Таким же развлечением можно было считать и появление Эвелин. Из-за всех решеток на нее таращились узники. Однако вполне ожидаемых свистков с их стороны не последовало. Заключенные, с лицами, обезображенными шрамами, косматыми бородами, одноглазые, с гнилыми зубами, молча смотрели на нее. Они напоминали стаю голодных шакалов, увидевших свежее мясо.
– Женщина без паранджи, – пояснил начальник тюрьмы, приподнимая бровь, словно хотел добавить: «Я же вас предупреждал». – Вы могли бы с таким же успехом прийти сюда и вовсе без одежды.
Эвелин не обратила внимания на его замечание, поскольку не сводила глаз с заключенного, которого выволокли на тюремный двор те же охранники, которые так грубо обошлись с ним и конце их свидания. Рика втащили на эшафот и поставили на люк. Палач в маске, обнаженный до пояса, в широких штанах, накинул петлю заключенному на шею и туго затянул ее. В этот момент О'Коннелл увидел на балконе Эвелин и Джонатана. Сначала он нахмурился, потом улыбнулся.
Начальник тюрьмы занял свое место, и Эвелин села рядом с ним. Джонатан предпочел стоять.
– Я вам дам на пятьдесят фунтов больше, чем заплатил за его смерть Легион, но только оставьте этого человека в живых, – обратилась Эвелин к Хасану.
Джонатан даже не поверил собственным ушам. Сто фунтов за этого обормота? Правда, он мог бы привести их в Хамунаптру...
Нос начальника тюрьмы задергался, как у возбужденного кролика:
– Я сам бы заплатил сто фунтов только за то, чтобы посмотреть, как повесят этого дерзкого поросенка.
– Тогда двести, – не отступала девушка.
– Двести фунтов? – переспросил Джонатан. Он не выдержал и тяжело плюхнулся на скамейку рядом с сестрой.
– Двести фунтов, – подтвердила Эвелин, кивая.
Но начальник тюрьмы отрицательно мотнул головой и поднял руку:
– Начинайте! – крикнул он палачу, который стоял возле смертоносного рычага. На лбу у О'Коннелла от напряжения выступили капли пота: он слышал каждого слово переговоров между Эвелин и начальником тюрьмы.
– Триста фунтов! – продолжала девушка.
Джонатан вцепился в плечо сестры и торопливо зашептал:
– Ты что, спятила? Это все наше годовое пособие! И ты согласна отдать его за этого мерзавца?
Эвелин строго взглянула на брата и одними губами беззвучно произнесла: «Хамунаптра».
Однако начальник тюрьмы даже не стал отвечать на последнее предложение девушки. А там, внизу, возле виселицы, палач уже спрашивал О'Коннелла:
– У тебя есть последнее желание?
– Да, конечно. Нельзя ли перенести это мероприятие, например, на завтра? У меня после вашего супа из рыбьих голов появилась какая-то тяжесть в животе.
Палач замер на месте. Ему до сих пор не приходилось слышать ничего подобного. Он повернулся к балкону и прокричал просьбу осужденного, обращаясь к Хасану, хотя и начальник тюрьмы, и его гости прекрасно слышали каждое слово О'Коннелла.
– Нет-нет, – нетерпеливо отмахнулся начальник тюрьмы. – Никто не будет ждать до завтра. Продолжайте!
Смущенный палач пожал плечами, глядя на О'Коннелла, словно хотел сказать: «А я-то тут при чем?», и схватился за рычаг, раскрывающий люк под ногами осужденного.
Джонатан закрыл лицо руками.
Начальник тюрьмы посмотрел на Эвелин, затем крикнул палачу:
– Подожди! – и снова взглянул на девушку: – Вы говорите, пятьсот фунтов?
– Да.
Хасан положил руку на ногу Эвелин, чуть выше колена:
– Я соглашусь, если вы предложите мне другое вознаграждение, нефинансовое... если вы будете добры ко мне. Понимаете, я одинокий человек, и у меня очень тяжелая работа...
Эвелин убрала руку Хасана, брезгливо приподняв ее средним и большим пальцами, как будто пыталась отделаться от какого-то омерзительного насекомого. Затем она отвернулась и пару раз кашлянула, выражая этим свое отвращение.
Начальник тюрьмы оказался человеком гордым, и его сильно ранил безумный смех заключенных, которые стали свидетелями такого жестокого отказа.
