Нисходит — склоняется — сдернул покров…

Да как подивится на вид гусляров!

Да как рассмеется так вот откровенно, —

Как новое солнце взошло во вселенной!

Как лев златогривый стоит над щенком…

Так, ласка за лаской, смешок за смешком,

В морях тех небесных! — далече-далече! —

Вся их повторяется первая встреча.

И снова туман-всколыхнулся-фата,

И сызнова в небе всё та же мечта:

Корабь тот — и челн тот, и вновь пурпурóвый

Вскипающий вал промеж ними — и снова

По грозному небу — как кистью златой —

Над Ангелом — Воин из стали литой.

И грозную смуту на личике круглом,

Жемчужную россыпь на золоте смуглом

Он видит. — Как дождичком-бьет-серебром!

Да что ж это? Аль обернулся бабьём?

Да как ж это можно, чтоб в каске хвостатой

Над дрянь-гусляришкой реветь в три ручья-то!

Аль черная ночь-тобой крутит-дурман?

И длится, и длится зеркальный обман…

И вот уж, мечом-поиграв-рукоятью,

Уста гусляру припечатал печатью.

— Смеется! — И это, мол, нам нипочем!

Так, слезка за слезкою, луч за лучом,

В том зеркале чудном — с закатного краю —

Вся их повторяется встреча вторая.

И видит гусляр, как в волшебном стекле,

Эбеновый волос на белом сукне,

И светлую саблю с письмом рукописным,

И крест тот широкий — любви бескорыстной,

Которым нас матери крестят: — Живи!

Ох, латы ломает! Рубаха в крови!

Кровавое сердце взметнулось над хлябью!

— Спаси мою душеньку! — Грудка-то — бабья!

Кровавою дланью громам поклялась!..

Так, перед морями двух плачущих глаз,

В морях тех небесных — далече-далече! —

Вся их разыгралась последняя встреча.

И снова: гладь — гладью,

Синь — синью…

Где сердце упало — красно!

Оставьте вы Царского сына,

Он память-читает-письмо.

Науки — не царское дело,

Мозги не пристали гербам.

Знать, лютая страсть одолела,

Коль сразу прочел — по складам:

— Нигде меня нету.

В никуда я пропала.

Никто не догонит.

Ничто не вернет.

Как цветочек!

Смотреть-то жалость!

Эх вы, сабельных

Два куска!

«Что ж, — шепочет, —

Теперь осталось?»

— Ей войска, а тебе — тоска! —

Размахнулся всею силой рук:

Ан уж нету старика — паук!

Как притопнет, поглядев вострó:

Ан уж нету паука — мокрó!

Сам же в воду — добывать свое добро.