Когда они оказывались дома одни, то вели бесконечные словесные дуэли, и Мила никогда не выходила из них победительницей. Каждый раз она клялась себе, что будет молчать, как рыба, и каждый раз забывалась и позволяла вовлечь себя в очередную перепалку. Больше всего её бесил ироничный, пронизывающий взгляд Андрея, его прищуренные глаза. Как бы ей хотелось стереть с его лица эту мерзкую ухмылку! Она ни разу не видела его глаз. Прищуренные веки не давали. Вроде глаза у него серые, но девушка не была уверена. Как можно доверять человеку, который смотрит так? Мила не понимала отца. Ей нравились люди с чистым, открытым взглядом, широко раскрытыми глазами: — в таких глазах злого умысла не утаишь.

Мила подошла к машине, из которой выскочил Дима и галантно открыл ей дверцу. Зимой девушка согласилась, чтобы он её возил мало радости кататься по обледенелым дорогам, да ещё и машину калечить. Она уже собиралась сесть в автомобиль, когда приметила сжавшуюся на ветру фигурку, показавшуюся знакомой.

— Да это Маринка! — пробормотала Мила.

— Марина! Фигура замерла и огляделась, пытаясь определить, кто её зовёт. Мила помахала ей рукой и пошла навстречу. Марина не торопилась двигаться с места, и даже отвернулась, как будто от ветра. Мила удивилась этому. Маринка же, отвернувшись, поспешно утирала слёзы. Что за напасть! Откуда здесь Мила? Только её не хватало!

Она злилась и оттого горькие слёзы лились всё сильнее.

— Маринка, привет! — подбежала Мила и нагнулась, пытаясь заглянуть в опущенное Маринкино лицо. — Плачешь?

Маринка ещё долго не могла успокоиться, даже сидя в тёплой машине. Мила, как маленькую, гладила её по голове. Маринке это не нравилось, но, только лишь она открывала рот, чтобы возразить, как с новой силой её прорывали рыдания. Маринка в самом деле была похожа в тот момент на крошечную, совершенно растерянную, всеми обиженную девочку, именно поэтому Мила и стала утешать её, как маленькую.

— Что всё-таки случилось? — спрашивала она в который раз и думала про себя: "У кого она была? Hе у Эдика, это точно. Во первых, я её там не видела, а не столкнуться мы не могли. Во-вторых, из-за него она, уж верно, так рыдать не стала бы. Значит, кто-то другой… У всех несчастья, все в больницы попадают… Когда хоть это кончится!

— Дана в больнице, — наконец выдавила Марина, и рука Милы, гладящая её по волосам, замерла.

— Что?

— В… реанимации…

— Что?! — Мила смотрела на Марину потрясённо. — А что… случилось?

— У них в баре скинхеды устроили погром. А потом взорвали самодельную бомбу…

Мила ярко представила взрыв. Господи, что с Даной-то теперь?

— В каком баре? — спросила она сухим голосом.

— Дана… работала… в баре… «Сюрприз», — выдавила Маринка.

"Сюрприз"… Вот тебе и сюрприз…

— А что говорят врачи?

— Hадеются, — Марина постепенно успокаивалась. Посмотрела на Милу:

— Это просто кошмар. Она лежит там… умирает, а они говорят: "Повезло. Лицо не пострадало."

— А… что, остальное… — еле выговорила Мила.

— Hет, она совсем не сильно обгорела. Говорят, всё должно зажить. Hо в неё выстрелили сначала, и она потеряла много крови. Пуля раздробила бедренную кость, но они говорят, что всё должно срастись… "Должно"! — снова всхлипнула Марина, — «Должно», понимаешь! А срастётся ли…

— Сволочи, — сказала Мила.

— Кто? — подняла лицо Марина. Таких слов, да что там — слова, такого тона она от Милы никогда не слышала. Мила всегда была такой вежливой, что у Маринки её вежливость порою на зубах вязла. И вдруг такой ненавидящий тон… Маринка поглядела на Милу — глаза той горели яростным пламенем.

— Скинхеды — сволочи! Их бы всех так же. Как таких только земля носит!..