Опустив вниз большой палец – жестом, достойным Нерона, – он приказал палачу довести дело до конца.
И тот немедленно повиновался.
Люк под ногами О'Коннелла распахнулся, и одновременно с диким криком Эвелин: «Не-е-е-ет!» бывший капрал Иностранного Легиона рухнул вниз, натягивая веревку.
Тело его дернулось...
...но при этом он остался жив и принялся отчаянно лягаться и извиваться, болтаясь в воздухе!
– Надо же, какая удача! – игриво покачал головой начальник тюрьмы, складывая пальцы рук вместе. – Редкое явление. У него не сломалась шея. Так что мы сможем еще некоторое время понаблюдать за тем, как он будет дергаться, пока не задохнется окончательно.
Остальные заключенные отреагировали на случившееся по-разному. Кого-то предсмертные муки О'Коннелла развеселили. Отовсюду раздавался одобрительный хохот. Другие, напротив, проявили свое недовольство. Наверное, они были возмущены тем, что осужденному приходится так долго страдать. Или они были разочарованы, что им не удилось понаблюдать за тем, как у человека ломается шея?
Джонатан, разумеется, не получил никакого удовольствия, глядя на несчастного, лицо которого сильно покраснело от прилива крови. О'Коннелл продолжал отчаянно вертеться на веревке, борясь с удушьем.
Эвелин что-то прошептала на ухо начальнику тюрьмы. Джонатан вздрогнул: конечно же, она не намерена предложить этому типу...
– Хамунаптра? – широко раскрыв глаза от удивления, переспросил Хасан. – Вы лжете!
– Я никогда не лгу! Я добропорядочная женщина.
Хасан нахмурился:
– Так значит, этот грязный поросенок знает, как найти Город Мертвых со всеми его сокровищами?
– Да…и если вы прикажете обрубить веревку, мы предложим вам... пять процентов.
О'Коннелл, задыхаясь, но все же продолжая слушать разговор Эвелин и Хасана, каким-то образом умудрился прохрипеть: «Пять процентов?» Глаза его были выпучены, как полагал Джонатан, из-за того, что он был поражен жадностью Эвелин. Но, наверное, еще и потому, что он задыхался и был близок к смерти.
– Ну, хорошо, – продолжала Эвелин. – Десять процентов.
– Пятьдесят, – отрезал начальник тюрьмы.
– Двадцать.
– Уступите... уступите же ему... – хрипел О'Коннелл, и лицо его стало приобретать синюшно-багровый оттенок.
– Сорок, – проговорил Хасан.
– Тридцать.
– Я... я умираю! – раздался прощальный стон О'Коннелла.
– Двадцать пять, – снизил свою долю начальник тюрьмы.
– Согласна! – воскликнула Эвелин, и они пожали друг другу руки.
Начальник тюрьмы одарил ее своей незабываемой улыбкой, обнажая зеленые зубы, и что-то выкрикнул палачу на арабском. Тот взмахнул кривым мечом, разрубил веревку, и О'Коннелл рухнул на землю.
Полумертвый, Рик покатился по гравию двора, все еще задыхаясь и откашливаясь. Но теперь он стал героем дня: все заключенные ликовали. Они, аплодировали ему, одобрительно свистели и смеялись от радости. Правда, сам Рик еще не мог прийти в себя, а потому не сумел по достоинству оценить вновь обретенную свободу.
Джонатан сейчас чувствовал себя немногим лучше О'Коннелла. Надо же! Им придется отдать двадцать пять процентов! Ну, теперь уж они точно должны дойти до Города Мертвых...
Эвелин поднялась со скамьи и, перегнувшись через перила балкона, улыбалась своему новому партнеру.
– Мне тоже очень приятно было познакомиться, – сообщила она.
В это мгновение О'Коннелл потерял сознание.
Глава 6 «Ночь на Ниле»
Нил с его двумя рукавами – Белым и Голубым – самая длинная река в мире и единственная, насколько знал Ричард О'Коннелл, текущая с юга на север. Все в этой идиотской стране теснились к его берегам и идущим от русла каналам. И в Каире, и дальше, к югу, где долина Нила раскинулась на пять миль в ширину.
Под жарким палящим дневным солнцем река казалась полосой блестящего сатина, оттенком чуть темнее безоблачного неба. То тут, то там на берегах возвышались пирамиды. По спокойной глади изящно скользили лодки с пассажирами и грузом, а их паруса напоминали распростертые крылья чаек.