Это прекраснейшая из всех его бесчисленных сводных сестер. Ментесоуфис разразился криками восторга.

– Я желаю, чтобы ее немедленно привели ко мне. Я хочу ее видеть. Ты говоришь, что она прекрасна?

– Красавица с розовыми щечками – самый прекрасный цветок среди дочерей Земли, повелитель. Ни одна из них не достойна тебя более, чем она.

– Тогда я беру ее в жены, – решительно воскликнул фараон. – Сегодня вечером приведешь ее ко мне.

Когда Нитокрис и фараон встретились, оба хранили молчание. Они лишь взглянули друг на друга и не могли отвести глаз. Ментесоуфис наслаждался очарованием принцессы, а та сквозь завесу своих длинных ресниц созерцала благородный облик молодого человека, гладкую бронзовую кожу блестящего тела, которое было лишь отчасти прикрыто фартуком, отделанным по краям золотом. На его широких плечах покоилось драгоценное ожерелье с медальоном, покрытым многоцветной эмалью, а его прекрасное лицо обрамлял золотой и пурпурный немсет,[2] над которым возвышалась царская змея.

Спустя некоторое время фараон встал с трона и подошел к девушке, которая смиренно стояла у подножия порфирной лестницы. Он протянул руку, чтобы помочь ей подняться.

– Нитокрис, твоя красота сияет ярче солнца в зените, сильнее луны и звезд в синеве ночного летнего неба. Ты навсегда покорила мое сердце. Даруешь ли ты мне свое?

Нитокрис была столь тронута, что не смогла ничего ответить. Она лишь склонила голову и доверчиво вложила свою ладонь в руку молодого человека. От его взгляда ее розовые щеки густо покраснели.

Свадебное торжество сопровождалось всеобщим народным ликованием, но молодожены его даже не заметили. Они жаждали уединения, хотели скрыться от всего мира и видеть лишь друг друга. Они спускались к Нилу и катались под золотым парусом на барке, которую рабы проводили меж зарослей папирусов и цветов лотоса. Иногда по вечерам Ментесоуфис брал у рабыни арфу и под музыку подбирал нежные слова, воздающие хвалу чарам его возлюбленной.

То были райские часы, память о которых они хранили в сердцах, чтобы черпать силы перед лицом грозного грядущего.

Едва лишь погасли праздничные костры, завяли венки и были сброшены роскошные одежды, темные тучи начали сгущаться на горизонте. Наибольшую угрозу представляли собой Сабур, верховный жрец Ра, и Сендьи, правитель ворот из слоновой кости.

Над великой террасой святилища Солнца нависла ночь. Погасли отливавшие золотом острия обелисков, символизирующие бога, гигантские колоннады погрузились во тьму. По огромной зале с колоннами из розового гранита, которая скудно освещалась двумя факелами, прохаживались два человека и беседовали между собой приглушенными голосами. На одном из них был длинный наряд шафранового цвета. По хищному лицу и лысому черепу в нем легко можно было угадать жреца. То был Сабур. У другого на бедрах был лишь льняной фартук, но массивное золотое ожерелье выдавало в нем знатного человека. Он был высок, силен и красив. Его жестокое лицо было как будто выточено из камня. Это был Сендьи.

Мужчины подошли к большой бронзовой двери и остановились.

– Мы не можем больше ждать, – промолвил Сендьи. – Мои люди подстрекают народ уже несколько недель. Они ждут лишь удобного случая. Я распространял слухи о близящемся голоде. А это значит, что фараон может опять сгонять рабов и возводить себе погребальную пирамиду.

Сабур покачал головой.

– Мне кажется, что время пока не пришло, Сендьи. Народ еще сыт праздничными яствами и угощениями. Он не думает ни о мятеже, ни о кровопролитии.

– Достаточно того, что кто-то думает за него, – саркастически ответил сановник. – Народ – это животное, и если ты знаешь, как с ним обходиться, то его можно вести куда угодно. Египтянам нужен владыка, который вернет им утраченное величие. Затянувшееся правление старого Пепи заставило наш народ забыть о войне. Новый царь думает лишь о любви. Этому надо положить конец.

– Любовь может скоро иссякнуть, – сказал Сабур. – Царь молод, и, быть может, будет достаточно того, чтобы отдалить от него супругу.

