Повертев платок в руках, но так и не вспомнив случай, по которому его завязал, Владимир Иванович открыл дверцу шкафа, и вновь на него хлынул бесшумный поток исковерканных узлами платков. И снова приходилось собирать, втискивать, утрамбовывать…

Днем, сходив в продуктовый магазин, Владимир Иванович вернулся расстроенный и, выпив тройную порцию валериановых капель, лег на софу.

Только что встреченная им на улице дворничиха тетя Катя сообщила о скоропостижной кончине его друга Собирателя. Рассказала тетя Катя, что комнату его с редкостями древними опечатали, и завтра должен из музея грузовик прибыть, что Мария рада-радешенька и комнату эту займет по закону – под расширение. И если Владимир Иванович не хочет, чтобы его друга закадычного без него зарыли, то пускай в морг бежит скорее и покойника себе отложит.

Смерть товарища потрясла душу Владимира Ивановича, и он без единого движения лежал на софе, глядя в потолок, долго. И когда в дверь позвонили, не сразу пошел открывать. Медленно добредя до двери, он открыл замок. Дверь распахнулась. На пороге стоял Собиратель.

– Господи! – воскликнул Владимир Иванович, отступая. – А мне сказали, ты умер.

Глава 12

Весь следующий день после устранения Собирателя Труп находился в нервозном и встревоженном расположении духа. Спал он некрепко, снился ему коллекционер почему-то живой и здоровый, подмигивал ему глазом и смотрел сверху, и хихикал кто-то, будто над Трупом. Пробуждался он в ночи глубокой и стонал заунывно.

– У-у-у-у-у…

Снова закрывал глаза, и снова хихикал кто-то ненавистный до утра.

Встал Труп огорченный и обеспокоенный, люто ненавидя хохотуна. Коллекцию золотых монет он, конечно, припрятал, зарыв в песок подвала, до срока. Не видеть им света белого Труп присудил год: должен был товар отлежаться, вызреть.

После грабительской ночи он весь день бродил по городу, подозрительно вглядываясь в лица прохожих. Обе ноги несли его отчего-то на северо-запад, ближе к тому месту, где он совершил преступление.

В пасмурный рабочий полдень, уже порядком устав от бесполезной ходьбы к неведомой цели, Труп окончательно решил вернуться домой, как вдруг увидел, что из дверей сосисочной вышел карлик в грязном белом халате. Карлик привлек внимание Трупа хотя бы уже тем, что карлики на улицах встречаются редко. Отчасти поддавшись интуитивному чувству, отчасти из любопытства узнать, куда может направляться карлик после обеда, Труп пошел за ним вслед. Вскоре карлик свернул в какую-то улочку, с трудом отворил скрипучую дверь и скрылся за ней бесследно.

На пришпиленном к двери листке бумаги из тетради корявыми буквами было что-то написано. Труп подошел ближе. "Микрорайонный городской морг", – прочитал он.

"Тоже занесло. Чего я здесь забыл-то?"

Он не любил покойников, часто сталкиваясь с ними по работе, в выходные же – не переносил.

Труп резко повернулся на каблуках и двинулся в обратный путь, окончательно решив идти домой. В конце здания, занятого под покойницкий склад, обнаружился уютный скрытый от ветра скверик со скамейкой. Труп зашел перекурить.

Часть сидения занимали две увлеченно разговаривавшие престарелые женщины, рядом с одной из них стояла пара порожних помойных ведер; изогнутое коромысло она держала между колен. Когда Труп, усевшись на другой конец скамейки, закурил, женщины зашипели, замахали перед лицом руками, разгоняя клубы дыма, но, поняв, что все это не принесет результатов и нахального мужика ничем не смутить, вернулись к начатому разговору.

Труп, поначалу от скуки смотревший на то, как двое маленьких детей в углу скверика играют со спичками, стараясь поджечь деревянный ящик, не прислушивался к дамскому разговору. Как вдруг одна, по случайности достигшая его сознания фраза заставила его вздрогнуть и осмысленно поглядеть на женщин.

– Смотрю, у него в глазу что-то блестит, оказывается монокль…

Труп, уже забывший о балующихся со спичками детишках, дальше уже не пропускал ни слова и хотя почти сразу понял, что ошибся, и к нему это отношения не имеет – все равно слушал.

