— Я никогда не подниму на вас руку. Оставайтесь жить со мной, Ариэль. Поделитесь со мной своей нежностью. Успокойте меня, помогите бороться с безумием, и я буду лелеять вас до конца жизни.

Никогда я не любила его больше, чем в эту минуту, потому что никогда прежде он не говорил со мной так нежно. Никогда не смотрел он на меня с такой любовью. Я испытывала счастье, которое нельзя было измерить человеческими мерками, и ответила ему не словами, а улыбкой.

— Ну? — спросил Ник, и нежный блеск его глаз вдруг сменился страстью и нетерпением. — Вы так и будете сидеть здесь, улыбаться и держать меня в тревоге и неуверенности? Ответьте мне, мисс Рашдон, Ариэль, и поторопитесь… Или…

— Или что, милорд?

— Или я воспользуюсь силой, прижму к постели ваше прекрасное тело и снова овладею вами.

— Тогда, милорд, пожалуй, мне стоит помолчать.

Его глаза расширились, я прочла в них радость, рассмеялась и выпрыгнула из постели. Отступив к камину и прижимая к своему плечу головку Кевина, я сказала со всей искренностью:

— Да, лорд Малхэм, я выйду за вас, но с одним условием.

— Назовите его.

— Чтобы мы поженились тайно, чтобы ни слуги, ни ваш брат, ни сестра не знали о нашем браке, пока он не свершился, пока мы не принесем наши брачные клятвы.

Казалось, Николас впал в задумчивость, потом сулыбкой отбросил покрывало, прикрывавшее его бедра, и спрыгнул с кровати.

— Согласен, — сказал он.

В следующие пять дней я видела Николаса очень редко. Он казался далеким, как это часто бывало прежде, и редко покидал свою комнату, и только раз позвал меня в студию, где в течение шести часов пытался написать мой портрет. И в конце концов просто швырнул холст об стену и рявкнул, чтобы я ушла из комнаты, потому что мое присутствие вызывает в нем «смятение». И тогда я начала беспокоиться о ясности его ума и думать, что он забыл о своем предложении. Он больше не упоминал о женитьбе.

На шестой день я вернулась в свою комнату, проведя день в обществе Адриенны, пытаясь поддержать с нею разговор по-французски. Учитывая, что я почти ничего не знала об этом языке и не умела на нем говорить, для меня это было равносильно подвигу. Долгие часы мы сидели в большом зале: она произносила фразы из учебника и, думаю, поверила, что убедила меня сопровождать ее во Францию.

Войдя в свою комнату, я в изумлении остановилась. Высоко на моей постели и на туалетном столике громоздились дюжины штук ткани, рулоны тканей лежали также на полу. Ткани были разные: бархат, атлас, шелка, всех возможных и вообразимых цветов. На спинке моего единственного стула висели ярды кружев и лент.

— Мне нравится изумрудно-зеленый бархат, —послышался голос за моей спиной. — Он прекрасно подойдет к вашим глазам. Я круто обернулась.

Николас, засунув руки в карманы, прислонился к стене и улыбался мне. Потом сказал:

— Мы поженимся в будущий вторник в Берн-салле. Я нашел там викария, который обвенчает нас без оглашения. Он получит новый приход за все свои старания… Есть у вас какой-нибудь свидетель, который мог бы помочь вам в этом случае, дорогая?

— Да, — с трудом вымолвила я.

— Вы успеете за это время соорудить что-нибудь приемлемое? — Оглядев мой наряд, он нахмурился и добавил: — Боже, как я ненавижу это ваше платье!

В ответ я только вздернула подбородок.

Он повернулся и с непринужденным видом направился в коридор. Я услышала, как он тихо сказал:

— Лакомый кусочек.

Улыбаясь, я закрыла дверь своей спальни и, счастливая, как никогда, обхватила себя руками. Да, я была счастлива, хотя тревога грызла меня — следующий вторник наступит еще так не скоро, до него целая вечность.

И тут же принялась сооружать платье из зеленого бархата для свадебной церемонии. У меня вкомнате было все необходимое: ножницы, нитки, булавки и иголки. Уиндхэм не забыл ничего. Ему лучше, думала я. На его щеках я заметила румянец, глаза его блестели.

