Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1941 года «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время» были отменены очередные и дополнительные отпуска, введены обязательные сверхурочные работы от одного до трех часов в день.

В первый год войны, а именно 26 декабря 1941 года, Президиум Верховного Совета СССР принял еще один очень важный указ, которым было установлено, что рабочие и служащие предприятий военной промышленности, в том числе эвакуированных предприятий, а также предприятий других отраслей, обслуживающих военную промышленность по принципу кооперации, являются на период войны мобилизованными и закрепленными для постоянной работы за теми предприятиями, на которых они работают. Самовольный уход рабочих и служащих с этих предприятий рассматривается как дезертирство.

Вводя в действие новые, продиктованные условиями военного времени законы, партия и правительство проявляли прежде всего заботу об усилении обороноспособности нашей страны и боевой мощи Красной Армии и Военно-Морского Флота.

Строгое соблюдение социалистической законности в годы Великой Отечественной войны играло чрезвычайно важную роль в деле укрепления воинской и трудовой дисциплины, без чего немыслима была бы победа над врагом. В то же время советские законы в военное время были направлены на охрану общественного порядка, прав военнослужащих и их семей, социалистической собственности, на борьбу с преступностью.

Через два дня после начала войны на ближайшую станцию были поданы эшелоны и началась погрузка в вагоны техники и личного состава нашей дивизии.

Время перед отправкой эшелонов тянулось очень медленно. Во всяком случае мне так казалось. Мучительно больно было смотреть на слезы родных и близких, прощавшихся с командирами и красноармейцами, уходящими на фронт. Каждый понимал, что, может, видятся в последний раз…

Под вечер 24 июня эшелоны тронулись в путь. Я не ожидал, что придется ехать родными местами, но наш эшелон 28 июня прибыл на станцию Шуя. Из вагонов, разумеется, никого не выпускали, и я с сердечным трепетом смотрел в приоткрытую дверь на знакомый с детства вокзал. Ведь всего лишь в семи километрах отсюда – мое родное село. Если бы знала мама, что я нахожусь так недалеко от нее! Прошло уже почти два года со дня последней нашей встречи.

На каждой станции эшелоны радушно встречали и провожали дети и взрослые, бросали в вагоны цветы, желали быстрейшей победы над врагом.

Вскоре прибыли на место нашего назначения – станцию Кузнецовку, находившуюся недалеко от живописного городка Себеж, в 15 километрах от старой границы с Литвой.

Не успели разгрузиться, как появились два немецких бомбардировщика и сбросили несколько бомб. К счастью, бомбы упали в стороне от железнодорожной станции, не причинив нам вреда.

Штаб дивизии, в том числе военная прокуратура и военный трибунал, разместились в лесу, километрах в двух от станции Кузнецовка. Днем жизнь штаба и его подразделений протекала деловито и спокойно, но с наступлением ночи приходила какая-то необъяснимая тревога. В лесу то в одном, то в другом месте слышались выстрелы. При проверке выяснилось, что это стреляли часовые. Некоторым из них казалось, что к ним кто-то крадется. Такое тревожное состояние вызывалось слухами о диверсантах и шпионах, заброшенных противником.

На моральном состоянии личного состава дивизии сказалась неприятная картина, которую мы увидели, – беспорядочная масса беженцев, а иногда даже каких-то военнослужащих, идущих по дороге с запада на восток. Их вид угнетал, наводил на горестные размышления, порождал боль и недоумение.

3 июля 1941 года по радио была передана речь Председателя Государственного Комитета Обороны И.В.Сталина. Он изложил программу, разработанную Центральным Комитетом партии. Наша партия разъясняла народу справедливый характер Великой Отечественной войны, священную обязанность каждого советского человека защищать Родину, отстаивать завоевания социализма, призывала к самоотверженному труду в тылу.

Перед Красной Армией ставилась задача «отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу».

Многие положения этой речи имели самое непосредственное отношение к работе военных юристов. Помню, как внимательно вчитывались мы в слова И.В.Сталина: «Организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями ложных слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всем этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам…»

«Нужно немедленно предавать суду военного трибунала всех тех, кто своим паникерством и трусостью мешает делу обороны, невзирая на лица…»

Слушать и читать эту речь было нелегко. Но в то же время она ободряла. Появилась полная ясность и определенность. В речи была сказана хотя и горькая, но полная правда. И это было чрезвычайно важно. В тот день мы особенно остро почувствовали, что над нашей Родиной нависла смертельная опасность, и тем не менее слова партии определяли ясную перспективу нелегкой борьбы, которая, мы были уверены в этом, непременно закончится нашей победой.

Тем временем война продолжалась. Вооруженные до зубов гитлеровские полчища, опьяненные легкими победами над другими странами, рассчитывая на обещанный блицкриг, рвались вперед. Наши войска, несмотря на героическое сопротивление, не могли сдержать врага и вынуждены были отходить в глубь советской территории. Среди причин, вызвавших неудачи Красной Армии в первые месяцы войны, была и такая – необстрелянность некоторых соединений. По этой причине были случаи побегов с поля боя, дезертирства и членовредительства, являющиеся наиболее опасными видами преступлений, подрывающих боеспособность частей и подразделений.

Борьба с этими преступлениями в первый год войны была одной из главных задач органов военной юстиции и органов государственной безопасности.

Виновные в этих тяжких преступлениях иногда приговаривались военными трибуналами к расстрелу, который в отдельных случаях производился перед строем вновь прибывшего пополнения. Однако вскоре и командование и военные юристы убедились в том, что нельзя переоценивать эту меру. Становилось все более ясным, что преступления в боевой обстановке, как правило, не были связаны с намерением вовсе уклониться от службы в армии и защиты Родины, а возникали в результате минутной слабости, вызванной неопытностью, необстрелянностью, психологической расслабленностью. Скажем прямо: некоторые наши воины, особенно из числа мобилизованных, были ошеломлены натиском вооруженного до зубов врага. Массированный огонь минометов и артиллерии, трескотня автоматов и пулеметов, бомбардировки с воздуха, множество танков – все это давило на психику. Появились своего рода «болезни»: танкобоязнь, самолетобоязнь и т д. Вот в такой обстановке у некоторых красноармейцев, а иногда и у командиров сдавали нервы. Однако скоро все изменилось. Уже после разгрома гитлеровцев под Москвой преступления, связанные с трусостью, встречались все реже и реже. Постепенно накапливался боевой опыт, умение маскироваться, закапываться в землю, успешно противостоять атакам противника. В боях приобретались мужество и стойкость, выдержка и самообладание. Исчезли танко – и самолетобоязнь.

Неуклонно наращивалась мощь советского боевого оружия. В войска все больше и больше поступало автоматов, пулеметов, танков, самолетов, появились легендарные «катюши».

В этих условиях стал постепенно меняться и подход к решению вопросов о предании военнослужащих суду военного трибунала и к определению мер наказания.

Продолжая беспощадно карать шпионов, изменников Родины, диверсантов и других особо опасных преступников, военные трибуналы широко применяли отсрочку исполнения приговора, направляя осужденных в действующую армию. Подавляющее большинство осужденных в боях с врагом проявляли отвагу и храбрость, а затем освобождались от наказания со снятием судимости.