Дверь гостиничного номера отворилась. Нет, Мастер Синанджу не опустится до мелких пререканий. Дверь захлопнулась.

– Чиун! Я уже говорил тебе и еще сто раз повторю: ты убиваешь, ты и убирай трупы! – сказал Римо.

Мастер Синанджу не желал пререкаться по пустякам.

– Можно подумать, что по решению Верховного суда только одно преступление в Америке карается смертью. Всякий, кто выключит твой несчастный телевизор должен быть убит на месте.

Мастер Синанджу не поддается на провокацию.

– Что ты молчишь? Ты прикончил их за то, что они выключили «мыльную оперу»?

Мастер Синанджу не желал заниматься обвинительством.

– Ты поможешь мне уложить их в чемоданы?

Мастер Синанджу не желал заниматься женским делом – уборкой, особенно после того, как его оскорбили.

– Чиун, иногда я тебя ненавижу.

Мастер Синанджу знал это всегда, иначе как объяснить, что неблагодарного ученика ничуть не волнуют маленькие радости учителя. Ах, как хорошо было бы стать писателем!

Чикаго. Полдень. В одно и то же время двое докладывали начальству. Римо позвонил Смиту по обычному, «открытому» телефону и сказал, что нашел альтернативу крайним мерам.

– Можно добраться до сердцевины яблока и перетасовать семечки, не превращая яблоко в джем, – сказал Римо.

– Действуйте, – ответил Смит.

Пигарелло и Негронски объяснялись с Джетро.

– Я и не видел, как он сел в автомобиль, – оправдывался Негронски.

– В грузовике было двое наших. Опытные парни. Они сделали все как надо, мы потом проверили. Бутылки, мусорные баки, все, что было в тупике, расплющено в лепешку, Все, кроме этого Римо Джоунса, – сказал Пигарелло.

– Ты хочешь этим что-то сказать?

– Что не хочу больше иметь с ним дела.

– И я, – сказал Негронски.

Джетро перебирал свои бусы, словно четки. Он потерял троих, послав их к старику-диетологу, но не собирался сообщать об этом подчиненным. Происходило что-то непонятное. В действие, похоже, вступили силы, с которыми ему не совладать. Он поблагодарил Пигарелло и Негронски, пообещав связаться с ними позднее, затем сел в машину и помчался в новое здание на окраине города. Назвал пароль у входа. Набрал в кабине лифта комбинацию цифр и очутился на одном из подземных этажей.

Надпись под гигантской картой на стене была освещена прожекторами. Если раздвинуть дальнюю стену, что станет возможно после окончания последних электромонтажных работ, то окажешься в конференц-зале, чуть меньшем по размеру, чем зал заседаний. Джетро не понимал для чего нужен потайной зал, тем более – за такие деньги. Однако обсуждать планировку было уже поздно.

Новый линолеум пощелкивал под ногами Джетро. Он прошел мимо специальной комнаты, даже не оглянувшись. Рядом с раздвижной стеной была дверь. Джетро трижды постучал. Тишина. Он снова постучал. Ответа не было. Джетро отворил дверь, вошел и оказался в небольшом оазисе. Мелодично тикали часы на стене, запах благовоний холодил воздух. В маленьком бассейне среди искусно подобранных камней тихо побулькивал фонтанчик. Джетро притворил за собой дверь и внимательно осмотрел зимний сад. Никого. Негреющее искусственное солнце заливало помещение голубоватым светом. Джетро моргнул.

– Ты смотришь, но не видишь, – раздался голос.

Джетро всмотрелся в заросли у фонтана.

– Ты слушаешь, но не слышишь.

Джетро попытался определить, откуда исходит голос.

– Рядом с бассейном.

Как он его сразу не увидел? Скрестив ноги, на большом камне сидел человек с книгой на коленях, одетый в строгий серый костюм с белой рубашкой и галстуком в полоску. Джетро должен был заметить его сразу же. Восточное лицо, плоское, с округлыми чертами.

– Я пришел, чтобы сообщить: мы ничего не можем поделать с этим Римо Джоунсом. Придется оставить его в покое.

– Он согласился на твое предложение?

– Нет.

– Тогда зачем ты явился сюда?

– Чтобы рассказать вам.