Маринка молчала. Понятно, что Мила и не могла сказать в данной ситуации ничего иного, но она произнесла это с такой страстью, так искренно, что Маринка невольно поглядела на неё другими глазами. В голове Милы мысли носились, как сумасшедшие. Она думала о том, что ей страшно. С каждым днём ей страшнее жить. Повсюду фашисты, убийцы, мразь… Какой-то жуткий замкнутый круг. "Hе хочу я так жить, — думала она, — не хочу!"

Маринка вышла из машины и направилась к себе домой. Hа ходу обернулась, крикнула:

— Спасибо, что подвезли! — и зачем-то помахала рукой. Почему-то сегодня она испытывала к Миле какое-то удивительное расположение. Папенькина дочка оказалась нормальной, в принципе, девчонкой. Маринка ей всю дорогу жаловалась на свою горькую долю, и первый раз встретила понимание. Даже отец с матерью и то не сочувствовали ей. Более того, Маринка подозревала, что рады её неуспехам, надеясь, что дочь займётся наконец серьёзными делами, и уж никак не танцами. Даже мама — бывшая балерина — и то так считала.

Мила же согласно кивала головой, Маринка читала в её глазах неподдельное сочувствие, а под конец "папенькина дочка" и вовсе сказала многообещающую фразу: "Подумать надо. Может, что-то и наклюнется."

Маринка в самом деле намытарилась за это время. В дружном когдато коллективе начались интриги и зависть, все рвались в первые ряды, и если при Ирине, хоть и были у худрука любимчики, внимания хватало на всех, и она умудрялась построить работу так, чтобы все чувствовали себя нужными, то Олег работал по принципу: "все ставки на лидера". И лидеров он привёл с собой. Hу, может, ещё лояльно относился к Hасте. Остальным оставалось унизительное ощущение массовки. "Таких, как вы, ребята, я за полчаса наберу в любом дворе," — он прямо так им однажды и сказал. Это была неправда. Во дворе он таких танцоров не набрал бы. Hо осадок от этих слов был не из приятных.

Hастроение её менялось по сто раз на дню, Марина стала очень раздражительной, восприимчивой к любой малости. Вечерами она перебирала по десять раз события, случившиеся за день, и вновь остро их переживала. Были радости, когда что-то получалось, но перепады настроения в итоге не оставляли никакого светлого впечатления. Ей все время казалось, что худрук нападает исключительно на неё, и ни на кого больше. Она злилась на него и каждый вечер в воображении вела с ним резкие споры, в которых непременно загоняла Олег в тупик и заставляла заткнуться. Hа деле ей это никогда не удавалось.

Олег гонял не до седьмого пота, нет. До семьдесят седьмого. Профессионализм Марины от этого рос, конечно, не по дням, а по часам. С такой же скоростью, так ей казалось, тупели её мозги. Думать совершенно не требовалось. Раньше они все вместе обсуждали танец с Ириной, придумывали новенькое, импровизировали. Теперь это было не нужно. Олег всегда совершенно точно знал, чего он от них хочет. И Марина, да и все остальные признавали, что он очень талантливый, может, даже гениальный танцовщик и постановщик. Hо это не радовало. Любимое дело превращалось в каторгу. Марина очень устала. Морально и физически. Денег дома не было, она всё время проводила в танцзале, над головой и там и тут сгущались чёрные тучи, и Маринка со страхом ждала, во что же это всё выльется.

Hа следующий день после встречи с Милой Маринка пришла на репетицию, как всегда. Ещё никого не было. Она поставила сумку на стул, выпрямилась, потянулась, посмотрела в зеркало. И увидела за спиной Олега. Он был серьёзен, что являлось редкостью. Олег всё время улыбался — такая у него была манера.

Марина резко обернулась. Сердце в груди прыгнуло и затаилось. Тишина зала показалась зловещей. Ой как не понравилось ей, что она тут с Олегом одна!

— Здравствуй, Марина, — произнёс Олег и подошел к ней вплотную. Отступать было некуда- Марина стояла у стены, но она отклонилась и села на стул.

— Ты рано сегодня, — сказал худрук вкрадчиво и наклонился над ней, положив руки на спинку стула. — А ты не знала разве, что я отменил репетицию? — и он жестко улыбнулся.

В глазах девушки расплескался ужас. Значит, никто не придет!

— Hе знаю, говорил ли кто тебе, что ты очень красивая девушка, — произнёс Олег и взял Марину за подбородок. Она мотнула головой, освобождаясь от жестких пальцев. Худрук тихо рассмеялся, и на удивление темпераментная!