По сути, Офелия была права, говоря, что ему следует продолжать свою прогулку, а ей вернуться домой. Время шло быстро. Скоро в парке появятся другие всадники, а граф знал, что все они слишком интересуются им, чтобы тут же не пошли сплетни о любом, кого застанут за разговором.

Он улыбнулся ей, как ребенку, которого нужно подбодрить, и сел на Грома.

Когда он сверху посмотрел на Офелию, она показалась ему маленькой девочкой, почти ребенком.

«Как она может выносить жизнь в таком мире, в котором живет?» – подумал граф.

Она повернула к нему лицо, и глаза ее были красноречивее слов:

– Вы... будете следить за тем, что говорите?

– Вы можете верить мне, – ответил граф. – Доверьтесь мне, Офелия, я постараюсь не оставить вас в беде.

– Я доверяю вам, – ответила она.

Эти слова были произнесены так тихо, что он едва расслышал. Затем она повернулась и пошла назад тем же путем, каким они пришли. Пират следовал за ней.

Граф несколько секунд смотрел ей вслед и пустил лошадь в галоп. Один и тот же вопрос вертелся в его голове:

«Черт возьми, что я могу для нее сделать? Что же я могу сделать?»

Цирцея Лангстоун вышла из экипажа и вошла в дом, Мари следовала за ней.

В токе с зелеными страусовыми перьями и длинной мантилье из зеленой тафты, накинутой поверх зеленого платья, она выглядела очень эффектно.

Выражение ее лица было мрачным, и она даже не взглянула в сторону склонившихся в поклоне лакеев и дворецкого, шагнувшего ей навстречу, намереваясь что-то сказать.

Она уже поднималась по лестнице, когда услышала слова Бетсона.

– К вам приехал граф Рочестер, миледи.

Леди Лангстоун повернула голову, словно сомневаясь, что правильно расслышала.

– Что? – спросила она.

– Граф Рочестер ожидает вашу светлость в гостиной.

На какой-то момент Цирцея застыла в неподвижности, затем, не говоря ни слова, быстро пошла вверх по лестнице; Мари продолжала следовать за ней.

Как только дверь спальни закрылась за ними, она сказала:

– Значит, он пришел. Зенобия была права.

– Я же говорила вам, миледи, я же говорила вам, – сказала Мари. – Ей можно верить. Она никогда не ошибается. Я уже говорила вам раньше, что это действует, это всегда действует.

Как всегда, когда они не хотели, чтобы их кто-нибудь услышал, Мари говорила со своей хозяйкой по-французски.

Однако Цирцея продолжала по-английски:

– Значит, он пришел. И теперь, Мари, я должна его задержать. На этот раз он не ускользнет от меня.

– Верьте Зенобии, миледи!

– Я верю, я верю! – воскликнула Цирцея.

С этими словами она сняла мантилью и ток и осмотрела себя в зеркале, чтобы решить, нужно ли переодеться. Но нетерпение переполняло ее, а зеленое платье было одним из самых последних приобретений. Оно сидело на ней именно так, как требовалось, создавая впечатление, что под ним она совершенно обнажена, тем более что так оно и было. Однако, в отличие от многих других женщин, в ней отсутствовала вызывающая наглость. Для этого она была слишком умна. Ее платье больше намекало, чем открывало, и ее гибкое кошачье тело довершало эффект.

Сосредоточившись и сознавая свою силу, которой ни один мужчина не мог противостоять, она медленно шла по коридору в сторону гостиной.

Когда лакей открыл дверь, она глубоко вздохнула.

Граф стоял у окна и смотрел в сторону парка. Он думал о необычном разговоре с Офелией утром, с трудом заставляя себя верить тому, что она сказала, и одновременно прекрасно понимая, что это правда.

Он думал о всевозможных способах выпутаться из положения, в которое она его поставила, не нарочно, но столь драматически, и понимал, что единственно возможное – это нанести визит Цирцее Лангстоун.

Однако он не был настолько наивен, чтобы не разработать некий план, прежде чем появиться в доме Джорджа Лангстоуна.

Когда дверь открылась и он увидел перед собой Цирцею, то с большим волнением подумал, а сработает ли этот план?

