— Хэлло, мистер Кэткарт! — закричала она. — Меня послали собрать ароматных водорослей. Хотите мне помочь?

— Конечно, — ответил я.

Она скорчила гримасу.

— Я рада, что убежала от всех. Папа, Куайя и другие расспрашивают мистера Лежена о земной ма-те-ма-ти-ке. А я еще слишком маленькая, чтобы интересоваться функциями. По мне, было бы куда лучше, если бы мистер Хараши рассказал о Земле, но он заперся в домике со своими друзьями. Расскажите мне о Земле! Я когда-нибудь полечу туда?

Я что-то пробормотал. Она начала собирать в пучки нежные гирлянды водорослей, выброшенные на берег прибоем.

— Раньше я не любила эту работу, — сказала она. — Приходилось ходить в деревню с каждой охапкой. А брать с собой дроматерия мне тоже не разрешают, потому что он болеет, когда промочит ноги. Я им говорила, что могу сделать ему ботиночки, но они все равно не разрешили. Зато теперь совсем другое дело — с этим, этой… Как вы это называете?

— Тележка. У вас раньше не было таких штук?

— Нет, никогда. Только волокуши на полозьях. Это Пенгвил рассказал нам о колесе. Он видел, как земляне им пользуются. Плотник Хуана тут же начал прилаживать колеса к волокушам. Он уже сделал несколько таких тележек.

Я нагнулся и рассмотрел конструкцию колеса. Оно было собрано из частей, искусно вырезанных из дерева и кости, а сбоку по всей окружности шел орнамент и какие-то письмена. И колеса не были просто насажены на оси. Миерна позволила снять крышечку с одной из них, и я увидел кольцо из прочных круглых орехов. Насколько я знал, никто не рассказывал Пенгвилу о подшипниках.

— Я все думала и думала, — сказала Миерна. — А что если сделать большую, огромную тележку, чтобы ее мог возить дроматерий? Только как получше его привязать, чтобы ему не было больно тащить и чтобы можно было управлять им? И мне кажется, я придумала…

Она замолчала и стала рисовать на песке схему сбруи. Судя по всему, упряжка была вполне подходящая.

Тяжело нагрузив тележку, мы покатили ее по деревне. Я был в совершенном восторге от искусной резьбы, покрывавшей балки и карнизы домов. Появился Сарато, наконец оставивший свою беседу с Леженом о теории групп (туземцы уже разработали ее сами, так что все сводилось к сравнению разных подходов). Он показал мне свои инструменты, изготовленные из острых кусков вулканического стекла. Сарато рассказал, что жители прибрежных деревень выменивают такое стекло у горцев, и спросил, нельзя ли достать у нас кусочек стали. И не будем ли мы настолько любезны, чтобы объяснить, как из земли получают железо?

Как мы и ожидали, угощение, музыка, танцы, пантомимы, беседы с туземцами — все было великолепно, чтобы не сказать больше. Надеюсь, что бодрящие пилюли, поданные к еде, помогли нам не выглядеть слишком мрачными.

Но нам все-таки пришлось огорчить наших хозяев, отказавшись остаться на ночь. Вся деревня провожала нас до самой ракеты при свете факелов. Дорогой они пели причудливые песни, построенные по какой-то сложной музыкальной системе, вроде нашей двенадцатитоновой, и полные таких дивных гармоничных созвучий, что я в жизни не слышал ничего прекраснее. Когда мы достигли ракеты, они тут же отправились назад. Миерна шла в самом конце процессии. Она поотстала и еще долго стояла в медном свете огромной одинокой луны, махая нам ручонкой.

Балдингер поставил на стол стаканы и бутылку ирландского виски.

— О'кей, — сказал он. — Действие этих таблеток почти прошло, и нам нужно немного взбодриться.

— Да, пожалуй, — Хараши заграбастал бутылку.

— Интересно, каким будет их вино, когда они его изобретут, — задумчиво протянул Лежен.

— Замолчите, — сказал Воэн. — Им это не удастся.

Мы уставились на него. Он сидел, подрагивая от напряжения, в ярком люминесцентном свете, заливавшем унылую тесную кабину.

— Что вы, дьявол вас побери, имеете в виду? — наконец спросил Хараши.

— Если они научатся делать вино хотя бы вполовину так же хорошо, как все остальное, оно пойдет на Земле по десять кредов за литр.

