Старуха в белом смотрела на Флетча, словно тот свалился с луны.

– Есть и еще кое-что, – Лаура уселась поудобнее. – Ты должен это признать, Флетч.

– Что же это? – спросила Марилия.

– Мой отец полагает, что Флетч не видит отличий в жителях Бразилии.

– Нигде нет такого единообразия, как в Бразилии, – ответил Флетч. – Мне это нравится.

– Это не единообразие... – Лаура тревожно глянула на Марилию.

– О да, – кивнула та.

– Мой отец говорит, что Флетч пытается понять бразильцев через людей, которых он знал раньше. Он не может увидеть другую нашу сторону.

– Я многого не понимаю.

– Ты многого не принимаешь.

Флетч широко улыбнулся.

– Многое недоступно моим глазам.

– Мой отец... – Лаура на мгновение запнулась. – Мой отец любит Флетча. Говорит, что как личность он удивительно открытый.

– Для североамериканца, – ввернул Флетч.

– Вы не сможете понять Бразилию, – глаза Марилии скрывались за темными стеклами очков. – Бразилия пускает к себе воров. Соединенные Штаты Северной Америки отказываются принять ученых и поэтов, которые борются за права простого человека.

– Вы считаете, что я – вор? – осведомился Флетч. Во всяком случае, старая карга, взиравшая на него с тротуара, видела в нем что-то экстраординарное.

– Вы сказали, что вам пришлось собираться в спешке.

– Совершенно верно.

– Вы ведете дела с Теу да Коста?

– Веду.

– Теудомиру да Коста – мой близкий друг. Насколько я понимаю, сегодня вечером мы встретимся на обеде в его доме.

– Хорошо.

– Теудомиру получает немалый доход, обменивая твердую валюту, в частности доллары, на крузейро, изумруды, золото. На этом он и разбогател.

При слове «крузейро» дети-нищие подступили еще ближе к Флетчу.

– Я думал, он начинал водителем такси.

– Теудомиру никогда не сидел за рулем такси.

Флетч достал деньги из теннисной туфли и отдал их Лауре, чтобы та расплатилась с официантом. Когда платила Лаура, изъясняясь на бразильском диалекте португальского языка, сумма обычно уменьшалась процентов на девяносто. Потом дал несколько крузейро самому маленькому из нищих.

– Марилия, – вступилась за Флетча Лаура, – в Бразилии у мужчины нет прошлого.

– У Флетчера может не быть прошлого. Тут я с тобой не спорю, Лаура. Я только не хочу видеть, как ты губишь свое будущее.

– У меня нет будущего. Только пианино.

– Бразильцы все в будущем, – возразила Марилия.

– Прошлое... будущее, – пробормотал Флетч.

– Я сказала что-то не то, – стушевалась Лаура.

– Вы остановились в «Желтом попугае»? – тут же сменила тему Марилия, имея в виду отель на авениде Атлантика, едва ли не самый дорогой в Рио-де-Жанейро.

– В «Желтом попугае», – подтвердил Флетч. – Вы должны признать, что не все в Бразилии доступно восприятию приезжего.

– Флетч отличный парень, – Лаура посмотрела на Марилию и добавила что-то по-португальски. Затем перешла на английский. – Мой отец любит его.

На тротуаре справа, протискиваясь меж танцующих, окруживших оркестр в канареечных шортах, появилась североамериканка, несомненно, только что прилетевшая из Штатов, в платье из тонкого зеленого шелка, обтягивающем фигуру, зеленых же туфельках на высоком каблуке, в солнцезащитных очках, с сумочкой через плечо.

Лаура коснулась руки Флетча.

– Тебе нехорошо, Флетч?

– Нет, с чего ты взяла?

– Ты внезапно побледнел.

– Все нормально.

Он нырнул под столик и начал зашнуровывать теннисные туфли.

Мгновенно семь или восемь голов оборванцев оказались под столиком, чтобы посмотреть, что он там делает. Появилась под столиком и голова Лауры.

– Флетч, в чем дело?

– Estou com dor de estomago!

– O-o-o-o-o-ol – сочувственно вздохнули оборванцы.

– У тебя не может болеть живот! – возразила Лаура.

– Estou com dor de cabeca!

– О-о-о-о-о-о!

– У тебя не может болеть голова!

– Febre... nausea... uma insolacao <Слабость... тошнота... кружится голова.>.

