— Да, так будет лучше, тем более, что я недолюбливаю политику; а вы?

— Я? Терпеть не могу. Итак, однажды мой дед Бержэ, находившийся в отсутствии с неделю, вернулся домой — он жил в Квебеке в Нижнем городе. Он вернулся домой с индейцем надменной наружности и в военном наряде. Когда мой дед отворил дверь, первое, что бросилось ему в глаза, была моя бабушка, стоявшая перед колыбелью своего страшно кричавшего ребенка, подняв руки над головой и угрожая английскому солдату тяжелым железным таганом; моя бабушка была храброй и мужественной женщиной, запугать ее было нелегко. Красивая, привлекательная, добрая, она была обожаема мужем и уважаема всеми знакомыми как праведница; должно быть, этот англичанин, проходя мимо приотворенной двери, увидел мою бабушку, кормившую грудью своего ребенка. Англичане считали себя нашими победителями; этому англичанину пришло в голову войти в дом и полюбезничать с хорошенькой женщиной, которую он заметил случайно. Дорого поплатился он за эту мимолетную прихоть, как вы увидите; мой дед был старый солдат, служивший под начальством Дюкена, Контрекера, Жумонвиля и Вилье. Он был нетерпеливого и вспыльчивого характера. Не спрашивая объяснений, он схватил англичанина на руки, приподнял и, раскачав над головой, выбросил его в окно, так удачно — или неудачно, это уж как вы хотите, — что бедняга более не встал; он разбился насмерть. После этой быстрой казни мой дед обнял жену и спросил о ее здоровье, как будто ничего особенного не случилось.

— Черт побери! Знаете ли, что ваш дед был просто молодец!

— Да еще самый благонадежный, и неудивительно: в его жилах текла индейская кровь.

— Индейская? А вы мне сказали, что он уроженец Домфронта.

— Дело в том, что его отец приехал в Америку с родственником Кулона де Вилье, у которого он был арендатором. Женившись в Канаде, мой прадед, после смерти или исчезновения, не знаю, право, хорошенько, своего хозяина, вернулся в Нормандию с женой, которая там умерла, бедняжка; она не могла привыкнуть к жизни европейских городов. Я прекрасно ее понимаю, а вы?..

— Еще бы! И я также.

— Перед смертью она взяла обещание с мужа послать сына в Канаду, как только он вырастет. Вот каким образом у нас в жилах течет индейская кровь… С тех пор ее стало еще больше.

— Хорошо. Теперь посмотрим продолжение вашей истории.

— Она вас интересует?

— Да! Так приятно говорить откровенно на родном языке с соотечественником в прерии за три тысячи миль от своей родины.

— Вы правы. Ну, слушайте.

— О! Не торопитесь, у нас есть время.

— Мне почти нечего больше рассказывать.

— Тем хуже, дружище.

— Вы очень учтивы, благодарю… Поцеловав жену и попросив индейца садиться, мой дед закурил трубку. «Послушай, — сказал он моей бабушке, — все, что происходит здесь, мне не по нутру; после смерти великого маркиза (так он называл Монкальма) мне тяжело жить в Квебеке. Хотя король Людовик XV и отдал Канаду англичанам, он не может запретить нам оставаться французами; это название стоило нам так дорого, что мы не можем допустить отнять его у нас одним росчерком пера. Я не хочу оставаться здесь более ни одного часа. Вот Куга-гандэ, брат моей матери; он верховный вождь своего народа. Я просил у него приюта для нас. Он сам приехал со своими воинами проводить нас к своему племени и помочь нам перенести наше небольшое имущество. Хочешь оставаться француженкой и следовать за мною, жена, или предпочитаешь остаться здесь и сделаться англичанкой?» — «Охота говорить тебе такие неприличные речи, муженек, — ответила моя бабушка. — Я твоя жена и люблю тебя. Не беспокойся, куда бы ты ни пошел, я сумею последовать за тобой с нашим мальчуганом». — «Моя сестра будет любима и уважаема в моем племени, как она этого заслуживает», — сказал тогда индеец, который до сих пор оставался неподвижен и безмолвен и курил с задумчивым видом. — «Знаю, дядя, и благодарю вас», — ответила бабушка, протягивая ему руку.

Другого разговора не было и все было решено в двух словах. Бабушка принялась тогда с лихорадочной деятельностью укладывать свои вещи. Два часа спустя дом был пуст. Дед мой и бабушка оставили его, не потрудившись даже запереть дверь. Незадолго до заката солнца они плыли в пирогах Куга-гандэ по реке Св. Лаврентия к прериям. По реке двигалось в том же направлении еще много лодок, и все дороги были наполнены путешественниками, увозившими на телегах свою жалкую поклажу. Переселение было всеобщим; среднее и бедное сословия переселялись массами. Англичане бесились, но что они могли поделать? По условиям передаточного акта французы, не желавшие подчиниться английскому владычеству, имели право покинуть страну. Корабли были наполнены пассажирами, возвращавшимися во Францию; это были богачи, счастливцы. Менее чем в два дня в Квебеке осталось только несколько французских семейств, не более трехсот человек. После четырехдневного переезда, во время которого не произошло ничего примечательного, мой дед приехал в поселение гуронов племени Бизонов, где верховным вождем был наш родственник Куга-гандэ. Несколько канадцев уже приютились у этих добрых индейцев, которые радушно приняли их… Я не стану рассказывать вам о том, какой прием был оказан моему деду; достаточно вам будет знать, что с тех пор мои родители там живут.

— А ваш дед?

— Он еще жив, слава Богу! Жив и мой отец. Я имел несчастье лишиться два года назад моей бабушки и матери почти в одно время. У меня есть сестра гораздо моложе меня; она остается в деревне ухаживать за моим дедом, а отец мой теперь охотится у Гудзонова залива. Мы остались французами, — вот почему я пел французскую арию. Один охотник, наш приятель, слышал ее в Квебеке и привез к нам.

Вдруг неподалеку в кустах послышался легкий шум.

— Позвольте, — прошептал канадец на ухо искателю приключений и, прежде чем тот успел вскрикнуть, схватил ружье и исчез в высокой траве.

Почти тотчас раздался выстрел.