Зошину представили еще множеству важных персон, затем король занял место подле герцогини-матери, и все двинулись к зданию вокзала. Зошина в сопровождении регента следовала за ними. У входа они остановились, и оркестр заиграл сначала национальный гимн Лютцельштайна, затем Дьера. Теперь все четверо стояли в один ряд, и Зошина смогла украдкой взглянуть на короля. Он стоял, напряженно выпрямившись и, как ей показалось, всем своим видом показывая, что все происходящее ему предельно надоело. Когда отзвучали государственные гимны и они направились к открытой карете, уже ожидавшей их, король зевнул, прежде чем уселся рядом с герцогиней-матерью спиной к вознице, в то время как Зошина и регент устроились напротив них.

Как только карета тронулась, сопровождаемая восторженными приветствиями толпы, Зошина заметила круги под глазами у короля и сказала себе, что это, должно быть, следы бессонной ночи накануне.

«Каталин права, — подумала она. — Он безудержный повеса, и, наверное, он думает, что стоит ему жениться на мне, как я сразу попытаюсь ограничить его в подобных удовольствиях. Вот почему он уже заранее отнюдь не испытывает ко мне никакой симпатии».

Эта мысль подействовала на нее настолько угнетающе, что на какую-то минуту она забыла даже о необходимости приветливо кивать толпе.

Потом она поняла, что женщины в основном разглядывали именно ее и приветствовали скорее ее, чем бабушку. С усилием она заставила себя отвечать на приветствия. При этом она заметила, что король снова посмотрел на нее, и у нее не осталось сомнения, что выражение его глаз не изменилось.

Похоже, его неприязнь к ней, если так определялось его чувство, только нарастала.

Зошина оглядела столовую, и ей стало жаль, что сестры этого не видят.

Все здесь сильно отличалось от темной, мрачной и угрюмой комнаты, где они обедали во дворце ее отца.

Свет от золотых канделябров падал на роскошное столовое серебро. Стол, огромный мраморный камин и несколько мраморных колонн были декорированы орхидеями.

Зошине показалось, что эта комната вполне могла появиться прямо из волшебной сказки. Остальная часть дворца, которую ей уже успели показать, тоже производила сказочное впечатление.

Когда она впервые увидела дворец, возвышавшийся над городом, ослепительно белый, освещенный солнечными лучами, которые отражались в стеклах его окон и золотом куполе центральной части дворца, она задохнулась от восторга.

В голове у нее пронеслась шальная мысль, что если ей доведется жить окруженной подобной красотой, это немного утешит ее за то, что ей придется стать женой человека, который ненавидит ее.

Но даже когда она любовалась освещенными солнцем горными вершинами или лесами, раскинувшимися позади дворца, или деревьями, которые обрамляли аллеи, воспоминание о неприязненном выражении на лице короля заставляло сжиматься от боли ее сердце.

Незаметно разглядывая короля, сидевшего напротив нее, Зошина подумала, что волосы у него гораздо темнее, чем на портрете.

К тому же король был очень смугл, а глаза казались почти черными, может, потому, что его взгляд, изредка останавливаясь на девушке, был чрезвычайно мрачен.

Зошина вспомнила, как дома сестры, когда сердились друг на друга, говорили:

— Не хмурься и не смотри на меня черными глазами!

Именно таким казался ей взгляд короля.

Когда они подъехали ко дворцу и поднялись по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, вдоль которой выстроился почетный караул солдат в парадной форме, Зошина на время забыла обо всем, кроме красоты величественного здания.

Фрау Вебер когда-то заинтересовала свою ученицу архитектурой и научила различать стили.

Конечно, они начали с греков, и Зошина восторгалась красотой Акрополя, несравненной симметрией и красотой Пантеона. римляне тоже восхитили ее, а когда они достигли выдающихся творений Роберта Адама, возведенных в восемнадцатом столетии, ей ужасно захотелось, хотя она и не осмеливалась произнести это вслух, снести дворец отца и воздвигнуть на его месте нечто иное, более достойное королевской резиденции.

