Алёна Мясникова, как самая здесь младшая и вообще, лизала в основном щук. Сегодня ее почему-то слегка подташнивало, и лизание пресной рыбы вызывало какое-то особенное отвращение. Но, как истинно творческий человек, Алёна гнала от себя дурные мысли и целиком отдавалась труду.

Для начала каждой щуке необходимо было как следует прослюнявить глаза. Если какой-либо глаз западал слишком глубоко и не слюнявился, нужно было аккуратно взять щуку за пасть, прижать ее жабры к бокам и дунуть ей в рот — тогда глаза слегка выпучивались. Затем щуке нужно было дать вылежаться на солнышке, минут десять. Только после этого можно было приступать к вылизыванию щучьих боков.

У щуки почти совсем нет чешуи, поэтому лизать ее теоретически можно было в любом направлении — хоть от головы к хвосту, хоть от хвоста к голове. Главное — делать это вдумчиво, осторожно, предварительно взвесив все «за» и «против». Поскольку двух одинаковых щук не бывает, каждая из них оставалась в Алёниной памяти самостоятельным, изолированным событием — и казалось, что история сплошь состоит из творческих революций и гениальных свершений, целиком держится на таланте и энтузиазме, и никакой житейский опыт никогда не поможет как следует вылизать щуку завтрашнего дня.

Третья Алёна, не помню, как фамилия — лизала серых озерных карпов. Сказать что-либо определенное о ее настроении было невозможно — есть такой особенный тип женщин, которых можно определить только со всей силы ударив по лицу, но в этой истории никто не будет ради таких пустяков избивать женщин.

Карпы были абсолютно одинаковыми — жирными и круглыми, и от них от всех одинаково пахло тиной. Если бы третью Алёну спросили, как правильно лизать карпа — она не смогла бы ответить. Несомненно, у карпов имеются глаза, равно как и чешуя. Абсолютно точно, что все глаза были своевременно и грамотно послюнявлены, и все бока вылизаны как положено. Но что именно третья Алёна делала для этого — тайна, которая к тому же никому не нужна. Как и все одинаковое, карпов нужно было лизать не задумываясь, как придется, освобождая голову для мыслей о чем-то максимально далеком. О чем думала третья Алена, когда вылизывала восемьдесят третьего за сегодня карпа? Да бог его знает — не помню…

И так они сидели сегодня, и с самого утра лизали рыб. Так было и вчера, будет и завтра, если, конечно, на завтрашний день не придется суббота или День Конституции. Если кто еще не догадался, я на всякий случай поясню: работа лизальщиц сложна, требует максимальной отдачи сил и хорошей усидчивости. Но рано или поздно с ней обучаются справляться все Алёны — так уж они хитро и мудро устроены…

Так они будут сидеть и лизать, а поздно вечером за ними придут женихи. От женихов, понятное дело, будет пахнуть хлебом — весь день они дышали на батоны, буханки и плюшки, чтобы те получались живыми и пышными. Женихи снимут своих невест с ветвей, умоют в ручье, набрызгают во рты коньяка.

Потом жених Алёны Иргуновой наверняка изобьет ногами рыбака, принесшего ей в обед окуня с забытым в губе крючком. Наверняка изобьет ногами, и еще пару раз ударит его локтем в горло. И нерадивый рыбак стыдливо умрет. Жених Алёны Мясниковой принесет ей в кармане абортивных таблеток, целую пригоршню, и Алёна благодарно съест их, слегка удивившись. Потом они поцелуются, и расскажут друг другу о своих производственных успехах…

Жених третьей Алёны наверняка будет все это время сидеть в стороне и радоваться чужому счастью. Третья Алёна сначала не заметит его присутствия, додумывая какую-то свою особенно длинную и далекую дневную мысль. Потом она наберет воды и зачем-то вымоет ноги мертвому пастуху, и вытрет их волосами своими. Потом вдруг очень сильно захочет смелого и красивого жениха Алёны Игруновой, но незаметно для самой себя устыдится желаний своих. А потом — как-то все у нее со своим женихом тоже сложится — правильно и хорошо.

