Доброе село упоминается в летописях с тринадцатого века — там велись раскопки древнего городища. А какое же это было село — все тот же огромный и нарядный новый Владимир. Веселые и светлые высокие дома с яркими вывесками магазинов мелькали за окнами автобуса. Мимо проносились троллейбусы, десятки автомашин…

Наконец приехали мы в Боголюбово, такой же современный город, и только там, на задворках монастыря, сзади белого здания райисполкома, отыскали, наконец, старину.

Пожилая женщина вышла из-за угла Госбанка, отирая о фартук руки.

— Сторожем я при дворце. Пойдемте за мной, покажу вам, — заговорила она с сильным ударением на «о».

Ребята засмеялись, услышав это непривычное владимирское «оканье», засмеялась и женщина. Маленькие, живые глазки ее ласково оглядели нас.

— Откуда вы, граждане хорошие?

— Московские мы, московские, — также на «о» ответил Николай Викторович.

— Вот дворец Ондрея Боголюбского, — показала сторожиха.

Я всегда считал: раз дворец — значит, это нечто огромное, со множеством окон, с массой вычурных украшений, с роскошными залами… А тут за палисадником запрятался небольшой, с узкими оконцами, белокаменный двухэтажный терем.

Украшений на нем почти не было; только поперек стен шел выпуклый поясок с маленькими полуколонками, свисавшими вниз.

Оконца разместились как будто беспорядочно: то здесь одно, то там два вместе.

Вид очень портила колокольня, воздвигнутая над теремом вместо уничтоженной крыши. Впрочем, сразу можно было догадаться, где сохранилась истинная старина, где в прошлом столетии надстроили безвкусицу.

Мы обступили сторожиху, и она начала нам рассказывать…

— А они-то, братья Кучковичи, шурьями приходились Ондрею. Их сестра Улита была за ним замужем. Кучковичи и повели между собой такой разговор: «Князь-то Ондрей приказал нашего братана^[1], тоже Кучковича, зарубить, значит, и до нас доберется». Анбал, ключник, с вечера пролез в княжьи покои и выкрал меч Ондреев. Ондрей этот меч завсегда на ночь возле своей постели клал. Их, злодеев, было человек, верно, десять. Подошли они к этой дверце…

Мы, юные туристы, пройдя под тяжелыми сводами перехода, с невольным трепетом также подошли к этой самой, маленькой, вросшей в землю железной дверце. В величайшей спешке Лариса Примерная застрочила в своем дневнике.

— Враги стали стучать. Ондрей изнутри спрашивает: «Кто там?» А какой-то из злодеев говорит: «Это я, Прокопий». А Прокопий был самый верный слуга князя, только спал Прокопий в ту ночь в другом месте. Ондрей и открыл дверь…

Сторожиха большим ключом открыла эту самую массивную железную дверь. Мы увидели узкую, крутую лестницу с поворотами, с узкими, крошечными оконцами то справа, то слева. Каменные ступени, исчезавшие в полутьме, вели в верхние покои. Мы стали медленно подниматься по лестнице…

Старуха продолжала рассказывать, как здесь, на этих ступеньках, и выше, в первой горнице, завязалось страшное побоище десятерых вооруженных против одного безоружного. В тесноте злодеи не могли наброситься на свою жертву все вместе. Андрею удалось выхватить меч у одного из убийц и тяжело его ранить. Но враги нанесли Андрею несколько ударов. Он упал, потеряв сознание. Враги сочли его мертвым, спустились во двор. Андрей между тем очнулся, пополз вниз по лестнице и спрятался в небольшой нише стены…

Сторожиха показала нам и эту историческую нишу. Мы увидели засохший березовый веник, прислоненный к задней стенке ниши.

— Никак не успеваю записывать, — простонала Лариса Примерная.

— И не записывай! — огрызнулся на нее Миша. — Только слушать мешаешь.

