В прошлый раз здесь, перед гримерной Тьюсара, было больше дюжины людей. Теперь их было раза в два больше. Но если раньше царила атмосфера напряженного нервного ожидания, то сейчас Фокс, быстро окинув всех взглядом, увидел, что присутствующие охвачены ужасом.

Лишь на лицах двух полицейских, стоявших по обе стороны закрытой двери в гримерную, выражение ужаса отсутствовало. Ближе всего к Фоксу и Диего оказался сидящий на краешке стула элегантный, как обычно, Адольф Кох, но и он дышал открыв рот. Диего подошел к нему и спросил, что случилось.

— Что? — Кох поднял голову. — Ян покончил с собой. Застрелился.

К ним подошел один из полицейских.

— Как вы сюда попали, ребята? Разве у входа никто не стоит?

Диего обернулся к нему, не в силах говорить.

— Все в порядке, — ответил вместо него Фокс. — Мы прошли через сцену. Мы свои.

— Свои для кого?

— Это друзья мистера Тьюсара, — сказал Кох, и полицейский, кивнув, успокоился.

Диего застыл, упершись взглядом в дверь гримерной, лицо его исказилось, как у человека, пытающегося поднять непомерную тяжесть.

Фокс отошел в угол и стал наблюдать за происходящим.

Сработали инстинкт и привычка. Когда-то он считал это проявление своей натуры органическим дефектом, и оно до сих пор не доставляло ему радости, но долгий и не всегда приятный опыт заставил его смириться. Происшествия и ситуации, от которых кровь других людей кипела и застывала в жилах, его превращали в некий точный прибор, регистрирующий и оценивающий все подробности обстановки. Хотел он того или нет, перед лицом трагедии он брал на себя задачу разобраться в ней, в то время как другие жаловались на судьбу, предавались скорби, искали утешения или падали в обморок. Здесь пока никто в обморок не упал. Разбившись на пары и группки, господа таращились на дверь гримерной либо тихо переговаривались. Одна леди еле сдерживалась от смеха, двое других — мужчина и женщина — трясли ее за руку, уговаривая успокоиться. Учитель Яна Тьюсара Феликс Бек ходил взад и вперед, нервно жестикулируя.

Обретший наконец дар речи Диего Зорилла разговаривал с Адольфом Кохом. Хиби Хит видно не было, но неизвестный Диего молодой человек, ранее бывший с ней в гримерной, стоял у противоположной стены, засунув руки в карманы, и Фокс отметил, что тот также считает себя вправе давать оценку происходящему. Когда взгляд Фокса упал на Дору Моубрей, он снова застыл, смирив свои чувства. Она сидела на стуле у дальней стены, и на ее уже не белом, а каком-то сером лице не было никакого выражения вообще. На слова, которые Перри Данхэм с напором шептал ей в ухо, она никак не реагировала.

Тут все лица обратились к трем вошедшим в комнату мужчинам. Формы на них не было, но облик и манеры говорили сами за себя.

— Сюда, пожалуйста, капитан, — сказал один из полицейских, и тот, что шел впереди, быстро окинул взглядом холл, пересек его и остановился у двери гримерной.

Держался он деловито, но спокойно, говорил негромко, вежливо, чуть ли не с извиняющимися интонациями.

— Будьте добры сообщить свои имена и адреса этим джентльменам, — сказал он, — это сэкономит время.

Пожалуйста, не создавайте из этого проблему.

Он открыл дверь гримерной и вошел в нее вместе с одним из полицейских. Дверь закрылась. Двое оставшихся вынули блокноты и карандаши и приступили к делу. Прибытие представителей власти несколько сняло напряжение; люди задвигались, заговорили нормальными голосами. Фокс упорно держался в своем углу. Наконец и к нему подошел полицейский в штатском с блокнотом.

— Будьте добры, ваше имя?

— Текумсе Фокс.

— Как это пишется?

Фокс продиктовал по буквам и повторил:

— Текумсе Фокс, Брустер, штат Нью-Йорк.

— Ваша профессия?

— Частный детектив.

— Как? — Человек в штатском поднял глаза. — Ах, да-да. Тот самый. Вы тут по делу? — закончив писать, спросил он.

— Нет, у меня выходной.

Агент удивленно хмыкнул, заметив:

— Вы больше похожи на шахматиста, — и перешел к следующему.