Рай — это такое место для никакой жизни. Т. е. такое место, в котором никто еще не знает, что есть тяжело, а что нет, что есть скучно, а что нет, что есть добро, что есть зло… По большому счету, рай может быть любым — для Адама и Евы все равно, какой он. Это нам уже, сторонним наблюдателям, что-то может показаться неправильным. С нашей, сторонней опять же точки зрения. Но кого она должна волновать?..

Рай для циников, черт возьми — дерево познания добра обвешано шумными котами и кошками, которые залезли туда из любопытства, и теперь не умеют слезть самостоятельно. Сначала они съели змея-искусителя, потом переловили всех птиц и перебили все птичьи яйца. Потом у кошек родились котята, и теперь эти котята испуганно выглядывают из всех птичьих гнезд.

Иногда по вечерам Адам приходит в сад и начинает деловито отряхивать дерево познания добра и зла. Он бьет по нему длинной тяжелой палкой, и дерево глухо отзывается: бум, бум, бум-бум. Коты и кошки сыплются вниз, как переспелые яблоки, ловко приземляются на все четыре лапы и ныряют в ближайшие кусты, а Адам собирает беспомощных слепых котят в ведро и топит их в ближайшем ручье, тайком от Евы.

Но наутро кошки и коты уже снова сидят на ветках, долго и шумно занимаются любовью, а потом смотрят желтыми усталыми глазами вниз… И так продолжается жизнь — ведь кто такой Адам, чтобы прервать ее ход?

Да, кстати. Никакого искушения не случилось — у Евы обнаружилась аллергия на кошачью шерсть.

Вот уже сорок минут, как за столиком в дальнем углу кафе обосновался Инопланетянин. Сидел, курил какой-то свой инопланетный косяк и блаженно улыбался. Никто к нему не подходил: все боялись, что ухватит за руку и утащит на свою летающую тарелку. Единственная на весь зал официантка бродила между столиками с обреченным и несчастным видом.

Наконец, Инопланетянин докурил свой косяк, мгновенно перестал улыбаться, пошарил по карманам и выложил на стол какую-то угрожающего вида Хреновину.

"Пиздец" — тут же тревожно пронеслось по залу…

Инопланетянин немного поковырялся в Хреновине ногтем, отчего она вдруг щелкнула, подпрыгнула, громко чихнула и проговорила человеческим голосом: "Господи, как же все это меня уже достало…"

Официантка тихо ахнула, поставила поднос с графином водки на ближайший столик и плавно, чтобы не напугать Инопланетянина резким движением, сползла в обморок.

Хреновина помигала лампочками, вскочила на коротенькие ножки и начала быстро бегать туда-сюда по столу. "Господи, господи, дома белья нестиранного ворох, пельмени в морозилке, по телевизору в выходные опять сплошного Петросяна показывать будут, как жить, как жить?"

Инопланетянин пристально наблюдал за метаниями Хреновины, и ничего ей не отвечал.

"Зима, зима, эта отвратительная зима… Где солнце? Где радостные люди? Куда исчезла черешня с городских рынков? Почему подорожал проезд в метро?.."

Хреновина на секунду остановилась, замолчала, словно о чем-то задумалась, и вдруг спрыгнула со столика и с глухим металлическим стуком упала на пол. Зал испуганно ахнул.

Хреновина какое-то время полежала неподвижно и молча, потом закопошилась, замигала лампочками, наконец, у нее получилось встать на ножки. С тихим свистом она пронеслась по проходу, остановилась в противоположном конце зала и затихла.

Инопланетянин сидел на своем месте и всем своим видом демонстрировал, что судьба сбежавшей Хреновины ему уже, в сущности, безразлична.

"Хочу…" — неожиданно тихо и жалобно пролепетала Хреновина… — "Хочу фисташковых орешков… Хочу цветов… Хочу, наконец, свадьбу в белом платье, нет, не хочу, черт с ней, со свадьбой, пять лет без нее жили и еще столько же проживем, хочу просто белое платье… И еще хочу море… И еще хочу горы…"

Зал молчал. Хреновина тоже замолчала, потопталась на месте. Зажглась зеленая лампочка, потом сразу две красных, потом все лампочки мигнули и погасли. Потом Хреновина стала прогуливаться в проходе, продолжая вслух какую-то свою, наверное, давнюю мысль…