Здесь же уже существовал дворец, который словно воплощал все ее представления о красоте, объединял все, что ее когда-либо восхищало.

Художественно оформленные внутренние помещения оставались полными воздуха. Их не загромождали рюши, бахрома, кисти. И кругом были яркие светлые тона, всегда вызывавшие в девушке радостные чувства.

— Насколько я поняла, сегодня здесь соберется совсем небольшое общество, — сказала герцогиня-мать, когда они направились в отведенные им комнаты, чтобы переодеться к обеду. — Завтра состоится большой банкет в мою честь. Но хотя они не говорят об этом открыто, и в твою, дорогая моя девочка.

Зошина промолчала, и герцогиня София продолжала:

— Сегодня вечером ты встретишься только с близкой родней короля, хотя, я полагаю, будет еще премьер-министр с женой.

То, что бабушка назвала небольшим обществом, на самом деле насчитывало человек тридцать, которые сидели за столом в малой столовой, где обычно обедал король.

По правую руку от короля села герцогиня-мать, по левую — Зошина.

Слева от Зошины сидел принц-регент, а дальше очаровательная темноволосая женщина с блестящими глазами. Они доверительно беседовали, видимо, о чем-то забавном.

«Мне не следует сидеть и уныло молчать, — подумала Зошина. — Отец всегда говорил: „Нет ничего скучнее за обедом, чем женщина, поглощенная содержимым своей тарелки больше, нежели собеседниками. Не так уж важно, о чем вы говорите, но ради всего святого, поддерживайте беседу!“

Чувствуя неловкость от того, что король ни словом не обмолвился с ней с того момента, как они сели за стол, Зошина все же решилась:

— Думаю, сир, ваш дворец — один из самых красивых в Европе!

Король не сразу обернулся к ней, возникла неловкая пауза, и на какое-то мгновение девушка подумала, что он намеревается просто игнорировать ее. Но тут он ответил:

— Вам, видимо, нетрудно угодить. Я намеревался заняться перестройкой дворца и наметил немало изменений. Его требуется отделать заново.

— О нет! — невольно вырвалось у Зошины. Ей так все понравилось в этом дворце!

И тут же она поняла, какую ошибку допустила. Король так и впился в нее хмурым взглядом черных глаз.

— Если вы полагаете, будто кто бы то ни было сможет помешать мне, как только я получу право распоряжаться всем, вы очень ошибаетесь, — резко и так явно враждебно проговорил король, что Зошина испугалась:

— О… прошу вас… поверьте, вы не правильно меня поняли… я вовсе не это имела в виду. Просто дворец показался мне таким… красивым, что я не могу… и представить себе, что в нем еще можно улучшить!

Зошина так смутилась, что ее слова, казалось, натыкались друг на друга, и девушка с трудом подбирала их. Король снова с неприязнью отметил:

— Как же вам легко угодить!

После этого он демонстративно отвернулся и заговорил с герцогиней-матерью. Зошина перевела дух. Все, что произошло, оказалось даже хуже, чем она ожидала. Девушка попыталась убедить себя, что, возможно, и проявила бестактность, но вовсе не хотела расстроить его.

Тут к ней обратился принц-регент:

— Я слышал, вы восхищаетесь дворцом. Мне это чрезвычайно приятно!

— Я нахожу его прекрасным.

— Мне тоже так кажется.

Принц-регент показался ей очень добрым и понимающим человеком. Она тихонько, чтобы никто, кроме регента, ее не услышал, попыталась объясниться:

— Я вовсе не… хотела досадить… его величеству. Я просто не могу представить… что здесь можно улучшить. Дворец такой красивый.

Регент улыбнулся.

— Мы, очевидно, мыслим одинаково, — сказал он. Ей показалось, что он хотел ее успокоить.

Опасаясь поставить принца-регента в неловкое положение дальнейшим обсуждением этой темы, Зошина сделала над собой усилие и сказала:

— Граф Ксаки рассказывал мне, как красив Дьер, но даже поэту не под силу передать ту красоту, которую я увидела сегодня.