Ее упреки. – Признание и раскаяние поэта. – Характеристика «Рая». – Обилие в нем отвлеченных рассуждений и отсутствие конкретных образов. – Политика и наука в «Божественной Комедии». – Художественное значение поэмы. – Примеры сравнений, почерпнутых из природы и жизни человеческой. – Слог Данте. – Заслуга Данте в «Божественной Комедии» перед национально-письменным языком Италии.

Первая часть «Божественной Комедии» – «Ад» – наиболее известна и популярна. Правда, некоторые комментаторы и критики Данте не совсем разделяют этот общий взгляд, считая его старым предрассудком. По их мнению, хотя «Ад» и изобилует поэтическими красотами, но последних еще больше в двух остальных частях «Божественной Комедии»: великая изобретательность и творческая мощь поэта выступают в них еще ярче, и его дар идеализации проявляется здесь в полном своем объеме. В сущности же хотя Данте во всех трех частях своей поэмы одинаково великий поэт, но все-таки чутье публики, как весьма часто бывает, оказалось верным. Дело в том, что даже по самому содержанию и предмету в «Аде» больше всего драматического движения и жизни. Со входом в Чистилище этот драматизм уменьшается. Принцип тот же, что и в Аде, но уже само назначение, сама суть Чистилища ограничивают поэта, сказываясь, например, на выборе им действующих лиц. Нехристианский мир, представленный в «Аде» наравне с христианским, отсутствует в «Чистилище» вовсе, так как нехристианский мир не мог каяться. И вообще в «Чистилище» меньше действующих лиц, чем в «Аде», а в «Рае» и еще того меньше. Осужденные Ада пребывают здесь вечно под тяжестью своего греха, но зато и сохраняют свою индивидуальность; душа же, которая, очищаясь, поднимается к небу, оставляет за собой все земное. Такие страстные сцены, какие мы видели в «Аде», неуместны в «Чистилище», и еще менее в «Рае». Символизм, отвлеченность берут тут перевес над чувством.

Общий характер «Чистилища» – спокойствие и мягкость. Особенно удачны образы ангелов, этих предвестников небесного мира, к которому подымаются души грешников. И природа тут настолько мирная и нежная, насколько она была страшной и грандиозной в «Аде».

В конце «Чистилища», когда Данте вступает в Земной Рай, навстречу ему приближается торжественная триумфальная процессия; посреди нее дивная колесница, и на ней сама Беатриче, очарование его детства, возлюбленная его юности, ангел-хранитель его зрелых лет.

Мгновение в высшей степени торжественное. Данте стоит в тени дерев Земного Рая, у берега реки Леты, а против него, по другую сторону реки, – колесница; кругом нее процессия, состоящая из семи светильников, сверкающих ярким небесным светом, двадцати четырех патриархов в белых одеждах и венках из роз, четырех евангелистов, семи добродетелей и толпы ангелов, кидающих цветы. И наконец она сама, Беатриче, на колеснице, в зеленом платье и в плаще огненного цвета. Лица ее Данте еще не видит, потому что оно закрыто облаком цветов, кидаемых ангелами, но он чувствует ее присутствие благодаря своему трепету и «вследствие тайной силы, из нее исходящей, ощущает все могущество прежней любви». Среди высшего развития символизма поэзия Данте становится здесь снова личной. После смерти Беатриче, в следовавшей затем тревожной жизни, Данте заблуждался и грешил; он чувствовал сознание вины, терялся в лесу человеческого горя. Мысль о его прежней чистой любви становится для него упреком, как и образ Беатриче по ту сторону реки. Тут именно заключается самая глубокая, самая драматическая идея «Чистилища». То, на что прежде намекалось символически, отвлеченно, является здесь в форме психологической реальности: укоры совести, раскаяние и очищение души, или, вернее, живого человека. Данте оставил за спиной все круги Чистилища, ангелы стерли с его чела знаки греха (семь Р), он со страхом и сопротивлением прошел через мучительный огонь. Все это ничего… Настоящее чистилище ожидает его здесь, на вершине Земного Рая, – обвинения его милой и его собственный стыд, горе и слезы.