Весь день я трудилась, сначала сделала набросок платья, потом принялась кроить. К тому времени, когда стемнело, весь пол в моей комнате был завален ярдами изумрудно-зеленого бархата и атласа чуть более светлого тона, который я решила использовать для подкладки. Усталая и проголодавшаяся, я отложила в сторону шитье, заперла на ключ дверь спальни и направилась в кухню.

Проходя мимо приемной Тревора, я заметила под его дверью полоску света. Так как Тревор уехал в Йорк пять дней назад и должен был вернуться только завтра, любопытство взыграло во мне. Я осторожно приблизилась к двери и заглянула в комнату.

Адриенна, стоявшая спиной ко мне, исследовала флаконы и флакончики Тревора, поднимая к свету то один, то другой и пытаясь прочесть надписи на ярлычках. Рядом с ней на столе лежала открытая книга.

И тогда, будто внезапно почувствовав мое присутствие, она медленно повернулась и увидела меня. Глаза ее испуганно расширились, но она тут же успокоилась.

— Боже милостивый, я подумала, что это Тревор. Ариэль, дорогая, что у вас за манера бесшумно подкрадываться?

— Прошу прощения.

Несколько расслабившись, Адриенна как вы невзначай оглядела захламленную комнату, полную всевозможных вещей, и взгляд ее задержался на грязном и мрачном желтом скелете, свисавшем на веревках с потолка. По телу ее пробежала дрожь.

— Я не виню брата за то, что он решил немного отдохнуть. Это такое унылое место.

— Бывают и похуже, — сказала я. — Думаю, по сравнению с Бедламом эта комната могла бы показаться такой же приятной, как прогулка в Йорк.

Адриенна не ответила, и я вошла в комнату. — Прошу извинить меня, — сказала я, — но мне кажется, что цель поездки Тревора в Йорк заключается не только в том, чтобы немного развеяться.

Адриенна отступила назад и, толкнув спиной стол, остановилась — пузырьки от толчка задребезжали.

Бедлам — сумасшедший дом, в переносном смысле — место, где царят беспорядок и грязь.

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Думаю, он предпринимает шаги, необходимые для того, чтобы поместить лорда Малхэма в лечебницу Сент-Мэри. Должны быть составлены бумаги, назначена дата судебного заседания.

Рот Адриенны широко раскрылся в безмолвном протесте.

Остановившись у стола, я бросила взгляд на раскрытую книгу, потом посмотрела на Адриенну.

— Вы больны? — спросила я.

— Да. — Она прижала дрожащие пальцы к вискам. — По правде говоря, да. У меня снова раскалывается голова, и я подумала…

Захлопнув книгу, Адриенна улыбнулась:

— Думаю, придется мне дожидаться возвращения Тревора. Вы ведь не скажете, что видели меня здесь, да? Он очень щепетилен на этот счет: не любит, чтобы в его отсутствие сюда входили.

— Нет, — ответила я. — Не скажу.

— Хорошо. Тогда, может быть, пообедаем? Проскользнув мимо меня, она вышла из комнаты. Я следовала за ней на достаточном расстоянии.

Нас ожидал сюрприз: Тревор вернулся. Он стоял с Ником в коридоре: лицо его было обветренно от холода, темно — каштановые волосы растрепал ветер, они казались слегка влажными. Широко раскрыв объятия, он заключил в них Ника, потом хлопнул его по спине.

— Боже, Ник! Ты выглядишь потрясающе.

Хорошо себя чувствуешь?

— Очень хорошо, — ответил милорд. — Ты вернулся домой раньше, чем собирался.

— Я закончил дела на день раньше.

Адриенна, легонько придерживая рукой коричневую юбку, изящно заскользила навстречу братьям. Она поцеловала Тревора в обе щеки и только после этого откликнулась на его последнее замечание:

— А у меня было впечатление, что ты отправился в Йорк проветриться и отдохнуть, Тревор. И что за дела у тебя там были?

— Инвестиции. Но об этом поговорим позже.

Тут глаза его расширились, а лицо выразило удовольствие: он заметил меня.

— А что это вы прячетесь в тени, как маленькая скромная мышка, мисс Рашдон? Подойдите, поздоровайтесь со мной.

Поколебавшись, я подошла к нему. Когда я оказалась в пределах досягаемости, он взял меня за руки и принялся их разглядывать, проверяя, зажили ли царапины, превратившиеся теперь в едва заметные белые линии.