Но военная жизнь, а в особенности фронтовая, отличается быстротой течения. В конце июля 1942 года в прокуратуру дивизии прибыл исполнявший обязанности прокурора армии военный юрист 1 ранга Постников и, что называется, «с порога» объявил, что намерен перевести меня в аппарат прокуратуры армии на должность помощника по общему надзору. Немного подумав, я не стал возражать против такого предложения. Прокурором дивизии был назначен военный юрист 2 ранга Иван Михайлович Максимов, которому я и передал дела. С Максимовым мы встретились уже после войны, в Москве. Он работал на должности заместителя Главного военного прокурора.

Через некоторое время после моего отъезда из дивизии состоялось решение о назначении следователем прокуратуры армии моего коллеги по 20-й гвардейской дивизии И.С.Моргунова. А на его место был назначен лейтенант Глазунов, способный и деятельный офицер, работавший секретарем военной прокуратуры дивизии.

С Иваном Семеновичем Моргуновым я работал более трех лет. Это был кадровый военный юрист. Он прекрасно знал следствие и относился к нему любовно. Казалось, что никакой иной работы для него не существует, кроме следственной. Дела он расследовал тщательно, объективно, глубоко, всесторонне. Дело, расследованное им, было приятно взять в руки. Оно было хорошо оформлено. Протоколы и другие следственные документы он составлял четко, хорошим и ровным почерком. Нормы уголовно-процессуального закона соблюдал скрупулезно, не допуская никакого упрощенчества. Высокий, стройный и красивый, всегда подтянутый, Иван Семенович являл собой пример человека военного, любящего службу.

Как мне стало известно из его писем, по окончании войны с Германией он был направлен на Дальний Восток воевать с Японией, а потом заболел малярией и демобилизовался из армии. Затем ряд лет работал прокурором следственного отдела Челябинской областной прокуратуры. Однако болезнь глаз оторвала его от любимой работы, и Иван Семенович рано ушел на пенсию…

С 4 августа 1942 года наша 31-я армия участвовала в Ржевско-Сычевской наступательной операции войск Западного и Калининского фронтов. Прорвав сильно укрепленную оборону врага, соединения армии после ожесточенных боев освободили Погорелое Городище и подошли к Зубцову.

Активным боевым действиям сильно мешали дожди. Дороги пришли в негодность, и автотранспорт буквально встал. В непролазной грязи утопали тысячи машин. Тылы оторвались от боевых частей. Нарушилось снабжение войск продовольствием и боеприпасами. Началось строительство дорог-жердянок. Были построены сотни километров таких дорог. Но вскоре дожди прекратились, грязь подсохла и пробки на дорогах стали рассасываться. Возобновилось наступление, в результате которого войска армии освободили ряд населенных пунктов и овладели городом Зубцов.

Как уже говорилось раньше, я был назначен помощником прокурора армии по общему надзору. Как только началось наступление нашей армии, я отправился в полевые армейские госпитали для проверки соответствующих приказов об обслуживании раненых, которых в период активных боевых действий было много. Придя однажды утром в один из госпиталей, я увидел там крайне неприглядную картину. Мест для размещения раненых не хватало, и многие из них лежали на траве под открытым небом. Раненые поступали непрерывно. Санитары с большим трудом успевали переносить их с машин. Медицинские сестры сбились с ног, не успевая делать перевязки. У некоторых раненых под грязными повязками появились гнойники. Я разыскал начальника госпиталя, но он в ответ на мои вопросы только развел руками:

– Вы видите, что творится. У меня нет больше людей.

Я немедленно поехал в прокуратуру и доложил об увиденном прокурору. Он сейчас же проинформировал начальника тыла армии о положении дел в этом госпитале и просил принять срочные меры. На следующий день я снова побывал в нем, обстановка там значительно улучшилась. Госпиталю была оказана необходимая помощь.

В середине августа 1942 года исполнявший обязанности прокурора армии В.В.Постников был отозван в распоряжение прокурора фронта. Нам было жаль расставаться с этим человеком, всеми уважаемым прежде всего за ровное, доброжелательное отношение к людям.

Вскоре к нам прибыл новый начальник. С первых же дней мои отношения с ним сложились не лучшим образом. Одной из причин этого было дело об уничтоженной во время бомбежки на станции Погорелое Городище цистерны с горючим. Когда прокурор армии узнал, что сгорела цистерна с горючим, он приказал мне установить причины, по которым не было вовремя слито горючее. Я проверил и доложил:

– Цистерну с горючим вовремя не слили потому, что не было свободной тары. Считаю, что о случившемся следует проинформировать начальника тыла, с тем чтобы он принял соответствующие меры и наказал виновных своею властью. Оснований для возбуждения уголовного дела я не нахожу.

Однако прокурор со мной не согласился и предложил возбудить дело и передать следователю. Я выполнил приказание и материал передал следователю прокуратуры армии.

Дней десять следователь занимался расследованием и пришел к выводу, что в действиях работников армейского склада горюче-смазочных материалов нет состава преступления, и дело производством прекратил. Прокурор армии пришел в ярость, обвинил нас в беззубости и объявил мне выговор за плохой надзор за расследованием этого дела. Следователь же отделался прокурорскими упреками. Так я получил первое и последнее взыскание за всю мою тридцатипятилетнюю службу в армии. До сих пор считаю его несправедливым.

Наступила осень 1942 года. Все мы с огромным вниманием следили за ходом исторической битвы под Сталинградом. На нашем же участке фронта шли бои местного значения. Работники прокуратуры армии занимались своими обычными делами. В один из дней при проверке армейского продовольственного склада я обнаружил около железнодорожных путей сваленный в огромную кучу картофель. Ночью ударили заморозки, и картофель подморозило. Я пошел к начальнику склада и попросил его дать объяснение, почему картофель остался неубранным и даже не покрытым брезентом или соломой. Объяснение было неудовлетворительным. Я возбудил против начальника склада уголовное дело по соответствующей статье уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за преступную халатность.

Недели за две до этих событий со мной произошел случай, который я и сейчас не могу вспоминать без волнения. Стояла дождливая, промозглая погода. Дороги размыло. Люди и транспорт увязали в грязи смоленских проселочных дорог и полей. Прокурор направил меня в один из полков, находящихся в обороне, для проверки обеспечения его личного состава продовольствием и вещевым имуществом. Рано утром я пришел на передний край и в ходе проверки установил, что в некоторых подразделениях имеются серьезные нарушения соответствующих постановлений Государственного Комитета Обороны, приказов командования фронта и армии по вопросам снабжения войск.

Доложил прокурору о результатах проверки. Выслушав меня, он спросил:

– А объяснения с командиров рот и батальонов взял?

– Нет. Я не считал нужным, поскольку в данном случае не идет речь о возбуждении уголовного дела.

– Иди обратно и возьми объяснения.

Приказ есть приказ. Я тут же отправился в часть. До переднего края нужно пройти километров восемь. Короткий ноябрьский день склонялся к вечеру, и я, боясь, что в темноте потеряю дорогу, быстро направился к месту расположения нужных мне подразделений. Кажется, осталось немного. Перепрыгнул через одну траншею, другую, сейчас, думаю, будет последняя траншея. Вот и она! Перемахнув траншею, я увидел какого-то странного солдата, откапывающего картошку под полом сгоревшего дома. Присмотревшись, заметил на нем немецкую форму. «Фашисты!» Тихо повернул назад и, незамеченный, скрылся в сумерках наступившего вечера. И уже будучи в безопасности, в полной мере почувствовал всю нелепость и опасность положения, в котором находился минуту назад.