Она увидела, что ее слова произвели на него глубокое впечатление. В глазах отразилась смесь страха и горечи, но когда Эш заговорил, в его голосе была лишь холодная злость:

— Я боялся ее шуток, ее отвратительных мелких шуточек.

Он пошел дальше, оставив Грейс стоять на дороге.

— Вы не можете до сих пор проклинать ее за это, Дэвид, — крикнула она ему в спину. — Теперь, когда ее нет. Вы должны простить ее.

Эш остановился и обернулся.

— Вы не поняли, — с прежней холодной злобой сказал он. — Она устраивала свои шутки уже после смерти.

Меж широких ступеней лестницы, ведущей к широкому входу в Локвуд-Холл, росла трава, и истинный цвет железных перил скрыла ржавчина. С обеих сторон от входа возвышались почерневшие колонны, а высокие зияющие окна открывали пустоту внутри.

Поднявшись по ступеням, Эш увидел рухнувшие внутренние стены, полуобвалившуюся лестницу на верхние этажи, которых больше не было, и темные, искореженные стропила; сквозь крышу виднелось ясное светлое небо. Грейс с ничего не выражающим лицом стояла на самой нижней ступени позади Эша.

Он обернулся и подождал ее, но она колебалась.

— Грейс! — позвал он, не понимая, почему она не идет.

Прогнав все чувства, которые только что занимали ее, она перевела взгляд с открытой двери на него и начала взбираться по лестнице.

Эш снова переключил внимание на дом, вытянув шею, чтобы разглядеть то, что было когда-то верхними этажами, и остатки витиеватой каменной балюстрады, идущей вдоль всей крыши.

— Можно примерно представить, как это выглядело, — сказал он взволнованно, почувствовав рядом присутствие Грейс.

— Я не хочу думать об этом, Дэвид. Я не люблю это место. Когда я прихожу сюда, у меня всегда такое впечатление, что оно что-то замышляет, обиженное этой разрухой. Странно, но у меня появляется такое же впечатление, когда я смотрю на картину, что висит дома.

— Вы позволяете преследовать себя воображению, — мягко успокоил ее Эш. — Здесь ничего нет.

— Вы ничего не чувствуете?

Он заглянул внутрь, его глаза обежали заляпанные стены, обвалившуюся лестницу.

— Это просто пустая оболочка.

Она обхватила себя за плечи, словно внезапно замерзла.

— Мне тоже хочется поверить в это. Даже в детстве я ненавидела это место. Я никогда не прихожу сюда одна, и, к счастью, моя мать вроде бы тоже не любила его. Только отец ходил сюда и иногда настаивал, чтобы я ходила с ним. Помню, как он расхаживал по первому этажу, переходя из комнаты в комнату, и часто, если это было безопасно, закрывал глаза, представляя, как тут было раньше. Он даже что-то напевал, — знаете, один из старинных вальсов, — и описывал мне социальное положение, которое занимали здесь поколения Локвудов. Держась за его руку, я сама воображала их — длинные одежды, напудренные парики, клавесинная музыка. Я чуть ли не слышала смех, разговоры, стук туфель по мраморному полу в бальном зале, когда гости танцевали. Романтика, я знаю, представления девочки о том, как все должно было здесь происходить; но я едва ли не наяву видела их...

Она замолкла, удивленная собственными воспоминаниями, и Эш придвинулся к ней. Неуверенным голосом Грейс продолжила:

— И мне также представлялись другие... события здесь. Что-то темное... чего я, вероятно, в детстве не понимала... чего не понимаю и сейчас...

Он взял ее под руку, и она сначала напряглась, а потом расслабилась, прижавшись к нему.

— Какими они представлялись вам, Грейс? — осторожно спросил он. — Вы действительно слышали музыку и голоса? Вам они казались реальными?

— Не знаю — прошло столько лет. Но ведь я не могла слышать, правда? Все это происходило лишь в моей голове, просто детские фантазии.

— Но вы так живо помните их.

— Сегодня — да.

Грейс провела его за собой в высокий дверной проем.

