– Непосредственного – да, не имеет. Но вы посоветовали мне придерживаться общих принципов сосуществования в человеческом обществе и тем самым убедили меня. Нет, нет, я вовсе не утверждаю, что сейчас возникло аналогичное положение, но тогда перед вами стояла проблема, и вы попросили меня помочь вам, а сейчас проблема возникла передо мной, и я прошу вас помочь мне. Полицейские намереваются предъявить моему сыну обвинение в убийстве!

Вулф прищурился и взглянул на Уиппла.

– Полицейские несколько часов допрашивали вашего сына и все же не арестовали его.

– Арестуют, когда сочтут нужным.

– В таком случае, ему потребуется адвокат.

– Похоже, ему потребуется больше, чем адвокат. Ему потребуетесь вы.

– Не сгущаете ли вы краски? – Вулф повернулся к Данбару. – Ну как, успокоились, мистер Уиппл?

– Не совсем.

– Все равно я должен побеседовать с вами. Полицейские, как вы говорите, считают убийцей вас. Это ваше предположение или у вас есть основания для такого утверждения?

– Полицейские считают, что у них есть доказательства, но в действительности их нет и не может быть.

– Это не ответ. Я сделаю еще одну попытку. Почему полицейские считают, что у них есть какие-то доказательства?

– Потому что они застали меня у мисс Брук. Потому что она и я… мы были друзьями. Потому что она белая, а я черный. Потому что дубинка, которой она была убита…

– Вам придется объяснить мне кое-что, – проворчал Вулф. – Начнем с дубинки. Это ваша дубинка?

– Я хранил ее у себя. Полисмен в одном из городов Алабамы избил ею двух негритянских юношей. Не стану рассказывать, как именно, но мне удалось ее заполучить. Несколько месяцев она лежала на моем письменном столе в канцелярии.

– И вчера тоже?

– Нет. Сюзанна… – Юноша умолк.

– Да?

Данбар Уиппл посмотрел на отца, потом на Вулфа и продолжал:

– Не знаю, почему я запнулся. Все это я рассказал и полицейским. Мисс Брук сняла и обставила небольшую квартиру на Сто двадцать восьмой улице. Дубинка находилась там. Мисс Брук сама ее туда отнесла.

– Когда?

– Около месяца назад.

– Полицейские обнаружили на дубинке отпечатки ваших пальцев?

– Не знаю, но, кажется, нет. Думаю, отпечатки давно стерлись.

– Почему вы так думаете?

– Потому что полицейские ничего не говорили об отпечатках.

Довольно резонно. Видимо, он все же сумел взять себя в руки. Разговор в форме вопросов часто этому помогает.

– Вполне логичный вывод, – согласился Вулф. – С орудием преступления все ясно. Перейдем к возможности преступления. Итак, вы говорите, что пришли к мисс Брук. А что вы делали, скажем, с полудня до момента убийства? Полиция, очевидно, уже интересовалась этим, но все же прошу ответить. Я хочу проанализировать все аспекты предположения, что мисс Брук убили вы.

Данбар Уиппл выпрямился в кресле.

– В полдень я сидел в канцелярии за своим письменным столом. Без четверти час встретился в ресторане за ленчем с двумя знакомыми. Около трех вернулся на службу. В четыре часа пошел к нашему директору-распорядителю мистеру Хенчи на совещание, закончившееся вскоре после шести. Вернувшись в свою комнату, я нашел на письменном столе записку. Мы с мисс Брук договорились встретиться у нее на квартире около восьми. В записке сообщалось, что звонила мисс Брук и просила передать, что она сможет вернуться домой только часов в девять или даже несколько позже. Меня это устраивало, так как я должен был пообедать с одним из участников совещания. Мы расстались с ним в двадцать пять девятого у входа в вестибюль станции подземки на Сорок второй улице. В пять минут десятого я входил в квартиру мисс Брук на Сто двадцать восьмой улице.

– И обнаружили мисс Брук мертвой?

– Да.

Вулф взглянул на часы.

– Если вам не тяжело, расскажите, что вы стали делать после этого.

