До крайности взволнованный Аго не нашел что ответить, но, сказать по чести, девятнадцать лет — срок немалый. Они любили Аргалью и, когда он пропал, месяцы, даже годы ждали от него вестей. Затем они перестали упоминать в разговорах его имя, поскольку каждый решил про себя, что молчание может означать лишь одно: их друг погиб. Ни тот ни другой не желали сказать об этом открыто, полагая, что, покуда не высказывать это вслух, остается надежда, что он все-таки жив. Но они давно стали взрослыми, и теперь Аргалья затерялся среди других воспоминаний детства. Там от него осталось одно лишь имя, больше никогда ими не произносимое. Вызвать Аргалью к жизни оказалось нелегко. Да, вначале их было трое, потом каждый пошел своей дорогой. Ненавидевшему путешествия Аго выпало идти каменистой тропою любви; более привлекательный Макиа предпочел погоню за властью, которая, как известно, пьянит и возбуждает сильнее любого волшебного зелья. Аргалья? Аргалья пропал, затерялся, стал блуждающей звездой на небосклоне.

— Дурная весть? — спросил Макиа. — Извините нас! Мы всю жизнь страшились этого момента.

— Отведи их туда, — произнесла Алессандра, обращаясь к Джульетте, и жестом указала на боковую дверь. ― Сейчас я слишком утомлена, чтобы отвечать на ваши вопросы. Она склонила голову на вытянутую правую руку, и ее изящный носик произвел звук, весьма похожий на всхрап.

— Слышали, что она сказала? Пошевеливайтесь! — грубо сказала карлица и уже другим, более мягким, тоном добавила: — Все ответы вы сейчас получите.

Комната за дверью тоже оказалась спальней, но, как выяснилось, женщина, там находившаяся, не была раздета и не спала. В помещении царил полумрак, его освещала всего одна оплывшая свеча в канделябре, но, когда глаза попривыкли к темноте, друзья увидели женщину, одетую по-восточному: в тесной, обтягивающей верхнюю часть туловища кофточке, в широких шальварах и с голым животом. Она стояла перед ними, прижав к груди обе руки.

— Тупая сучка, — произнесла карлица. — небось, все еще воображает, что она в султанском гареме. Не хочет, дурочка, посмотреть правде в глаза.

Она подошла вплотную к одалиске вдвое выше ее ростом и, задрав голову, которая находилась где-то на уровне пупка женщины, заорала:

— Ты попала в плен к пиратам! К пиратам — поняла? Это случилось две недели назад! Тебя продали на рынке рабов в Венеции! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю? — Выкрикнув ту же фразу по-французски, она обернулась к двум друзьям: — Ее хозяин на время отдал ее нам, чтобы мы смогли оценить, сгодится ли она для нас, но мы еще не решили, берем или нет. Так-то она красотка, ничего не скажешь — и грудь, и задница — все что надо. — Она плотоядно потрогала руками «товар». — Только вот уж больно странная.

— Как ее зовут? — спросил Аго. — И почему ты обращаешься к ней на французском? И отчего у нее такой вид, словно ее превратили в камень?

— До нас дошел слух о французской принцессе, которая топала в плен к туркам, — отозвалась Джульетта, кружа возле женщины, словно хищная птица. — Может, это она и есть, а может, не она. Французский она понимает, это точно, только имя свое не называет. Когда спрашивают, как ее зовут, она отвечает: «Я дворец воспоминаний». Давайте, спросите ее сами! Или боитесь?

— Как ваше имя, мадемуазель? — мягко, как умел только он один, спросил ее на французском Макиа, и окаменевшая женщина произнесла:

— Je suis le palais des souvenirs.

— Вот видите! — торжествующе возгласила карлица. — Говорит, будто она вовсе не человек, а место.

— Какое отношение она имеет к Аргалье? — поинтересовался Аго.

При упоминании этого имени женщина встрепенулась, будто собираясь что-то сказать, но тут же снова застыла в неподвижности.