– Ну, представь себе – монокль. Я сразу поняла, что человек это необычный. Кто же монокли носит? Да и по общению чувствуется интеллигент, – рассказывала дама с помойным коромыслом.

– Может англичанин? Они вроде монокли носят? – встряла престарелая дама с сумкой на коленях.

– Да нет, без акцента излагал. Но монокль меня сразил. Так и говорит: "Девушка… Как мне…"

– Так, может, он сослепу тебя за девушку принял?

– Да где же сослепу? Он же в монокле был. А знаешь, как через него видно?! Лучше, чем через очки. Я себе теперь вместо очков тоже монокль закажу, телевизор глядеть. Не знаешь, у нас в аптеках делают? Мне только на оба глаза монокли нужно. Через них, знаешь, как видно!

Труп дальше слушать не стал, а бросил бычок на землю, придавил его ногой и встал.

– Все-таки непонятно, почему голова у него лысая, и почему он в трусах и в майке выскочил? Это неясно.

Последняя фраза женщины с сумкой на коленях заставила Трупа вновь опуститься на скамейку и с двойным вниманием вслушаться в разговор.

– А я почем знаю? Может, он спортсмен.

– Да нет, ты ж говорила, от него покойниками воняло. Значит, из морга сбежал. Точно из морга, ты послушай… – дальше она зашептала претаинственным шепотом, пуча глаза и корча страшные рожи. – Карлика это все… Карлика Захария рук дело. Я ведь против морга живу и из окна часто его окаянного вижу. Кто работает в покойницкой, наперечет всех помню. И ты знаешь, что он с покойниками делает?! Жуть!.. Говорю тебе, из морга он убег, как пить дать из морга от Захария окаянного, оттого в монокле. От Захария все покойники скоро разбегутся…

– Но ведь интеллигентно так спрашивает, весь от холода синий, и монокль в глазу блестит. На покойника, что ни говори, совсем не похож, – возразила дама с помойными ведрами.

– А я так думаю… А вы, гражданин, что на меня так уставились? – обратилась вдруг женщина к Трупу, покрепче обнимая сумку.

– Да я так… Так…

Труп встал со скамейки и, заметно загребая по земле левой ногой, направился к выходу из сквера.

Ногой он загребал, чтобы оставить в памяти женщин неверные о себе приметы. Профессионалом он был даже на отдыхе.

Оказавшись на улице, Труп остановился, не зная, какие действия предпринять. Собиратель был жив. На этот счет сомнений у Трупа не имелось. Предчувствия его подтвердили случайно подвернувшиеся женщины. Конечно, это был абсурд, глупость – и просто этого не могло быть… Только в сказках оживали покойники, и Труп знал об этом и внутренне протестовал. И в то же время впервые за четверть века работы с покойниками он вдруг усомнился в действенности системы, которой обучил его Парамон.

"А, если и вправду я чего недожал, недодавил?.. – раздумывал он, стоя на улице. – Мог ведь я недодавить… А жизнь в нем, замедлившись немного, опять зациркулировала… В морге он в себя и пришел…"

Страшно сделалось Трупу. Впервые за его разбойничью практику где-то по земле ходил живой свидетель. Человек, который видел его лицо, мог опознать и тем подвергал нешуточной опасности. Не хотелось Трупу на старости лет переезжать в места лишения свободы. Нужно было что-то делать. Прежде всего, Труп должен был убедиться в том, что Собиратель жив. А вдруг Трупа уже разыскивают, вдруг всем ментам роздано его словесное описание. Труп поежился, оглянулся по сторонам. Но никому из прохожих не было до него дела. Впервые за многие годы ему стало страшно – страшно какой-то реальной угрозы. Но Труп подавил в себе это чувство и измененной походкой, слегка сощурив левый глаз, двинулся в сторону своего дома.

Вечером Труп уже стоял возле двери Владимира Ивановича. Как всегда, хорошо исследовав личную жизнь клиента, Труп, перед тем как лезть в окно, знал уже о его товарище, у которого Собиратель бывал в гостях и где мог скрываться. Он еще не сочинил, как ему следует поступить, поэтому звонить в дверь медлил. Врываться же в квартиру на чужих глазах, делать массаж и доводить человека до летального исхода не хотелось. Труп сел на захарканные ступеньки и задумался. Единственным вариантом было выманить Владимира Ивановича из дома. Если бы он знал номер телефона, труда бы это не представляло.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: