Курганов называл бересту прочнейшим материалом. Да неужели беспощадное пламя погубило все, до последней березовой страницы?..

Самым тщательным образом, ряд за рядом, я рассмотрел каменный ковер одной стены, затем другой, зашел за угол третьей и неожиданно наткнулся на молодого человека, сидевшего на травке с альбомом для рисования в руках.

«Как это он не поленился встать в такой ранний час?» — подумал я и хотел обойти стороной.

Но меня проняло невольное любопытство, и я заглянул в альбом.

Художник очень тщательно срисовывал узоры с отдельных камней — цветы, зверей, птиц.

Я остановился невдалеке от него. Он недовольно кашлянул, черная вьющаяся прядь волос упала ему на лоб, и он с раздражением откинул ее.

— Простите, не помешаю? — извинился я.

— Да нет, ничего. Мне скоро на работу пора.

Только сейчас я увидел глаза художника — круглые, черные, ну в точности, как у нашего Миши, — настоящие живчики. Художник изучающе и недоверчиво оглядел меня с головы до ног и наклонился к альбому. И тотчас же непокорная прядь вновь соскочила ему на лоб.

— Вы что же, работаете тут, в городе, а в свободное время карандашиком балуетесь? — спросил я.

— Это не баловство, а моя работа, — буркнул художник.

И тут же сердитые огоньки в его глазах померкли. Видимо, он раздумал обижаться. Да, в это солнечное утро, лицом к лицу с каменными чудесами, уж очень не к месту было хмурить брови.

Я отошел и начал разглядывать изображение сказочной птицы с головой девы.

— А рассказать, зачем я рисую? — неожиданно спросил меня художник.

— Расскажите. Это интересно, — попросил я.

— Хотите, приходите к нам на фабрику, в нашу мастерскую.

Я узнал, что мой собеседник всего несколько месяцев назад окончил художественный вуз и получил назначение на здешнюю текстильную фабрику. Только вчера он вернулся из своей первой творческой командировки. Он налетал тысячи километров, побывал в Узбекистане и на Кавказе, в Костромских деревнях и в Ярославском музее…

— Что я там искал, сами увидите. Пойдемте, пойдемте! Ведь вы не здешний, приехали посмотреть наш знаменитый собор. Ваш поезд пойдет еще не скоро, и делать вам все равно нечего. Пойдемте!

Это порывистое приглашение меня озадачило. Но, видно, молодому человеку уж очень не терпелось как можно скорее показать свои произведения. Кажется, он принимал меня за своего собрата. Придется признаться.

— Простите, я не приехал сюда, а пришел пешком и ни на какой поезд не тороплюсь, и потом я не один.

— А сколько же вас?

— Пятнадцать девочек, пятнадцать мальчиков и двое взрослых.

Художник на секунду оторопел и вдруг радостно расширил свои и без того круглые глаза.

— Значит, с вами юные туристы! Как хорошо, что вас так много! Тогда тем более побывайте на нашей фабрике — вы увидите такие волшебные выдумки! И обязательно зайдите к нам, художникам. Мне очень хочется, чтобы как можно больше народа полюбовалось тем, что я привез из командировки. А сейчас, — он посмотрел на часы, — мне пора уходить. Бегу, бегу! Так приходите непременно.

Художник ушел. Я окончил осмотр собора и заторопился к нашим.

Конечно, текстильная фабрика не имела никакого отношения к поискам березовых книг, но ребята и там найдут много интересного.

Сперва я повел их к собору. Все долго с удивлением рассматривали каменные чудища, некоторых срисовали. Миша ухитрился в зарослях крапивы разыскать обломок белого камня с изображением цветка и запрятал находку в свой рюкзак — пригодится для школьного музея.

Потом мы отправились на фабрику.

Девушка из конторы взялась нам показывать. Она провела нас в огромный белый зал. Света из окон не хватало, под потолком протянулись матово-голубые люминесцентные палочки. Весь зал был заставлен ровными рядами прядильных станков. И всюду на машинах — внизу и наверху — крутились, вертелись деревянные шпули и белые початки нитей. Нити перематывались с одной громадной катушки-бобины на другую, еще бóльшую. Крутились, вертелись палочки-веретена и металлические части этих очень умных и очень сложных машин.

Девушки в синих халатах скользили вдоль рядов станков, удивительно точными движениями пальцев связывали рвавшиеся время от времени нити.

Мы перешли в следующий, такой же белый зал. Тут крутились и вертелись уже цветные нити. Мы поднялись на третий этаж. Здесь стояли другие шумные станки — ткацкие. Невидимые челноки, щелкая, сновали справа — налево, слева — направо. Пучки цветных нитей, словно радужные струи водопадов, лились откуда-то сверху. А между станками беззвучно скользили девушки, изредка легонько перебирая движущиеся нити.

Восхищенные и зачарованные, во все глаза мы глядели, как поперек станков ползли вперед только что вытканные полотнища.

И на каждом станке рождались свой узор и своя расцветка узора.

Так создавались гобеленовые ткани, те самые яркие цветные ткани для оконных портьер, для настенных ковров, для обивки мебели, которые придают квартирам уют и украшают их.

Но я все еще не понимал, зачем понадобилась художнику резьба с соборных камней.

Девушка открыла маленькую дверку, обитую толстым войлоком, и мы попали в светлую, залитую солнечными лучами комнату.

Я с облегчением вздохнул. Стук ткацких станков тут слышался как отдаленное журчание.

Всюду, на окнах и на столах, было много цветов; в углу раскинула свои перистые ветви большая пальма. За одним столом сидел маленький старичок в роговых очках, за другим — две девушки. В дальнем углу занимался мой молодой художник. Все четверо что-то старательно раскрашивали акварельными красками.

Увидев нас, молодой художник порывисто вскочил, подбежал к нам, показывая в широкой улыбке крупные белые зубы, поминутно поправляя падавшие на лоб волосы.

— Здравствуйте, дорогие юные туристы! А я боялся — не придете. Так вот вы какие!

Он нагнул голову набок и принялся самым бесцеремонным образом нас рассматривать веселыми и круглыми черными глазами.

Старичок поднял ершистые седые брови.

— Ну вот, еще целая рота ценителей явилась, — с добродушным ворчанием заметил он.

Молчаливые девушки одновременно подняли кудрявые головы, одинаково лукаво поглядели на художника и на всех нас, но ничего не сказали.

— Поверите ли… — Старичок обратился ко мне. — За вчерашний день человек сорок советчиков привел наш непоседа.

Художник вскинул на старичка неугомонные глаза-смородины, еще раз поправил волосы, но смолчал и подошел к нам.

— Идите сюда и смотрите. — Он бережно положил перед нами большую папку.

Мы окружили стол и начали медленно разглядывать. На каждом отдельном листе было что-то изображено акварельными красками. Мы, увидели сурово-простые или, наоборот, вычурно-затейливые узоры самых различных сочетаний цветов.

— Старинная набойка из Ярославля… Роспись мечети в Самарканде… Чеканка на рукояти грузинской сабли… Вышивка полотенца из Костромской области… Вышивка из Ярославля, — объяснял художник, показывая рисунки.

Каждая новая картинка вызывала у нас возгласы восторга: тончайшей, в три волоска, колонковой кисточкой были тщательно нанесены на бумаге эти фантастические пестрые кружевные завитки, листья и цветы.

А сам художник, видимо очень довольный нашим вниманием и восхищением, то отбегал к шкафу за новыми раскрашенными листами, то, растолкав всех нас, пробирался вперед и горячо рассказывал нам о какой-нибудь детали узора.

— А вот виньетка из рукописной церковной книги двенадцатого века. — Он положил на стол последний лист.

— А почему вы эту картинку не докончили? — Галя показала пальчиком на виньетку.

И правда, узор получился словно какой-то оборванный.

— Да потому, что пергамент, к сожалению, обгорел, — ответил художник.

— Посмотрите, как интересно! — Миша указал на угол страницы.