— Ты говоришь ерунду, — мягко возразил он, рука скользнула под ее тяжелые волосы, чтобы сжать затылок.

Прежде чем она смогла среагировать, он нагнулся и твердо прижал рот к ее губам в теплом, странно интимном поцелуе; потом отпустил и отошел в сторону, прежде чем она успела встревожиться. Кэтлин стояла, уставившись на него яркими зелеными глазами, огромными и растерянными.

— Скажи мне «да», и пойдем есть, — скомандовал он, веселье все еще не исчезло из глаз.

— Да. —  Даже для нее самой голос прозвучал ошеломленно.

— Вот и умница.

Дерек положил теплую руку на ее локоть и повел к столу, потом осторожно усадил. Сидеть оказалось неудобно, но не было такой боли, которая могла бы отбить аппетит. Они с жадностью съели куриный суп с лапшой и поджаренные тосты с сыром, запив все хорошим крепким кофе. Обычно она не ела так много на завтрак, но после такого длительного голодания была восхищена едой. Потом Дерек настоял на том, чтобы она сидела, не двигаясь, пока он убирался на кухне, чего никогда не случалось с ней прежде. Она чувствовала себя избалованной и ошеломленной и всем, что   произошло, и своим согласием на брак.

— Я уложу кое-что из твоей одежды и ночные рубашки, но многого тебе не понадобится, — сказал он. — Где детская одёжка?

— В нижнем ящике комода, но некоторые вещи остались в грузовике. Я не подумала о том, чтобы забрать их с собой вчера, когда ты подобрал меня.

— Заберем их по дороге. Иди в гостиную за ребенком, а я все загружу.

Кэтлин держала спящую дочку, пока Дерек стремительно собирал и складывал вещи. Когда закончил, то принес крошечную вязаную шапочку, которую нашел в ящике, и надел ее на пушистую головку Ризы, чтобы держать ее в тепле. Потом плотно завернул ребенка в несколько одеял, помог Кэтлин надеть тяжелое пальто, положил девчушку ей на руки и поднял их обоих.

— Я могу идти сама, — возразила Кэтлин, сердце совершило огромный прыжок — она снова в его руках.

Дерек прервал ее поцелуем.

— Пока еще никаких восхождений или спусков, — пояснил он. — И не пытайся сама забраться в джип. Держи лицо Ризы закрытым.

Он был невероятно сильным и нес их без заметного напряжения. Уверенными шагами пробирался сквозь снег, избегая дорожку, которую уже протоптал, потому что та покрылась льдом. Кэтлин зажмурилась от абсолютной белизны пейзажа. Ветер намел огромные сугробы, которые полностью укрыли забор и сложились напротив дома и сарая. Воздух был все еще морозным, туман от дыхания клубился прямо перед ней.

Дерек установил обогреватель в джипе на самую высокую температуру, и Кэтлин стало жарко.

— Мне придется снять пальто, — пробормотала она.

— Подожди, пока мы остановимся, чтобы забрать вещи из твоего грузовика, иначе ты замерзнешь от холода из открытой двери.

Кэтлин наблюдала, как он возвратился внутрь, чтобы загасить огонь в камине и дровяной печи, и запер двери. Она прожила в этом доме всю жизнь, но внезапно задалась вопросом, увидит ли его когда-нибудь снова и захочет ли. Жизнь здесь не была счастливой.

Смущение и нерешительность исчезли, как будто их никогда и не было. Это совсем не то место, которое она хотела бы для Ризы. Для своей дочери она желала гораздо больше того, что у нее было. Она не хотела, чтобы Риза носила залатанную и линялую одежду, вышла замуж от отчаяния, или пропустила удовольствия жизни, потому что все свободное время потрачено на хозяйственные заботы.

Дерек увозил ее от всего этого, но она не станет полагаться на него. Однажды она уже совершила ошибку, доверившись мужчине, но больше этого не повторится. Кэтлин решила, что как только оправится от родов, и Риза окрепнет, то найдет работу, будет экономить деньги и постарается приобрести специальность. Если Дерек когда-нибудь уйдет от нее, как Лэрри, она не останется без гроша в кармане и без возможности обеспечить себя всем необходимым. Риза никогда не узнает, что такое голод или холод.

