Потом раздался голос Матильды:

— Мисс, вы у себя?

— Да, — выдохнула я, внутренне смеясь над своей нервозностью и испугом.

— Мисс Адриенна просила вас составить ей компанию. Идемте поскорее, она скоро будет разливать чай.

Уронив чемодан на постель, я поспешила к двери. Матильда смотрела на меня, сияя улыбкой, на щеках ее образовались ямочки, а глаза лукаво щурились.

— Вы уже устроились? — поинтересовалась она. — Вам удобно в этой комнате?

— Замечательно, — ответила я. — Из окна мне виден весь Малхэм.

Мы шли рядом по коридору, Матильда держала зажженную свечу. Я забыла свой плащ и теперь зябко поеживалась, обхватив себя руками.

Матильда ответила не сразу:

— Да, из этого окна красивый вид. Малхэм — хороший городок, и я уверена, вам здесь понравится. Здесь все меняется не по дням, а по часам, хотя и не всегда к лучшему.

— Да?

— Да. Знаете, гостиница «Корона» прежде называлась «Петух и бутылка». Прошлым летом туда въехал старый Керри Варне после смерти прежнего владельца «Бутылки». И он переименовал гостиницу в «Корону». Но эль теперь далеко не так хорош, как прежде… Во всяком случае, так говорит старый Джим.

Мы продолжали идти молча. Я старалась освоиться с обстановкой и запоминала дорогу. Мы повернули за один угол, потом обогнули еще один, и я подумала, что едва ли самостоятельно найду свою комнату. Коридоры походили на лабиринты крысиных ходов, они пересекались, возникали внезапно, ответвлялись друг от друга и переходили в тупики — они казались мне мрачными черными бесконечными тоннелями. В них не было ничего, никаких примет, которые могли бы мне помочь запомнить дорогу, и потому все свое внимание я теперь переключила на убранство коридоров, по которым мы шли. Как и везде, здесь были картины, главным образом женские портреты. Иногда я видела стол у стены, зеркало над столом и с каждой стороны зеркала бра. Свет их, отражавшийся в зеркале, освещал коридор впереди, пока мы не заворачивали за следующий угол.

— А как я найду дорогу обратно? — спросила я.

Матильда не удостоила меня ответа и продолжала идти вперед. Теперь наши шаги ускорились. Она все шлепала, грузная и тяжеловесная, дыхание ее вырывалось из ноздрей тонкими клубами пара, тянувшегося за ней. Я заметила, что и у меня изо рта идет пар. Мое лицо обдавало холодом, он жег мне горло. Кончики моих пальцев онемели.

Издали я увидела широкие двойные двери. Их серебряные ручки блестели в свете свечей. Мы подошли к двери, Матильда тихонько постучала и позвала:

— Мэм?

— Входите.

На мгновение я закрыла глаза и толкнула дверь.

Матильда отступила в сторону, давая мне пройти, И я шагнула вперед не колеблясь. От размеров комнаты у меня захватило дух. Потолок высотой не меньше чем в двадцать футов был украшен прихотливой росписью. Мне показалось, что я смотрю на огромное полотно с изображением покатых холмов, покрытых деревьями, под куполом синего неба. Из центра потолка свисала огромная люстра — она была столь велика, что я долго не могла отвести от нее глаз, изумленно моргая. В этом сооружении из золота и хрусталя сверкало не менее двухсот свечей. — — Красиво, правда?

Изумленная, я молча оглядывалась по сторонам.

Адриенна Уиндхэм продолжала, не отрываясь, смотреть на потолок.

— Видите ли, это была идея моего отца. Мать была больна и постоянно оставалась в постели.

Она указала на массивную кровать на четырех столбах у противоположной стены.

— Ей всегда было холодно, и потому отец решил украсить потолок изображением летних пейзажей в надежде, что это,возможно, согреет ее. Люстру специально доставили из Парижа. Она достаточно велика, чтобы свет от нее добирался до всех углов комнаты и освещал их. Как вы можете видеть, пространство потолка, освещенное лучше всего, изображает восход солнца. В дальних углах, где свет тусклый, — закат. Не присядете ли, мисс Рашдон?

Я повиновалась.