– Какой восхитительный сюрприз, милорд!

Цирцея Лангстоун говорила мягким, шелковым голосом, прекрасно сочетавшимся с ее движениями тела. При ее приближении он еще раз подумал о сходстве ее со змеей.

Она протянула руку, он склонился над ней, но не поцеловал, хотя был почти уверен, что именно этого она ждет от него.

– Садитесь, милорд, – сказала она с улыбкой. – Надеюсь, сегодня ваши лошади не так нетерпеливы, как в прошлый раз, когда вы здесь появились...

– Я рассчитывал, что вы доставите мне удовольствие прокатить вас по парку.

Граф подумал, что против этого предложения она не сможет устоять: их увидят ее друзья и немедленно решат, что он попался в ее сети.

Однако он недооценил своего противника.

Цирцея улыбнулась, словно догадавшись, что у него на уме, и почувствовав, что таким образом он уходит от главной проблемы.

– Я только что вернулась с прогулки. Честно говоря, я предпочла бы остаться и побеседовать с вами.

– Тогда у меня есть другое предложение.

– Какое?

– Мы могли бы поужинать завтра вечером.

Цирцея приподняла брови.

Очевидно, что такого приглашения она не ожидала.

– У вас собираются гости? – спросила она – Или мы будем одни?

– Все полностью зависит от вашей светлости, – ответил граф. – Я хотел бы, чтобы вы увидели мой дом.

Он сказал это таким тоном, что его слова приобрели особое значение.

И тут Цирцее впервые пришло в голову, что причина, по которой он отказался от ее любви в день первого посещения, заключалась в том, что он не мог обманывать мужчину в его собственном доме. Ни один из ее любовников не проявлял такой деликатности, и поэтому раньше она не задумалась, что, возможно, граф считает такое поведение проявлением хорошего тона, или, по его мнению, в собственном доме...

Теперь она укорила себя за недостаток тонкости, не позволившей ей понять, что, несмотря на свою ужасную репутацию, прежде всего граф был джентльменом.

Такое она могла сказать об очень немногих. Ей стало ясно, что с ним нельзя обращаться, как с другими, представлявшими добычу, легко падавшую к ее ногам; и конечно, все они были лишены подобной тонкости относительно обманутого мужа.

Открытие истинной причины его поведения привело ее в такой восторг, что она приняла приглашение, пожалуй, чересчур быстро, за что потом упрекала себя.

– Я буду счастлива отужинать с вами, милорд, – ответила она, не успев подумать над ответом.

– Я мог бы сказать то же самое, – ответил граф. – И надеюсь, ваш муж не будет на меня в претензии, что не включен в число приглашенных?

Цирцея снова улыбнулась:

– В таких случаях я всегда говорю Джорджу, – сказала она с мягкой улыбкой, – что ужинаю с друзьями и слушаю концерт. Если и существует что-то, чего он действительно не переносит, так это музыка.

Граф постарался засмеяться.

– Ну что ж, в таком случае мы честно скажем ему, что это будет музыка. Я обещаю вам музыку, – такую, которую мы можем слышать, но не видеть.

– Это будет великолепно. И, наверное, очень... романтично?

Перед последним словом она сделала небольшую паузу, и поэтому оно прозвучало вопросительно.

Граф улыбнулся и встал:

– Итак, я ожидаю вас завтра вечером, миледи, в половине восьмого. Я ужинаю в то же время, что и его королевское высочество.

Это было модное время. Такой ужин начинался гораздо позже, чем у обычных людей, которые садились за стол на час или, по крайней мере, на полчаса раньше.

Цирцея протянула руку, на этот раз ту, на которой красовался огромный изумруд.

Посмотрев на камень, граф подумал, что в его глубинах таится то же самое зло, что и в глазах его хозяйки.

– Вы восхищены моим кольцом? – спросила Цирцея.

– И рукой, которая его носит, – машинально ответил граф.

Он знал, что правила игры обязывают его поцеловать руку, но не мог заставить себя это сделать. Даже прикосновение к Цирцее Лангстоун представлялось для него чем-то отталкивающим; для него это было еще труднее, чем прикоснуться к кобре, которую она ему напоминала.