Поравнявшись с ней, Эш увидел, что ее глаза закрыты, а голова чуть приподнята, словно Грейс вспоминала свои детские впечатления. Он не стал ее тревожить, а осмотрел опустошенное помещение. Было нетрудно представить былое величие Локвуд-Холла, хотя остатки стен почернели от мха и лишайника, пышно разросшихся в темных углах. Полы усеивали упавшие обломки, там и здесь валялись обгоревшие балки, толстым слоем их покрывала каменная пыль, сбившаяся в кучи, как и многолетняя грязь, смываемая дождями с рухнувшей крыши. В полу были большие дыры, чернота которых казалась непроницаемой для солнечного света. Эш взглянул на остатки верхних этажей и удивился, не обнаружив птиц и птичьих гнезд на сломанных бревнах и в трещинах стен, поскольку такие заброшенные места обычно служили для них прекрасным убежищем. Он прислушался, но не услышал никаких признаков жизни. Только тишина и кружение пыли в пустой оболочке.

Эш шагнул вперед и оказался за дверным проемом.

— Не надо, Дэвид. — Почувствовав его позади, Грейс тут же открыла глаза. — Здесь небезопасно, — и, увидев его неуверенность, добавила: — Этот пол — он теперь ненадежен. И некоторые потолочные балки совсем ослабли.

Он кивнул, благодаря за предостережение.

— Когда вы были здесь в последний раз? — спросил Эш, снова придвигаясь к ней.

— Не помню точно. Возможно, год назад, когда вернулась домой из-за болезни матери. После похорон мне просто хотелось уйти из дому, я пошла по старой дороге и оказалась здесь. Помню, отец рассердился, когда узнал, где я была.

Эш вопросительно приподнял брови.

— Ничего таинственного, Дэвид. Он беспокоится, что в один прекрасный день все здесь может обрушиться, и не хочет, чтобы в это время кто-то оказался рядом.

— Почему бы ему не снести это здание, если он так беспокоится?

— Это слишком дорого. И кроме того, дом находится в частных владениях — никому не позволено сюда заходить.

— Я нигде не видел предупреждающих знаков.

— В них нет необходимости. Кажется, никто и так не интересуется этим местом.

— Даже человек, скупивший остальные владения?

— Карл Бердсмор? Он знает, что оно за их пределами. Это мой дед, Невилл Локвуд, распродал земли, чтобы расплатиться с долгами, и он оговорил в условиях сделки, что Локвуд-Холл навсегда останется семейной собственностью Локвудов, невзирая на его состояние. Думаю, он хотел поддержать традицию, как бы ни уменьшилось наше богатство. Новый владелец земель построил собственное поместье на южной стороне — это был Бердсмор, он купил наши угодья двадцать с лишним лет назад. Мне говорили, он владел несколькими журналами по машиностроению и продал их за миллионы. Тогда он пришел к моему отцу и потом приходил еще несколько раз с предложением купить остальное, но отец отказал ему. Наверное, теперь Бердсмор уже отказался от мысли стать единоличным господином всех владений.

Эш мог понять амбиции миллионера, поскольку Локвуд-Холл после перестройки мог бы стать великолепной резиденцией в прекрасном обрамлении, и несомненно, Бердсмор был готов заплатить за него баснословную сумму. В некотором роде было приятно узнать, что семейная традиция возобладала над силами рынка. Локвуды были вымирающей породой.

Внезапный шум крыльев заставил обоих вздрогнуть, и Грейс отшатнулась от дверного проема, опасаясь, что сейчас сверху что-нибудь упадет. Но с крыши посыпалась только пыль, и на солнце засияли миллионы сверкающих точек.

Эш взглянул вверх и увидел птицу, только что усевшуюся на балку высоко над пустым помещением. «Значит, я ошибался, — подумал он, — здесь есть жизнь», и будто в ответ ворон издал резкое, хриплое карканье, еще более мрачное, чем пустота этих старых стен.

— Дэвид. — Грейс уже ушла вперед, она была почти у самой лестницы. — Пойдемте.

Он оглянулся на ворона. Тот молчал и, казалось, внимательно смотрел на него сверху. Эш поежился и вдруг понял, что несмотря на беспрепятственное прохождение солнечных лучей внутрь, в Локвуд-Холле — или в том, что осталось от него — было холодно, как в склепе.

Ах, вот и это место! Мило. Нет, не просто мило: прекрасная маленькая деревенька. Какая жалость, какой стыд!