— Дело в том, — ответила Джульетта, — что, когда ее привели, она вообще ничего не говорила. Можно сказать, это был дворец с запертыми дверями и наглухо закрытыми окнами. Моя госпожа спросила, знает ли пленница, где находится. Я, естественно, перевела ее вопрос, а хозяйка добавила: «Ты сейчас во Флоренции», — и будто ключ повернулся в замке — она вдруг заговорила. «У меня во дворце есть комната с таким названием», — сказала она и вдруг, стоя на месте, стала делать какие-то странные движения, как человек, который куда-то направляется, что-то ищет, а затем сказала нечто такое, что заставило госпожу призвать вас.

— Что она сказала?

— Можете сами послушать, — отозвалась карлица и, снова приблизившись к неизвестной, спросила: «Qu'est que se trouve dans cette chambre du palais?»[33]

И тут, не сходя с места, рабыня жестами стала изображать, будто идет по коридорам, поворачивает, входит в двери, а затем вдруг начала говорить на чистейшем итальянском:

— Вначале друзей было трое: Никколо Макиа, Агостино Веспуччи и Антонино Аргалья. Все их детство прошло в волшебном лесу.

У Аго затряслись коленки.

— Откуда она знает об этом? Где она могла это услышать? — вскрикнул он.

Макиа, однако, догадался, в чем дело, главным образом благодаря бесценной отцовской библиотеке (Бернардо никогда не был богачом, и приобретение каждой книги стоило ему долгих, мучительных размышлений). Рядом с любимой книгой Макиа «Ab urbe condita» Тита Ливия[34] — стояла «De oratore»[35] Цицерона, а следом за ней — тоненькая книга неизвестного автора под названием «Rhetorica ad Herennium».[36]

Вспомнив это, Макиа произнес:

— Цицерон утверждает, что подобная техника запоминания была изобретена греком Симонидом Кеосским. Однажды он ушел с пира, на котором присутствовало множество знатных особ, за минуту до того как в зале рухнул потолок, похоронив под собою всех до единого, Когда потом его попросили перечислить присутствовавших, он назвал всех, потому что точно помнил, где кто сидел.

— Что это за способ такой? — спросил Аго.

— Он именно так и называется — дворец воспоминаний. Мысленно ты возводишь здание, изучаешь все его ходы, переходы, комнаты и обстановку, а затем закрепляешь за каждым предметом какое-нибудь конкретное воспоминание. Таким образом, совершая воображаемый обход дворца, ты вызываешь в памяти нужные тебе в данный момент сведения со всеми деталями.

— Но эта женщина называет дворцом себя, — возразил Аго, — как будто само ее тело — вход в хранилище воспоминаний.

— Что ж, это может означать только одно, — сказал Макиа, — кто-то очень постарался и возвел ей дворец такого размера, что для ее собственных воспоминаний места уже не осталось: ее память либо вообще истреблена, либо заперта в каком-нибудь чулане. Таким образом ее и вправду превратили в хранилище воспоминаний другого лица. Мы же ничего не знаем о придворной жизни Османской империи. Возможно, там это практикуется сплошь и рядом; может статься, это каприз самого деспота или одного из его фаворитов. Предположим, что этим фаворитом и является теперь наш друг Аргалья и именно он, а не кто-то другой соорудил этот дворец или какую-либо его часть. Возможно также, что архитектором здания стал тот, кто хорошо знал нашего друга. В любом случае отсюда следует, что милый нашему сердцу друг детства еще жив или, по крайней мере, был жив до недавнего времени.

— Смотрите, — воскликнул Аго, — она снова собирается заговорить!

— Жил однажды принц по имени Аркалья, — послышались слова «дворца воспоминаний». — Это был великий воин. Он обладал волшебным оружием, и четыре свирепых великана служили ему. А еще он был самым красивым мужчиной в мире.

Теперь уже и Макиа перестал сомневаться.

— Аркалья или Аргалья — не суть важно! Похоже, это действительно наш приятель! — возбужденно произнес он.,

— Аркалья. Турок Аркалья, — вещал «дворец». — Тот, кто выковал волшебную саблю.

— Это точно он, наш прохиндей! — с восторгом крикнул Аго. — Он сделал то, что собирался, — перешел на сторону врага!