Гроза разразилась 29 июня. Микоян оставил об этом инциденте широко известные воспоминания:
«29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда ещё не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Сталин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке. В Наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи — никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: „Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?“
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5–10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые…»
Микояну верить можно с очень большими оговорками, и лишь когда речь не идет о людях, с которыми у него или его команды личные счеты. С Жуковым такие счеты были, поэтому Анастас Иванович вполне мог и слегка «опустить» неприятного ему человека. А вот что рассказывал Молотов писателю Ивану Стаднюку:
«Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет… Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу».
Вторая версия больше похожа на правду. Во-первых, она соответствует характерам и лексике как товарища Сталина, так и товарища Жукова. А во-вторых, в первом случае совершенно непонятно, почему в тот же вечер было принято решение о создании ГКО. А вот если военные послали наоравшего на них штатского председателя Совнаркома известно куда, и тот внезапно осознал, что ему следует туда пойти, потому что власти над ними он не имеет…
В тот же вечер и было принято озвученное на следующий день решение о создании Государственного Комитета Обороны, к которому отныне переходила вся полнота власти в стране. А Сталин, как председатель ГКО, становился единоличным правителем СССР. И все это наверняка происходило под аплодисменты членов Политбюро, которым не могла нравиться практикуемая товарищем Сталиным «размазанность» власти в Советском Союзе[61].
Впрочем, есть еще одна версия событий того замечательного дня. Её по крупицам собрал, проверил и перепроверил московский историк Юрий Жуков. Основывался он на воспоминаниях Микояна — но не тех, которые написаны, а на тех, что Анастас Иванович поведал ему лично, — и проверял по журналам передвижений членов Политбюро. Картинка, может быть, в этой книге и излишняя, но по части психологии совершенно очаровательная. По Жукову, дело было так…
После инцидента в наркомате обороны Сталин уехал на дачу. Вообще-то ничего странного тут нет. Он был человеком очень эмоциональным (кто-то даже назвал его «кипящим»), но скованным железной самодисциплиной, и лишь время от времени, очень редко, его прорывало. Подобные люди переживают такие моменты очень тяжело, и нет ничего удивительного, что Сталин отправился на дачу, возможно, бросив в сердцах что-то вроде той самой знаменитой фразы о наследии Ленина, которое они прос…ли. Зачем поехал? Да просто успокоиться. Все равно в таком состоянии он едва ли смог бы работать — и уж всяко ему самому виднее, как быстрее всего привести себя в порядок.
Но в его окружении был опытнейший аппаратчик, которого еще в 20-е годы за это качество прозвали «каменной задницей» — Молотов, сделавший из происшедшего свои выводы. И, как рассказывал Юрий Жуков, именно Молотов придумал ГКО. Когда у него появилась эта идея, он позвонил Берии и Маленкову, они трое встретились в кабинете Берии в Кремле, окончательно обсудили новый орган, затем позвали Микояна и все вместе отправились на Ближнюю дачу, к Сталину. По-видимому, там же договорились о распределении ролей — но об этом позже.
Кстати, к вопросу о Микояне… По поводу его присутствия там у меня возникают серьезные сомнения — не преувеличивает ли он свою значимость? Например, в воспоминаниях о начале войны он пишет:
«В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны. Затем приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу…» —
ну и так далее. Но дело в том, что сообщение о перебежчике было передано только в 3.10, и то по линии НКГБ. Пока оно дойдет до военных, пока те соберутся и приедут к Сталину… В общем, появиться в сталинской квартире они должны были уже с двумя известиями: о перебежчике и о начале войны — и услышать от вождя, что, вообще-то говоря, он уже все это знает от Берии. Микоян явно что-то путает, да и никакими документами его присутствие возле Сталина вечером 21 июня не подтверждается.
То же самое и с 29 июня — почему те, кто принимал решение о создании ГКО, позвали именно Микояна, который даже не вошел в его состав? При том, что Ворошилов, например, остался «за бортом» этого блиц-совещания? Похоже, Анастас Иванович несколько преувеличивает свою реальную роль в государстве. Никакого особого криминала в этом нет, так делают многие, и это не дает оснований отметать его рассказ (он мог узнать обо всем от того же Маленкова или Берии).
Юрий Жуков пишет:
«Задуманное выглядело как переворот, и, по сути, являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина»[62].
Со второй фразой согласиться сложно — ничего себе ограничение! А вот с первой… Да, это и вправду был переворот — вождя буквально впихнули во власть, заставив стать наконец и формально тем, кем он все эти годы являлся фактически — верховным правителем СССР.
…И всё равно с военной властью творилось черт знает что. Достаточно быстро выяснилось, что Тимошенко не справляется с обязанностями главкома. Но другой кандидатуры не было — точнее, была, однако данный товарищ, судя по его действиям, очень сильно этого назначения не хотел. Для начала он попытался снова спустить вопрос о власти «на тормозах». 10 июля Ставку Главного командования преобразовали в Ставку Верховного командования. От предыдущего этот орган отличался тем, что председателя у него не было вообще, а первым в списке упоминался Сталин. Однако Тимошенко оставался наркомом обороны, то есть формально руководил армией, и как такая властная структура могла функционировать, вообще непонятно.
19 июля Сталин сменил Тимошенко на посту наркома, так что армия получила хотя бы призрак единого командования. Оставался последний шаг, на преодоление которого ушло, тем не менее, три недели. В качестве промежуточной меры 29 июля начальником Генштаба был вновь назначен маршал Шапошников. А 8 августа в СССР появилась должность Верховного Главнокомандующего.
61
Молотову она не нравилась ещё в 1930 году, когда он настаивал, чтобы Сталин стал председателем Совнаркома. Да и какому нормальному государственному деятелю может понравиться, когда глава государства управляет не с помощью властных полномочий, а посредством партийного членства и культа личности?
62
Жуков Ю. Сталин: тайны власти. М., 2005. С. 114.