Пять часов спустя Кэтлин лежала на белоснежной больничной кровати, глядя в цветной телевизор, прикрепленный к стене. Ее частная палата была почти роскошной: с собственной ванной и парой удобных кресел, маленькими картинами маслом на стене и свежими цветами на ночном столике. Бураны не дошли так далеко на юг, в Даллас, и из окна она могла видеть почти чистое голубое небо с редкими облачками.

Ризу поместили в отделение для новорожденных, к сотрудникам, без промедления повинующимся распоряжениям Дерека. Саму Кэтлин обследовала жизнерадостная акушерка по имени Моника Сэдли, которая ясно дала понять, что состояние у пациентки превосходное.

— Ничего другого я и не ожидала, — небрежно заметила доктор Сэдли. — Только не с доктором Талиферро, если он позаботился о вас.

Доктор Талиферро. Умом Кэтлин понимала, что он доктор, но практически не осознавала этого, пока не увидела его здесь, в этой обстановке, где его глубокий голос бодрым тоном отдавал команды, и каждый старательно выполнял их. Она ведь видела его в джинсах, ботинках, обычной рубашке и тяжелом шерстяном пальто, но после прибытия в больницу он принял душ, побрился, затем переоделся в свежую одежду, которую держал в кабинете для подобных ситуаций. Он позаботился о Ризе, затем навестил Кэтлин, чтобы заверить ее, что поездка никоим образом не навредила малышке.

Он был тот же самый и все-таки совсем другой. Возможно, дело в одежде: темные слаксы, белая рубашка и синий в полоску галстук, плюс больничный халат, надетый сверху, и стетоскоп вокруг шеи. Типичная одежда врача, но впечатление заставило затрепетать. Кэтлин не могла удержаться от воспоминаний света от камина, мерцающего на его блестящих мускулистых плечах, или твердого безупречного  профиля, когда он смотрел на ребенка на своих руках.

И очень трудно было принять тот факт, что она согласилась выйти за него замуж.

Каждые несколько часов Кэтлин надевала халат и шла в отделение для новорожденных, где Ризу вынимали из инкубатора и отдавали ей для кормления. Вид других хрупких младенцев, некоторые из которых казались намного меньше Ризы, потрясал. Они были уложены в небольшие стеклянные кабины с разными трубками, проникающими в их крошечные голые тела, в то время как маленькие вязаные шапочки покрывали головы. Слава Богу, Риза достаточно сильна, чтобы есть самостоятельно!

В первый раз, когда Кэтлин пришла покормить свою дочь, ее отвели к креслу-качалке в маленькой комнате подальше от других младенцев и принесли Ризу.

— Так вы мать этой маленькой красавицы, — сказала молодая медсестра, положив Ризу в нетерпеливые руки Кэтлин. —  Она восхитительна. Никогда не видела так много волос на новорожденном, и взгляните, какой они длины! Доктор Талиферро поднял нас по тревоге, как будто у нас тут воздушный налет, пока мы не разместили ее со всеми удобствами. Он на самом деле принимал ее?

Слабый румянец разлился по щекам Кэтлин. Так или иначе, казалось слишком интимным обсуждать это, даже учитывая, что роды были обычным явлением для сотрудников больницы. Но молодая медсестра смотрела блестящими выжидающими глазами, и Кэтлин неловко ответила:

— Да. Мой грузовик соскользнул с дороги из-за снежной бури. Дерек ехал мимо и наткнулся на меня.

— Боже мой, как романтично!

— Рожать ребенка? — спросила Кэтлин скептически.

— Милая, если помогает доктор Талиферро, то и канавы рыть романтично! Он —  это просто нечто, правда? Все младенцы каждый раз знают, что именно он держит их. Они никогда не пугаются и не кричат у него на руках. Иногда он остается здесь на всю ночь с ребенком в критическом состоянии, баюкает его и разговаривает с ним, ни на минуту не спускает с него глаз, и многие младенцы выжили благодаря его заботе, хотя никто не давал им больших шансов.

Казалось, что медсестра поклоняется Дереку, как герою, или, возможно, это нечто большее. Он невероятно красив, а больница просто питомник для романов. Это встревожило Кэтлин; с чего это она даже подумала о бракосочетании с мужчиной, которого постоянно будут преследовать и соблазнять?