Петька приметил, понял, в чем дело, бросил строчить, заправил свой блокнот в карман и кивнул Джеге:

— Айда домой без проволочки. Собирай монатки!

Заботливо уложил джегин портфель, шапку ему перекинул, вытащил насильно из-за стола, разлучив с долговязым парнем. До дому шли медленно, молча. У калитки Петька осторожно пожал Джеге руку:

— Ну, выздоравливай, да не скучай, парень.

У себя Джега не зажигал огня, улегся, не раздеваясь, в постель и сразу погрузился в тяжелое забытье. Мысли сбились в кучу, как стадо овец перед грозой. Открылась черная зияющая яма — ничего в ней, кроме мути и мертвой пустоты.

Сколько времени прошло в этом тупом оцепенении, не знал. Сквозь стукотню в голове услышал другое постукивание. Не понял сперва, потом с трудом дошло до сознания, что стучат в дверь.

Двинул налитой болью головой. Промычал что-то. На пороге Юлочка. Закачалась постель. Скрипнув зубами, сел на край. Комната ходуном заходила. Потолок прямо на голову плюхнулся. Табуретка в один угол прыгнула, в другой, завертелась, вместе со столом ножками сцепившись. Потом все, перемешавшись, ахнуло в темную дыру и скрылось из глаз. Застонав, рухнул Джега на кровать, а когда открыл глаза, встретил в упор заботливый взгляд васильковых глаз.

— Что с вами? Вы больны? Один… Какой вы бледный! Лежите смирно! Постойте, вам холодно?

Подвинула подушку, набросила на ноги пальто. Маленькие руки оказались удивительно ловкими, быстрыми и заботливыми. Джега смотрел остановившимися глазами. Сердце прыгало как грузовик на ухабах. Откуда, из какой преисподней ворвалась она в его глухой угол? Юлочка как будто угадала его мысли.

— Не удивляйтесь моему приходу. Я ведь тоже от больного. Гриша слег. Воспаление легких. Простудился, упав в воду. Во что бы то ни стало настаивал, чтобы вас известили. Ему там кружок какой-то поручен. Он все бредит им, клянется, уверяет, что впредь работу будет вести хорошо. Тяжело слышать… А вы-то… вы-то что? Ай, герой!

Покачала головой, заботливо сморщила лоб, слабо улыбнулась.

— Но что с вами такое?

Шевельнул чуть заметно головой.

— Голова? Где? Виски? Невралгия?

Тронула легкими пальцами волосы, подвинулась вплотную, положила руки на голову, прижала к вискам. Нежный аромат скатился к ноздрям Джеги. Рванулся отяжелевшей головой и не мог уйти.

— Стойте, звереныш. Я же не съем вас. Глупый…

Медленно провела руками по лбу один раз, другой. Джега затих и смотрел, не отрываясь, в опрокинутую потемневшую синеву ее глаз. Тихо скользили белые легкие ладони по лбу, по вискам, одна за другой вперегонки. И от этих скользящих движений Джеге делалось легче. Жилки на висках прекратили мучительную пляску, укрощенные беглой лаской рук. Голова стала легкой, неощутимой. Джега закрыл глаза и погрузился в набежавшую сладкую дрему.

Когда глаза его вновь открылись, в комнате никого уже не было.

Тронув голову рукой, он убедился, что боль исчезла без следа, и, вытянувшись в кровати, вздохнул полной грудью. Тут вместе с привычными домашними запахами каморки ноздрей его коснулся тонкий, еле уловимый запах духов.

В то же мгновение вытянутая рука его быстро нащупала что-то мягкое. Сев на кровати, Джега поднес мягкий комочек к глазам. Это была перчатка — маленькая серая перчатка, пропитанная ароматом знакомых уже духов. Долго смотрел на нее Джега, не отрывая глаз, и в груди, в затылке, от ног кверху заструились густые терпкие соки. Вздрогнул, опрокинулся на постель и долго бездумно глядел в белесый квадрат потолка. Спал он в эту ночь беспокойно. Утром сборы начал раньше обычного, но тянулись они дольше, чем всегда. Бывало, вскочит — куртку с гвоздя, портфель под мышку и за дверь. А нынче с утра тычется из угла в угол, тронет одно, другое, цепляется за вещи. Насовал в портфель ненужных бумаг. А рядом на столе перчатка. Не смотрит на нее, а видит. И все по углам глазами торкает и сборы тянет, как услужливый поп богатые похороны. Под конец, не глядя, сунул перчатку в портфель:

«Надо ж отдать. Не мое ведь».

Шел сгорбясь по свежей утренней улице.