Не привлекая к себе внимания, Фокс перешел на другую сторону холла и пристроился рядом с молодым человеком, которого не знал Диего; скоро ему удалось услышать, что того зовут Теодор Гилл и по профессии он рекламный агент. Когда агент, проводящий опрос, проследовал далее, молодой человек неожиданно обернулся, встретился глазами с Фоксом и, усмехнувшись, спросил:

— Вам удалось расслышать мое имя? Теодор Гилл, друзья зовут меня Тед.

Фокс, несколько смешавшись, улыбнулся. Не пропустив мимо своего внимания, что глаза у молодого человека скорее серые, чем голубые, а волосы не рыжеватые, а светло-каштановые, он объяснил:

— Мне показалось, что мы знакомы, но я, очевидно, ошибся. Моя фамилия Фокс.

— Я знаю, — кивнул тот. — Мне, помоги Боже, приходится знать всех и вся. Как вы думаете, что хуже?.. А вот и полицейская экспертиза. Даже медицину обогнали — нет, и она тоже здесь. Задумайтесь над этим, сделайте милость.

Мы отражаем общую потребность современного мира. Я имею в виду рекламных агентов, к которым я принадлежу.

И жить без нас нельзя, и даже умереть без нас некоторым бедолагам не удается. Сейчас они сделают с него сотню снимков. Кстати, я слышал, что вы прошли сюда через сцену.

— Точно. Я об этом говорил.

— Вы случайно не заметили где-нибудь там чарующее видение неземной красоты? В данном случае блондинку?

— Если вы думаете о Хиби Хит, то не видел. Вы ее потеряли?

— Надеюсь, нет. Она была здесь, а потом исчезла.

— А вы ее… э-э?

— Я ее трубадур. Она мой клиент. Если вам когда-нибудь потребуется… впрочем, с этим можно и нужно повременить. А вот, смотрите, и третье отделение концерта.

Капитан вышел из гримерной, прикрыв за собой дверь.

Шляпы и пальто на нем уже не было. Цепким взглядом он обвел всех присутствующих. Держался он строже, чем раньше, но голос его был скорее мрачный, чем враждебный.

— Мистер Ян Тьюсар погиб от пули, вошедшей в рот и вышедшей из верхней части черепа. Официальное заключение на данный момент — он застрелился. И нет оснований полагать, что окончательное заключение будет другим. Он оставил короткую записку, — капитан поднял руку и показал ее, — она адресована: «Моим друзьям, которые верили в меня». Сейчас я не стану ее зачитывать. Почерк должен пройти специальную экспертизу, но я хотел бы, чтобы кто-то из присутствующих, знакомый с почерком Тьюсара, взглянул на записку. Кто бы мог это сделать?

Взгляды, движения, колебание, шепот.

Всеобщее замешательство прервал голос:

— Я могу.

— Благодарю вас. Ваша фамилия?

— Бек. Феликс Бек. — Он выступил вперед и открыл рот, но не раздалось ни звука. Наконец, словно желая закрепить на все времена чрезвычайно важное и бессмертное сообщение, он громко произнес: — Я учитель Яна Тьюсара. С давних пор.

— Хорошо. — Капитан вручил ему записку. — Это его почерк?

Бек взял листок и стал всматриваться в него. Наступила почти полная тишина, лишь из-за закрытой двери доносились приглушенные голоса и звуки. Он провел по глазам тыльной стороной ладони и снова обратился к записке. Губы его неслышно шевелились. Потом он поднял глаза на присутствующих и тихим, дрожащим голосом спросил:

— Знаете, что он нам пишет? — Он потряс запиской. — Я принадлежу к ним, правда? К друзьям, которые верили в него? Я вас спрашиваю! Вы знаете…

По щекам его скатились две слезинки, и он не смог продолжать.

— Мистер Бек! — резко сказал капитан. — Я задал вам вопрос. Это почерк Тьюсара?

Он протянул руку и забрал у него записку.

Бек кивнул, снова вытер глаза и крикнул:

— Да! Разумеется, его!

— Благодарю вас. — Капитан спрятал листок в карман. — Еще несколько вопросов — и все. Кто-нибудь из присутствующих был в этой комнате, когда Тьюсар покинул сцену и прошел в гримерную?

— Я, — снова заговорил Бек.