– Тебе было приказано или взять его на службу, или убрать. Нанять его тебе не удалось, следовательно, оставался только один вариант.

– Ничего не вышло.

– Попытайся снова. Редкая победа достигается без поражения. Если бы все пасовали перед превратностями судьбы, мы до сих пор жили бы в пещерах, так как первые дома, случалось, обваливались.

– Я боюсь этого человека.

– Хорошо. Значит, у тебя все-таки есть разум.

– Я не хочу опять посылать к нему своих людей.

– Тебе это неприятно?

– Да.

– Рождение человека тоже доставляет мало удовольствия. То же относится к некоторым стадиям и формам плотской любви. На пути к цели всегда лежат испытания души. Вперед, закончи начатое. Заслужи власть, которую ты скоро получишь.

– Хорошо, Нуич, – сказал Джетро. Слова Нуича, хотя и звучали логично, не убедили его до конца. – Слушаюсь. Как всегда, постараюсь выполнить твой приказ.

Зигмунд Негронски рассеянно вертел в руках бокал шербета со льдом, а Джетро в это время рассказывал собравшимся супругам нового руководства профсоюза о том, что за спиной человека, ведущего грузовик, всегда стоит его жена.

– Жена профсоюзного функционера – его главное богатство и капитал. Именно для нее мы и хотим сделать наше Братство самым преуспевающим объединением в истории профсоюзного движения.

Раздались дружные аплодисменты.

Джин Джетро, задрапированный в бежевые одежды в крапинку, рассылал женщинам воздушные поцелуи. Они слали ему воздушные поцелуи в ответ.

Не переставая улыбаться, Джетро сел рядом с Негронски за стол президиума.

– Неплохо, а, Зигги? – спросил Джетро, продолжая посылать поцелуи. Его подружка молча улыбалась, сидя рядом. Сегодня на ней было нечто вроде довольно скромной блузки, достаточно, впрочем, прозрачной, чтобы заметить отсутствие бюстгальтера.

– Меня беспокоит этот Римо. Зачем он нам? У наших парней, которых вытащили из кабины грузовика, были расплющены головы.

– Я знаю, знаю. Ты прав.

– Тогда забудем о нем.

– Нельзя.

– Что, снова попытаемся его убрать?

– Придется.

– Но почему? Ему от нас ничего не нужно! Не будем его трогать, и он нас не тронет.

– Ты прав на все сто. Я тоже так считаю.

– Значит, плюнем на него?

– Нет, нельзя. Мы должны сделать то, что сделать необходимо. И не думай, пожалуйста, что я вовсе не боюсь.

Джетро снова встал и начал посылать воздушные поцелуи.

К столу президиума из-за сцены пробрался клерк и передал Джетро записку.

– Телефонограмма, сэр.

Джетро быстро развернул листок, прочел, и искусственная улыбка на его устах потеплела и оживилась.

– Зигги, нам не придется его убирать! Он согласен работать с нами.

Доктора Смита вырвало. Тем, что он съел за обедом, и, насколько он понял, остатками завтрака. Пошатываясь, он вернулся к телевизору и нажал кнопку перемотки видеомагнитофона, чтобы еще раз просмотреть выпуск новостей. Потом он проглядел новости по другим основным каналам и вновь бросился в туалетную комнату, примыкавшую к его кабинету. Прополоскав рот едким дезинфектантом, он еще раз перемотал назад кассету с вечерними новостями, чтобы окончательно убедиться, что не галлюцинирует.

К сожалению, он оказался в здравом уме. На мерцающем экране перед микрофоном в зале съезда профсоюза водителей стоял человек, которого, дабы он перестал официально существовать, казнили когда-то на электрическом стуле. Человек, имеющий приказ ликвидировать на месте всякого, кто узнает его, несмотря на неоднократные пластические операции. Человек, являющийся единственным исполнителем-убийцей организации, для которой, как и для правительства США, обнародование факта о ее существования означало бы конец. У микрофона стоял, как сказал комментатор, ближайший соратник нового президента профсоюза. Новый тип профсоюзного функционера. Римо Джоунс. И не просто стоял, а выступал с прочувственной речью.

Римо Джоунс считал, что старому профсоюзному движению пришел конец.