Глаза Сендьи мерцали. Он знал, что верховный жрец подразумевал под словом «отдалить». Сильный яд – и все кончено.

– Она слишком прекрасна, – промолвил он. – Мне жаль ее. Когда царь будет мертв, ей придется избрать нового супруга. Она очень молода. А какая царица захочет прожить всю свою жизнь в одиночестве?

Сабур помолчал некоторое время. Замысел сановника был ясен: он собирался избавиться от царя, затем взять в жены царицу и таким образом завоевать престол.

– Вне сомнения, ты прав, – сказал он наконец. – Но к чему такая спешка? Дай им время пресытиться друг другом.

– Быть может, дать им еще время произвести на свет наследника? Нет, Сабур, надо сделать все сейчас, без промедления. Могу ли я на тебя рассчитывать?

Верховный жрец обменялся взглядом со своим сообщником.

– Тебе же известно, что через три дня Ментесоуфис торжественно направится в храм, дабы получить благословение и вымолить у Ра многочисленное потомство.

– Через три дня? Хорошо, все будет готово. Вооруженные заговорщики будут ждать, когда он покинет дворец. Там всегда собирается много людей. Несколько слов воспламенят толпу, и огонь распространится по ветру.

Не сказав более ни слова, Сендьи слегка поклонился и скрылся за колоннами. С усмешкой прислушивался Сабур к шороху его сандалий, который еще раздавался в темноте.

С некоторых пор Нитокрис чувствовала себя неспокойно. Город находился в странном возбуждении. Его шум доносился до нее сквозь толстые стены и широкие дворцовые площади. Всеми, даже военачальниками, овладело смятение, все говорили приглушенными голосами и обменивались взглядами, значения которых Нитокрис не понимала. Лишь Ментесоуфис был весел и спокоен. – Я бы хотела, чтобы ты не шел сегодня в храм, возлюбленный, – сказала она, наконец, мужу. – Говорят, народ обуяло какое-то неистовство. Он кричит и бушует… Останься со мной…

Ментесоуфис рассмеялся и заключил супругу в объятия.

– Не тревожься, моя нежная лань, ничего не случиться. Народ уже давно приобрел эту дурную привычку – волноваться. Пусть люди наорутся вдоволь. Я не могу, как боязливое дитя, остаться дома, когда мой народ чем-то недоволен. Ты бы по праву тогда презирала меня, а я бы хотел сохранить твое уважение.

– Я люблю тебя, ты знаешь, как я люблю тебя… Что нам народ? Какое нам, в сущности, дело до всего, кроме нас с тобой.

Нежно, но настойчиво высвободился фараон из ее объятий. В дверях возникла внушительная фигура Сендьи.

– Все готово, фараон, – произнес он. – Твоя свита ожидает тебя, и я готов сопровождать тебя в храм.

Нитокрис подбежала к нему и заломила руки.

– Обещаешь мне, Сендьи, охранять царя? Я умираю от страха сегодня и очень не хочу, чтобы он покидал меня.

Узкие губы наместника с юга презрительно скривились.

– Фараон не должен дрожать и, как боязливая жена, скрываться за стенами своего дворца, когда народ гневается.

– Я сказал то же самое, – хладнокровно промолвил молодой царь. – А теперь, Сендьи, пойдем. Я хочу поскорее вернуться, дабы успокоить ее.

Ментесоуфис высвободился из объятий Нитокрис и вместе с Сендьи стремительно вышел. Нитокрис едва не лишилась сознания от разъяренных криков и диких воплей. Ужас охватил ее, сдавил горло, руки бессильно повисли. Она ощутила, что не увидит своего мужа никогда. Это окончательно и неизбежно.

Беспощадное солнце, до трещин иссушающее землю, нависло над глиняными хижинами на берегу Нила и опаляло террасы храма богини-львицы Сехмет. Казалось, ярость толпы нарастала по мере увеличения жары. Бронзовые ворота дворца распахнулись и чудовищный шум поглотил все. Нитокрис сжала обеими руками голову, чтобы ничего не слышать. Когда она отняла их, до нее уже доносился тяжелый ропот, похожий на шум отступающего моря. Но это не успокоило ее, а лишь подтвердило опасения.