– Пожалуйста. Она лежала на полу. Не знаю, долго ли я сидел, не в силах ничего предпринять. Дубинка лежала тут же, на кресле, я не дотронулся до нее даже пальцем. Вызывать врача не имело смысла. Я сел на кровать и попытался решить, как быть дальше. Вы, наверное, скажете, что несколько странно думать о себе, когда перед глазами лежит убитая девушка. Возможно. Но именно о себе я и думал. Вам этого не понять, вы белый.

– Вы такой же человек, как и я.

– Слова, слова… Я понимал, что должен на что-то решиться, что-то сделать. Скрыться? Но у меня хватило самообладания сообразить, что этого делать нельзя, да и бесполезно. В телефонном справочнике я нашел телефон главного полицейского управления и позвонил. Часы показывали без двадцати десять; таким образом, я провел там полчаса, даже чуть больше.

– Неблагоразумно, хотя и понятно. Положение у вас, конечно, сложное, но обвинять вас в убийстве… Какой же мотив убийства выдвигают полицейские?

Данбар Уиппл удивленно взглянул на Вулфа.

– Вы серьезно? Какой другой мотив им нужен, когда речь идет о негре и белой девушке?

– Ну, вы преувеличиваете. Нью-Йорк, конечно, не Утопия, но вместе с тем мы с вами не на Юге живем.

– Верно. На Юге я сейчас не сидел бы в большой, прекрасно обставленной комнате и не беседовал бы со знаменитым частным детективом. Здесь, в Нью-Йорке, действуют осторожнее и готовятся тщательнее, однако и здесь, когда речь идет о негре, мотив считается само собой разумеющимся. Негр – это черномазый мерзавец, уже от рождения наделенный всеми дурными качествами, которых у белого нет и не может быть. Чепуха, скажете вы, но именно так обстоит дело у нас в Америке.

– Среди подонков – да. Среди идиотов и болванов.

– Многие так рассуждают. Многие избегают употреблять само слово «черномазый», но оно пронизывает все их мышление. Оно таится где-то в укромном уголке сознания и время от времени дает о себе знать. Некоторые даже не подозревают об этом, но факт есть факт. Вот почему сидя там на кровати, я понимал, что бежать и нельзя и бесполезно.

– Разумный поступок. Как бы тщательно вы ни спрятали труп, его все равно обнаружили бы, и это означало бы ваш конец, – Вулф покачал головой. – Рассуждения по поводу слова «черномазый» мешают вам трезво смотреть на вещи. Разве вы сами не употребляете слова, о которых в спокойном состоянии и не вспомнили бы? Например, «толстая обезьяна». Что ж, я должен, следовательно, сделать вывод, что человек, похожий на обезьяну или просто полный, не может рассчитывать на уважительное отношение с вашей стороны? Я не делаю такого вывода. Подсознание – это какая-то причудливая комбинация выгребной ямы с чудесным садом. Только небесам известно, какие синонимы слова «женщина» таятся во мне, и я рад, что сам этого не знаю. Мистер Уиппл, – продолжал Вулф, поворачиваясь к отцу юноши, – самое лучшее, что я могу сделать для вас и вашего сына, – покормить вас. Ну, скажем, омлетом с грибами и салатом. Вы любите салат из водяного кресса?

– Вы, следовательно, отказываетесь нам помочь? – грустно спросил Уиппл.

– Не в состоянии. Отвести удар я не могу поскольку он уже нанесен. Ваше предположение о том, что сыну будет предъявлено обвинение в убийстве, вероятно, не подтвердится. И не расстраивайтесь.

Уиппл скривил губы.

– Грибы и кресс водяной… Нет уж, спасибо. – Из внутреннего кармана пиджака он достал чековую книжку. – Сколько я вам должен?

– Нисколько. Это я был вам должен.

– Я имею в виду поездку мистера Гудвина в Расин.

– Мы предприняли ее, не заручившись вашим согласием. Я сам послал его в Расин. – Вулф отодвинул кресло и поднялся. – Прошу извинить, мне предстоит еще одно свидание. Сожалею, что взялся выполнить ваше поручение; я поступил опрометчиво. Примите мое соболезнование по поводу постигшего вас несчастья.

Вулф направился к двери. Насчет свидания он говорил неправду. Было 3 часа 47 минут, а с четырех до шести он обычно возился в оранжерее со своими орхидеями.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: