Эвелин, прижимающая к груди сумочку из крокодиловой кожи, выглядела довольно мило. Ее наряд из платья и кардигана дополняла шляпа с плоскими полями, защищающими глаза от солнца. Даже чересчур мило, как подумал Джонатан, для посещения подобного свинарника...
Придерживая Эвелин под локоток одной рукой, другой Хасан широким жестом обвел посыпанную щебнем площадку:
– Вот здесь наши гости могут пообщаться с заключенными...
– Довольно мило, – произнесла Эвелин. Ее сарказм был настолько тонок, что его не уловил даже Джонатан.
Эвелин до сих пор дулась на брата. Она была просто взбешена, узнав, что Джонатан вовсе не находил шкатулку на раскопках возле Луксора, а раздобыл ее в одном из самых отвратительных заведений во французском квартале.
– Так ты мне солгал! – укоряла она его с чувством ущемленного самолюбия.
И чему эта дурочка удивляется? Ложь дается трудно только поначалу. Когда постоянно обманываешь, поневоле овладеваешь этим искусством. И уж если ты не в состоянии обвести вокруг пальца тех, кто тебя любит, то что говорить о людях совершенно посторонних?
Джонатан пояснил, что вытащил шкатулку из кармана бесчувственного О'Коннелла, участвовавшего в пьяной потасовке, после чего его (О'Коннелла) сразу же арестовали. Эвелин, возмущенная столь жутким, по его словам, поступком «собственного брата», настояла на том, чтобы порасспросить предыдущего владельца шкатулки (однако ни словом не обмолвилась о том, чтобы вернуть ее хозяину).
Эта идея показалась Джонатану не слишком удачной. Все-таки шкатулку он украл, а воровство в Каире наказывается настолько жестоко, что любой почесал бы в затылке (или в другом место), прежде чем решиться на такое.
Начальник тюрьмы подвел их к просторной нише, забранной решеткой. Такое помещение было бы вполне уместным где-нибудь в зоопарке, например в обезьяннике. Этот «загон» являлся частью тюремной стены, и, видимо, в него приводили на свидание заключенных.
– А почему мистер О'Коннелл в тюрьме? – обратилась к Хасану Эвелин. – Я понимаю, что он был задержан за поведение, оскорбляющее общественную нравственность...
Начальник тюрьмы пожал плечами:
– А почему бы вам не спросить об этом его самого? Он объяснял это своей любовью к приключениям. Я вам так скажу: вы вовремя успели прийти сюда. Я видел в списке на сегодня его фамилию.
– Вы имеете в виду, что сегодня состоится суд?
– Суд? – Хасан буквально захлебнулся от смеха. Его зубы имели замечательный зеленый цвет, который так ценят ювелиры в нефрите. В улыбке же он ценности не представлял. – Очень остроумно, мисс Карнахэн. Редко встретишь у женщины такой красоты и грации столь развитое чувство юмора...
Они как раз подошли к решетке, когда дверь в стене распахнулась и четверо арабов-охранников в одежде цвета хаки втащили в камеру заключенного. Им оказался красивый молодой человек, белый, небритый, с кандалами на руках и ногах. Одет он был в то, что когда-то являлось белой рубашкой и армейскими бриджами. Все это превратилось в лохмотья за неделю, проведенную им в тюрьме.
– А вот и ваш друг, – объявил начальник тюрьмы.
Охранники швырнули заключенного к решетке с такой силой, что он врезался в нее лицом. Впрочем, на нем при этом не отразилось никаких чувств.
– Послушайте. – обратился Джонатан к Хасану. – Неужели это так необходимо?
Начальник тюрьмы расплылся в улыбке, снова обнажая свои зеленые зубы, и повернулся к Эвелин:
– Я вижу, что наш брат тоже не лишен чувства юмора. Между прочим, это и есть мистер О'Коннелл, бывший житель Чикаго, штат Иллинойс. Позже он поступил во Французский Иностранный Легион. Так вот, ваш друг – дезертир.
Эвелин внимательно разглядывала О'Коннелла, и он занимался в отношении девушки тем же самым, но только его интерес имел несколько другой характер
– Это он и есть? – спросила Эвелин брата. – Тот самый, кого ты обокрал?
Джонатан нервно хохотнул и краем глаза посмотрел на начальника тюрьмы:
– У моей сестры действительно потрясающее чувство юмора... Да, дорогая, это и есть тот самый бродяга, который мне кое-что продал.
О'Коннелл просунул голову между прутьями решетки, внимательно посмотрел на Джонатана и нахмурился:
– Что это я вам продал?
– Господин начальник, – обратился Джонатан к Xасану, – не будете ли вы столь любезны оставить нас наедине с нашим другом на несколько минут? Мы были бы вам премного благодарны.
– Как это «с другом»? – снова ничего не понял Ричард.
Джонатан протянул ладонь начальнику тюрьмы, придерживая между пальцев фунтовую купюру. Мужчины пожали друг другу руки, и купюра перешла к Хасану.
– Конечно, как скажете, – Хасан вежливо поклонился, – Я уже ухожу... ровно на пять минут.
– Мы будем сильно скучать без вас, произнес О'Коннелл с деланной тоской в голосе, одновременно посылая Хасану воздушный поцелуй.
На этот раз начальник тюрьмы улыбаться не стал: ни искренне, ни злорадно. Он только многозначительно покачал в воздухе указательным пальцем, заметив при этом:
– А вот в заключенных чувство юмора я ценить не привык.
О'Коннелл рассмеялся:
– И как же ты собираешься наказать меня, жирдяй? Неужели мне перестанут ежедневно менять постельное белье?
Начальник тюрьмы чуть заметно кивнул грязному охраннику с сонными глазами, стоящему у Рика за спиной, и тот снова толкнул О'Коннелла на железные прутья. Лицо несчастного ударилось о них, словно резиновый мячик о мостовую. Однако и на этот раз О'Коннелл даже не поморщился от боли, хотя бросил в сторону охранника презрительный взгляд.
– Это неблагоразумно с вашей стороны, сэр, – покачал головой охранник, отходя от Рика и бормоча уже себе под нос: – Очень даже неблагоразумно.
Джонатан выждал, когда Хасан удалится, и только после этого обратился к О'Коннеллу:
– Надеюсь, ты больше не попадешь ему под горячую руку, старина.
– Где я мог раньше видеть тебя? – поинтересовался О'Коннелл.
– Дело в том, что я... м-м-м... ну, местный миссионер, я доношу до людей слова добра.
– А что это за дамочка с тобой?
– «Дамочка»? – недовольно сдвинула брови Эвелин.
– Это моя очаровательная сестричка Эви, – пояснил Джонатан, изысканным жестом указывая в сторону девушки.
– Эвелин. – коротко поправила она брата.
О'Коннелл еще раз взглянул на девушку и пожал плачами:
– Правда? Ну, если она распустит полосы, то, наверное, не все еще будет потеряно.
– Я не потерплю! – воскликнула Эвелин, вытаращив глаза от негодования.
– Что ж, меня это нисколько но удивляет, – спокойно отозвался О'Коннелл ненова повернулся к Джонатану: – Что-то уж слишком знакома мне твоя физиономия...
Джонатан непринужденно рассмеялся:
– У меня просто самое обыкновенное лицо, каких в этом городе сотни, старина.
– Нет, я тебя где-то видел.
– Мистер О'Коннелл, – встряла в разговор Эвелин. – Позвольте мне объяснить причину нашего визита.
Лицо Рика со следами от удара о прутья погрустнело:
– Пока я не услышал вашего британского акцента, – горько усмехнулся он, – я даже в глубине души понадеялся на то, что вы из американского посольства.
– Сожалею, но вы ошиблись, – продолжала девушка. – Мы пришли сюда из-за вашей шкатулки.
– Из-за чего?
– Из-за вашей шкатулки с секретом. Ну, такой маленькой золотой коробочки с восемью гранями. Дело в том, что мой брат... нашел вашу шкатулку...
– Теперь я вспомнил. – О'Коннелл улыбнулся, покачал головой и, рванувшись вперед, несмотря на кандалы, умудрился, просунув руку через прутья, ловко ударить Джонатана справа в челюсть. Брат Эвелин никогда не был силен в кулачных боях, и этот удар сразу же поверг его на землю. Не поднимаясь на ноги, он потер ушибленное место, плохо соображая, что произошло.
– Так или иначе, – снова заговорила Эвелин, – но ваша шкатулка у нас, и мы пришли, чтобы спросить вас кое о чем в связи с этой находкой.