– О-о-о-о-о-о!

Загорелые ноги Лауры стоили того, чтобы посмотреть на них. Да и ноги Марилии, хоть и светлокожие, ненамного им уступали. И Флетч приободрился от одного их вида.

– Флетчер! Что с тобой случилось? Почему ты залез под стол? .

– Та женщина. Женщина в зеленом, проходящая мимо. Не смотри на нее.

Оборванцы попеременно смотрели то на Флетча, то на Лауру, словно понимая, о чем идет речь.

– Женщина как женщина. Что в ней такого?

– Она, возможно, думает, что я убил ее мужа.

– Жаниу! – с пугающей скоростью длинное белое платье надвинулось сквозь густую зелень, старая карга выскочила из кустов прямо перед ними в маленьком переднем дворике отеля «Желтый попугай». Она подняла руку, скрюченный артритом указательный палец смотрел в лицо Флетча.

– Жаниу Баррету!

Флетч отступил на шаг. Сжал руку Лауры.

Карга шагнула вперед, все так же целясь пальцем в лицо Флетча.

– Жаниу Баррету!

Он-то надеялся, что расстался с каргой навсегда. Марилию они оставили в кафе, прошли полквартала направо, мимо оркестра на углу, игнорируя жесты танцоров, приглашающих составить им компанию. Повернули направо, снова направо на авениду Копакабана, прошагали несколько кварталов, вновь повернули направо, на улицу, проходящую за отелем «Желтый попугай», осмотрелись, не обнаружив ничего подозрительного, обогнули угол и по тропинке устремились в передний дворик отеля. Через парадную дверь войти они не могли, поскольку Флетч был без рубашки.

Он уже и думать забыл о старухе.

А теперь она загородила им дорогу в отель.

– Жаниу Баррету! – обвиняла она, тыча скрюченным пальцем в его лицо. – Жаниу Баррету!

Лаура выступила вперед. Положила руку на рукав старухи и заговорила с ней ласковым голосом. Флетч разобрал португальское слово «мать».

– Жаниу Баррету! – настаивала карга. Лаура все говорила и говорила. Из парадной двери отеля появился швейцар и направился к ним.

– Какие-то трудности, сэр? – спросил он Флетча.

– Нет. Думаю, что нет. Не знаю.

Женщины продолжали разговор.

– Дайте ей немного денег, – предложил швейцар. – Из милосердия.

Старуха уже что-то объясняла Лауре, то и дело поглядывая на Флетча. Высокая, еще стройная и очень подвижная, раз успела добраться до отеля раньше их. Огромные карие глаза, ясные и бездонные. Изрезанное тысячами морщинок лицо. Тонкие, седые волосы, свободно падающие вниз. Лишь несколько потемневших зубов во рту.

Познания Флетча в португальском позволяли понять такие слова, как жена, муж, отец, сыновья, дочь, лодка.

Слушая старуху, начала поглядывать на Флетча и Лаура. В глазах ее появилась неуверенность.

Не уходил и швейцар. И его, похоже, не оставил равнодушным рассказ старой карги.

– Что она говорит? – спросил Флетч.

Лаура подождала, пока старуха закончит предложение.

– Она говорит, что ты – Жаниу Баррету.

– Кто? Что?

– Жаниу Баррету.

– Это не я... И никогда им не был. Пошли.

Лаура чуть наклонилась к нему.

– Она утверждает обратное.

Старуха заговорила вновь, явно повторяясь, о какой-то лодке.

Лаура всматривалась в глаза Флетча, без тени улыбки на лице.

– Она говорит, что ты – ее муж.

– Ее муж? Однако.

– Она говорит, что ты – Жаниу Баррету, ее муж, – твердо повторила Лаура.

Она и старуха уже взялись за руки.

– Разумеется, – кивнул Флетч. – Естественно. Другого и быть не могло. Она не первая, кто это говорит, знаешь ли. И не вторая. Скажи мне, в Калифорнии у нее есть адвокат по разводам? – швейцар, который все слышал, все понял, теперь смотрел на Флетча. – Скажи ей, что сначала ей надо связаться с адвокатом, – и улыбнулся швейцару.

Тот улыбаться не пожелал.

– Ты – ее муж, Жаниу Баррету, – не унималась Лаура.

– Надеюсь, она вызовет меня в суд под этим именем. В чем дело? Что происходит? Лаура!