— Как вы не поймете? — закричал Воэн. — Нам нельзя иметь с ними дела. Надо скорее убираться прочь с этой планеты и… О боже, зачем нас только занесло сюда?

Он начал неуклюже шарить по столу в поисках стакана.

— Ну ладно, — сказал я. — Тем из нас, кто хоть раз удосужился поразмыслить об этом, давно было ясно, что когда-нибудь люди неминуемо встретят форму жизни вроде этой. Человек, что он такое, чтобы делать из него пуп земли?

— Наверное, эта звезда старше Солнца, — кивнул Балдингер. — Она не так массивна, поэтому дольше находится в главной последовательности.

— Дело вовсе не в том, какая звезда старше, — сказал я. — Миллион лет, полмиллиона, сколько бы там ни было, — это же пустяки с точки зрения астрономии или геологии. Вот в развитии разумной жизни…

— Но они же дикари, — запротестовал Хараши.

— Как и большинство разумных существ, что мы встречали, — напомнил я.

— Да и сам человек большую часть своей истории прожил дикарем. Цивилизация — каприз природы. Она не появляется сама по себе. Например, на Земле все получилось потому, что Средний Восток начал пересыхать, когда ледник отошел, дичи стало меньше, и пришлось что-то предпринимать. А машинная цивилизация, основанная на науке, — это еще большая случайность, результат совершенно исключительного стечения обстоятельств. Зачем жителям Джорил идти дальше техники неолита? Им это ни к чему.

— Зачем им тогда, если они еще в каменном веке, такие мозги? — возразил Хараши.

— А зачем они были нам в нашем каменном веке? — отпарировал я. — Чтобы просто выжить, они не были абсолютно необходимы. Питекантроп, синантроп — все эти узколобые ребята и так прекрасно обходились. Наверно, эволюция, внутривидовая борьба, половой отбор — все то, что развивает интеллект, продолжает подталкивать человека вперед, пока не вмешивается какой-нибудь новый фактор, вроде машин. Умный джорилец имеет больше веса, занимает высокое место в обществе, у него больше циновок и детей — так все и идет. Вот только условия жизни у них слишком просты, во всяком случае, в эту геологическую эпоху. Здесь, насколько я понял, не бывает даже войн, которые бы подтолкнули развитие техники. До сих пор у них просто не было случая заняться точными науками. Вот они и использовали свой изумительный разум в искусстве, философии и социальных экспериментах.

— Интересно, какой у них в среднем «индекс интеллекта», — прошептал Лежен.

— Бессмысленный вопрос, — ответил Воэн мрачно. — Разработанная шкала обрывается где-то около ста восьмидесяти. Как тут будешь мерить интеллект, который настолько выше твоего собственного?

Наступила тишина. Было слышно, как вокруг корабля шумит ночной лес.

— Да, — задумчиво сказал Балдингер. — Я всегда отдавал себе отчет, что где-то должны быть существа поумнее нас. Вот только не ожидал, что человечество встретится с ними на моем веку. Уж слишком микроскопический отрезок Галактики мы исследовали. И потом… Я всегда думал, что у них будут машины, наука, космический транспорт.

— Они у них и будут, — сказал я.

— Если мы теперь улетим… — начал Лежен.

— Поздно, — сказал я. — Мы уже дали им эту блестящую погремушку — науку. Если мы сбежим, они сами отыщут нас через пару веков. Самое большее.

Хараши ударил кулаком по столу.

— Но зачем нам улетать? — загрохотал он. — Чего вы, черт подери, боитесь? Сомневаюсь, чтобы все население этой планеты достигало десяти миллионов. А в Солнечной Системе плюс звездные владения — миллиардов пятнадцать? Ладно, пусть джорилец умнее. Ну и что? Разве до сих пор мало было парней умнее меня, а мне на это наплевать, если мы делаем с ними бизнес.

Балдингер покачал головой. Казалось, его лицо выковано из стали.

— Все не так просто, — сказал он. — Вопрос идет о том, кто будет господствовать в этой части Галактики.

— А чего плохого, если джорильцы? — мягко спросил Лежен.

— Возможно и ничего. Они вроде бы вполне приличный народ. Но… — Балдингер выпрямился в своем кресле. — Я не собираюсь быть чьим-либо домашним животным. Я хочу, чтобы моя планета сама решала свою судьбу.