Враги, видимо желая ограбить, вторично поднялись по лестнице и, не найдя трупа Андрея, испугались. При свете факелов по кровавым следам обнаружили они в нише раненого, выволокли его во двор и там добили. Тело несчастного два дня пролежало в огороде, пока его не похоронили. Владимирские горожане жестоко расправились с убийцами: они поймали их, связали, положили в просмоленные гробы и бросили в озеро, которое называется поэтому Плавучим. А княгиню Улиту, подозреваемую в соучастии, утопили в другом озере. И с тех пор то озеро называется Поганым.

Сторожиха так картинно рассказывала, с такой уверенностью водила нас по всем тем закоулкам, где шел смертный бой, точно жуткое убийство произошло не в 1174 году, а совсем недавно и она сама видела обезображенный труп Андрея и хоронила его.

Мы притихли, подавленные этим рассказом, и направились смотреть три низкие, полутемные, холодные и такие неуютные горницы терема со сводчатыми расписными потолками, с толстыми, чуть ли не метровой толщины, такими же расписными стенами, потом вновь спустились во двор. Хватит с нас этих ужасов!..

Сторожиха нам показала, где несколько лет назад велись раскопки. Возле стены терема увидели мы траншею глубиной свыше двух метров. На дне траншеи различались каменные плиты — мостовая двенадцатого века.

Сейчас терем как бы врос в землю. Чтобы войти внутрь, мы спустились на две ступеньки вниз. А раньше каким он казался высоким! Тут, несомненно, стояло ныне не существующее крыльцо. Конечно, оно было резное, из того же белого камня, с острым чешуйчатым деревянным верхом… А равнодушные к старине монахи, когда крыльцо начало разрушаться от времени, не стали его подновлять, а безжалостно снесли…

Сторожиха, видя, что мы ее внимательно слушаем, вошла во вкус и принялась рассказывать о раскопках.

— Тут копали студенты и нашли разные железки, бусины, черепки, монеты и костяное шило.

— Это не шило, это чтобы писать на бересте! — воскликнул Миша.

Спросили мы сторожиху о березовых книгах и о берестяных свитках, скатанных в трубочки.

Наш вопрос нисколько ее не удивил. Она тут же начала рассказывать, что произошло на Руси после убийства Андрея Боголюбского.

Два года во Владимирской земле была великая смута. Рязанские князья, воспользовавшись беспорядками, напали на Владимир, забрали разные драгоценности, в том числе и книги, и увезли к себе. Но потом, когда великокняжеский престол занял младший брат Андрея — Всеволод Большое Гнездо, — он заставил рязанцев вернуть все эти драгоценности. Но какие там были книги, березовые или другие, — этого сторожиха не запомнила.

— А то костяное шило где? — спросил Гриша.

Сторожиха ответила, что шило взял начальник над раскопками, Аркадий Данилович Курганов.

— Он сейчас в Суздале живет, только вы от него все равно никакого толку не добьетесь. Он-то, Аркадий Данилович, ведь совсем глухой.

Сторожиха призналась, откуда у нее такие богатейшие сведения из Русской истории и откуда она знает все подробности убийства Андрея Боголюбского: тот же Курганов много раз привозил сюда экскурсантов из Владимира и она всегда с большим интересом слушала его рассказы.

Лариса Примерная, потерявшая было надежду что-либо занести в свой дневник, тотчас же записала фамилию Курганова.

— Нашел! — раздался гулкий крик откуда-то снизу.

Мы все бросились бежать. Я почувствовал, как у меня екнуло сердце.

Траншея раскопок заворачивала за угол. Там, под теремом, виднелась черная дыра. Оттуда-то и вылезал сейчас Миша.

— Смотрите! — победно закричал он и протянул нам снизу большой, свернутый спиралью бараний рог.

Николай Викторович засмеялся:

— Ну вот, барана зарезали, из головы холодец сварили, а рог бросили.

— Я рог нашел на каменном полу двенадцатого века, значит… — не задумываясь, воскликнул Миша. — Значит, э-э-э, это первый экспонат нашего музея.

— Так весь поход и потащишь? — усомнилась Лариса Примерная. — Ведь двести километров. Тебе никто помогать не будет.

— Так и потащу! — заупрямился Миша.

На этом мы распрощались со сторожихой. Она показала нам, как пройти к церкви Покрова на Нерли.