«Чортова игра. Надо кончать. Не младенец».

Крупно шагая, подошел к дому с палисадником. Одним взмахом влетел на крыльцо. Рванул звонок. За дверью раздались легкие шаги. На пороге появилась Юлочка. При виде Джеги на бледном личике ее вспыхнула и пропала мгновенная краска.

Шагнул через порог и быстро спросил, глядя в сторону:

— Григорий как?

Юлочка устало повела плечами.

— Всю ночь бредил. Доктор был. Дома ничего нужного нет, а больница переполнена, не принимают. Измучилась.

— Не принимают?.. Телефон есть у вас?

— Нет. У соседей есть.

Прислонясь к косяку в темном коридорчике, через стену слушала Юлочка, как музыку, громкий, четкий голос. Разве можно было не покориться его силе?

Через минуту Джега вернулся.

— Все готово, собирайте Григория. В обед мы с Чубаровым примчим с извозцом и отвезем в больницу.

Сразу после обеденного гудка Джега забрал забежавшего в коллектив Петьку и вместе с ним поехал к дому Светловых.

Юлочка ждала их. Они прошли в комнату Григория, и, как ни был Джега занят другими мыслями, он не мог не отметить про себя окружающей его чистоты. Все было на своем месте, каждая вещица блестела. Ленин на стенке в такой же аккуратной рамочке, как девица с розовой спиной в комнате Юлочки. Будто и сам Ильич выглядит как-то прилизанней. Усмехнувшись, подошел Джега к кровати.

Жаром пахнуло от разметавшегося Гришки. Сухими, потрескавшимися губами бормотал что-то невнятно и жалобно. Джега метнул портфель на стол и обернулся к Юлочке.

— Надо одеть его, завернуть. Да постойте, я сам. Шли бы вы спать — управимся.

Юлочка только рукой махнула. Она двигалась вокруг бесшумно и легко, несмотря на усталость. Наконец, больной был укутан. Его вынесли, усадили кое-как в пролетку. Петька сел рядом, прижал крепко.

— Держись, голова. В минуту у мертвецкой будем.

Джега вбежал в дом за портфелем. На обратном ходу увидал в передней, что Юлочка шляпку надевает. Взял шляпку из ее рук.

— Оставьте, сами все обработаем. Свой брат, все же, комсомолец. Сидите уж!

Юлочка благодарно посмотрела на него и, уронив тихое «спасибо», повернулась, чтобы уйти в комнаты. Тут покажись Джеге, будто она покачнулась на ходу. Мигом протянул он руки. Но едва прикоснулся к Юлочке, как в ту же минуту под самим половицы зыбью пошли. Отнял тогда ладони от розовеющих под батистом плеч, кинулся к дверям и прямым ходом на пролетку. Брякнулся на место.

— Ух… ты… дьявольщина!

Петька буркнул:

— Эге, да тут, я вижу, не один, а целых двое больных.

Джега огрызнулся:

— С тобой трое.

Молча шли обратно из больницы. Не доходя до коллектива, Джега вдруг повернул.

— Иди, Петро, в коллектив, я в райком загляну.

Посмотрел Петька вслед Джеге — ничего не сказал, только свистнул протяжно.

А Джега машет по мостовой, и что шаг, то горячей.

В райкоме бросился Семенова разыскивать. Отыскал, схватил за плечо.

— Слушай, Семенов, дай мне командировку в Борок к подшефным. Дня два-три в бегах буду.

Семенов окинул Джегу спокойными серыми глазами.

— Что так?

Замялся Джега, но только на мгновенье, потом метнул горячий взгляд навстречу внимательным глазам Семенова.

— Ничего, требуется дурь выветрить.

Помолчал Семенов.

— Ладно, езжай.

Весь день и ночь был Джега смутен и неспокоен. Равновесие обрел лишь тогда, когда почувствовал себя один-на-один — с лесом, с небом, в тряской подпрыгивающей на ухабах таратайке. Встал во весь рост — оглянулся вокруг. Бегут вперегонку навстречу кудлатые сосны, пеньки коренастые. Буйная поросль топорщится сквозь черную прель, бурелом и трухлятину. Валит теплый пар от земли. Солнце золотыми коготками царапается сквозь лесное кружево, да где там пробить плотную лесную шапищу — темь и тишина под старыми разлапистыми елями.

— Эх, хорошо!

С горба за поворотом увидал старую одинокую сосну. Сухая и когтистая, топорщила она свою лысую вершину высоко на бором. Под ней скрещивались с трактом два проселка. Двуколка свернула влево и запрыгала по узкой лесной дороге.