— И что это значит? — осведомился младший инженер.

— Всякий вид третьей категории считается способным подняться до второй, — терпеливо объяснил старпом.

— А вторая? — не сдавался инженер.

— Мы с вами, например. А первая — те, кем мы можем стать. Или те, на кого мы можем напороться в Космосе, если нам очень не повезет. Короче, по правилам, за существами третьей категории можно наблюдать, но вмешиваться в их развитие не следует. А захват их мира можно расценивать как вмешательство. Кто-нибудь нальет мне кофе?

Кто-то налил, и Вангер, промочив горло, продолжал:

— Расклад такой. На Четвертой будет исследовательский лагерь. Если верить Лавеллу, человеку с пушкой там ничего не грозит. А корабль сядет на Пятой, там и пойдет настоящая работа. Заселять наверняка будут Пятую, но поселенцам полезно хоть что-нибудь знать о ближайших соседях.

— Не знаешь, кто останется на Четвертой? — спросил Граймс.

— Без понятия, Джон. Команда из биологов, этологов, картографов, геологов и прочих. Если Старик будет следовать Уставу — а он будет — то кого-нибудь из нас назначат ответственным за лагерь. Честно говоря, не обрадуюсь, если выберут меня. Спасибо, у меня уже был такой опыт. Кто бы ни полетел с этими чертовыми умниками, он быстро обнаружит, что в лагере его должность — повар и судомойка. Буквально.

Тем не менее, узнав несколько дней спустя, что назначен начальником исследовательской партии на Четвертой, Граймс был счастлив.

«Следопыт» завис на орбите Дельты Секстана IV в ожидании. Челнок приземлится, и Граймс сообщит, что лагерь установлен.

Поначалу Граймс наслаждался властью и ответственностью. Но вот челнок прошел сквозь турбулентности атмосферы, опоры посадочного устройства утвердились на берегу реки — и лейтенант обнаружил, что первое исчезло без следа, а второе заполнило освободившееся место. Ученые тактично дали понять, что за пределами корабля золотые погоны и медные пуговицы значат меньше, чем ничего, — и, выгрузив оборудование и все прочее, похватали свои драгоценные приборы и разбежались кто куда. Спасибо, что помогли поставить надувные палатки для жилья и лабораторий… Каких трудов стоило убедить их, что с исследованиями можно повременить до следующего утра! В соответствии с регламентом ФИКС челнок приземлился на линии утреннего терминатора. Но к тому времени, когда Граймс сумел все организовать по своему разумению, солнце — неяркое, но жаркое, несмотря на сплошную пелену облаков, — уже почти закатилось.

Обязанности по приготовлению ужина были возложены на Граймса. Правда, основным поварским инструментом являлся консервный нож, а самой сложной процедурой — открывание банок. Но лейтенант кипел от негодования. Из шести ученых — трое женщины! Возможно, им когда-то говорили, что место женщины на кухне, но они явно успели про это забыть. Но еще хуже было то, что никто не оценил трудов лейтенанта. Его подчиненные поглощали ужин, даже не замечая, что едят, — все их внимание было поглощено научной дискуссией. Лейтенант был удостоен единственной небрежно брошенной реплики — о том, что к рассвету неплохо бы подготовить флиттеры.

Ученые продолжали болтать. Лейтенант покинул их, надеясь, что они догадаются хотя бы собрать и помыть посуду… Разумеется, его надежды не оправдались. Снаружи почти стемнело. Несмотря на жару прошедшего дня, воздух был напитан промозглой сыростью. В лесу, похожем на заросли гигантской капусты, кто-то тоскливо завывал, какая-то тварь над головой громко хлопала и трещала широкими крыльями. А насекомые… ну или что-то подобное… Они не кусались, но забирались куда только возможно и ужасно раздражали. Похоже, их привлекало тепло человеческого тела.

— Погреться хотят, ублюдки, — пробормотал Граймс. — Какого черта им днем не летается?

Пожалуй, стоит включить прожекторы. При такой облачности будут проблемы с подзарядкой солнечных батарей, но до возвращения «Следопыта» их хватит. В резком свете прожекторов работалось легче, и Граймс смог настроить и отладить систему безопасности. Всякое существо, которое попытается проникнуть в лагерь, ждет быстрая смерть от электрического разряда… или, по крайней мере, неприятные ощущения — в зависимости от размеров незваного гостя. То же самое относилось, разумеется, и к любому пытающемуся покинуть лагерь — но лейтенант милостиво предупредил ученых.