Снова отворилась дверь. В комнату влетел Тревор Уиндхэм, бросил свой плащ Матильде, которая тут же удалилась, прижимая его к груди. Тревор непринужденно улыбался, как и раньше, и поэтому его присутствие не слишком смущало меня. Однако я ни на мгновение не забывала, что мои хозяева принадлежат по крови к аристократам, в то время как я была самой обычной девушкой. Мне казалось, что даже сидеть в их присутствии — для меня настоящая честь.

— Я опоздал? — спросил Тревор сестру.

— Ты пришел как раз вовремя. Как твоя пациентка?

— Угасает. Я думаю, ей жить осталось не больше месяца. Чай горячий?

Оба они посмотрели на меня.

— Разлить его? — спросила я.

Адриенна, довольная, кивнула. От меня не ускользнул взгляд, которым они обменялись, когда я наливала крепкий чай в сине-белые чашки мейсенского фарфора, и внезапно я поняла, почему меня пригласили в эти подавляющие величием покои. Как и все слуги в доме, я должна была знать свое место. Может быть, они решили, что я плохо представляю свое положение?

— Вы удобно устроились? — спросил Тревор. Я кивнула, подавая ему его чашку.

— Джим привез ваши вещи? — спросила Адриенна.

Я села, сложив руки на коленях, и снова кивнула.

— Не желаете ли чаю? — спросили они оба.

— Нет, благодарю вас.

Адриенна пила чай маленькими глотками, потом снова задала мне вопрос:

— Думаю, вам любопытно знать, зачем мы пригласили вас сюда?

— Наверное, вы хотите узнать обо мне побольше. Я происхожу из Кейли. До недавнего времени жила с дядей, пока он не умер от чахотки. Я увидела на столбе объявление…

— Вы работали в «Быке»? — спросил Тревор. Я посмотрела ему прямо в лицо, отлично догадываясь, какова подоплека его вопроса.

— Нет, — ответила я.

Он посмотрел на меня с таким же вниманием, как я на него, и так же прямо. Его синие глаза с интересом оценивали меня, блуждая по моему лицу и фигуре.

— Вы были больны? — спросил он наконец. Мои руки с такой силой вцепились в ткань юбки, что побелели костяшки пальцев. Какой должна была я показаться ему, врачу? Я видела свое отражение в зеркалах и знала, что последние два года не прошли для меня даром и сказались на моей внешности. Лицо мое исхудало, а глаза, и так глубоко посаженные от природы, теперь, казалось, совсем запали. Глядя вниз на свои руки, я заметила, что пальцы мои теперь выглядят чересчур длинными и тонкими. Сейчас я весила не более семи стоунов [1], и при моем достаточно высоком росте это было значительно меньше, чем следовало бы.

— Я здорова.

Плавным движением Адриенна поставила на стол рядом с собой чашку и блюдце и снова села на стул.

— Мы пригласили мисс Рашдон сюда не для того, чтобы расспрашивать о ее здоровье, — решительно обратилась она к брату. Тревор пожал плечами:

— Трудно отвыкнуть от своих профессиональных привычек, Адриенна, но ты права.

Потом он перевел взгляд на меня.

— Мы хотим поговорить с вами о нашем брате.

— Понимаю.

Прежде чем взглянуть им прямо в глаза, я сделала паузу.

— Наверное, вы хотите предупредить меня, что он безумен?

Они оба теперь казались изумленными. Слегка улыбнувшись, я добавила:

— Он мне уже сказал об этом.

— Сказал вам?

— Да, сэр, и, должна заметить, эта мысль показалась мне смешной.

— Смешной?

— Лорд Малхэм не безумен. Возможно, он вспыльчив и подвержен вспышкам гнева. Возможно, огорчен смертью жены. Иногда скорбь лишает нас способности ясно мыслить, в некоторых случаях реакции наши замедляются. Но безумие иррационально. Лорд Малхэм не кажется мне иррациональным.

Теперь заговорила Адриенна. Она высокомерно смотрела на меня, ее прямой нос выражал презрение, а на скулах загорелись два красных пятна.

— Вся жизнь моего брата иррациональна, мисс Рашдон. Как вы можете высказывать о нем суждения, если до вчерашнего дня даже не были с ним знакомы?

— Я думаю, безумие не может появляться и исчезать, — упрямо стояла я на своем. — И как раз то, что он подозревает, что безумен, — и есть доказательство того, что он в здравом уме. Настоящие сумасшедшие редко признают себя таковыми.