Наконец Граймс открыл ящики и начал собирать первый флиттер. Сам он не слишком любил эти одноместные скорлупки — карликовую помесь вертолета и дирижабля, но вряд ли ему придется ими пользоваться. Он обречен торчать в лагере все время, пока исследовательская партия работает на Четвертой.

Покончив со сбором флиттеров, Граймс включил систему безопасности и вернулся в палатку-столовую. Вопреки его надеждам, ученые отправились спать, оставив ему всю грязную посуду.

Когда наступил унылый рассвет, Граймса разбудил жизнерадостный вопль доктора Корцоффа.

— Эй, юный Граймс! — Бородатый здоровяк-биолог пребывал в прекрасном настроении. — Проснитесь и пойте! Как насчет завтрака? Кто-то же должен заботиться о нас, сами понимаете.

— Я-то понимаю, — мрачно отозвался Граймс. — Чем я, по-вашему, всю ночь занимался?

Он выбрался из спального мешка, натянул шорты и рубашку, которые за вчерашний день успели пропитаться потом. Когда еще найдется время позаботиться о себе… Затем сунул ноги в сандалии, вышел из палатки — и его окружила толпа разгневанных неодетых женщин. На самом деле, их было только трое, но шумели они не хуже сотни. По крайней мере одна — рыжеволосая Маргарет Лэзенби, этолог. Как она была хороша, особенно в ярости… Впрочем, Граймс был не в состоянии созерцать прекрасное.

— Мистер Граймс! — возопила мисс Лэзенби. — Вы что, нашей смерти хотите?

— Что вы имеете в виду, доктор Лэзенби? — вяло отозвался лейтенант, делая вид, что ничего не понимает.

— Это ваше защитное поле, черт бы его подрал — или как оно называется? Мы пошли к реке искупаться, и нас с Дженни чуть не убило. Выключите этот ужас, будьте столь любезны!

— Я предупреждал вас вечером, что включу…

— Мы не слышали. Кроме того, здесь нет опасных животных.

— Я бы не был столь уверен… — начал Граймс.

— Это уж точно, мистер Граймс. Например, в том, что о ваших ночных бдениях всем известно. Такой грохот — между прочим, некоторые люди спят чутко. Устанавливать силовое поле на планете, где нет животного опасней кошки!

— Так как насчет кофе, мистер Граймс? — послышался чей-то голос из палатки.

— У меня только две руки, — буркнул лейтенант.

И так весь день — принесите то, закрепите это, делайте так, а так не делайте, помогите немного, будьте любезны… Улучив момент для перекура, Граймс вспомнил, как Мэгги Лэзенби рассказывала о «Законе клевания». Если верить ей, то на птичьем дворе и в человеческом обществе правила одни и те же.

— Есть главная птица, — говорила Мэгги. — Она имеет право клевать всех остальных. Есть вторая: ее клюет главная, а она клюет всех остальных, кроме главной. Ну и так далее, пока не дойдем до бедняги, которую клюют все.

— Но ведь у людей это не так, — возразил Граймс.

— Неужели утенок? А в школах? А на кораблях? Я, конечно, имею к этой посудине весьма слабое отношение — слава всем богам Галактики! Но даже я вижу, что над бедным дурачком Уилксом только ленивый не издевается.

Граймс считал это ерундой — но теперь, к своему удивлению, понял, каково приходилось Уилксу. За отсутствием Уилкса «последней птицей» оказался он, Граймс. И не то чтобы учеными двигал некий злой умысел. Просто, по их меркам, полуграмотный лейтенант годился только в дровосеки и водоносы. Он оказался в окружении специалистов-ученых, где его знания и умения значили прискорбно мало, почти ничего. А как их возмущала строгая дисциплина на борту военного корабля! Что ж, теперь на их улицу пришел праздник. Конечно, они в этом и сами себе не признались бы — но как приятно отыграться!

Следующий день оказался чуть приятнее. Шесть флиттеров стартовали один за другим, и лагерь остался на попечении Граймса. Один за другим ученые забирались в кабины, и машины исчезали в тучах, словно блестящие механические ангелы.