– Настоящая! Откуда она тут взялась?

– Она звезда, – объяснил Старлиц. – Настоящая восходящая звезда, о которой миру еще суждено узнать.

– До чего красивая! – Зета вытаращила глаза, но дешевые пластмассовые очки это скрывали. – Что мне делать, папа? Звезда все-таки...

– Пойди попроси у нее автограф.

– Не пойду! – внезапно застеснялась Зета.

– Иди! В этом весь смысл звездной жизни.

В безопасном отдалении Старлиц наблюдал, как его дочь приближается к Гонке Уц. Она храбро проникла в периметр, охраняемый толстошеими телохранителями Озбея, и потребовала внимания артистки. Той пришлось опустить блокнот, вынуть наушники, снять дорогие солнечные очки. Она одарила Зету лучезарной улыбкой, от которой любой мужчина превратился бы в жаркий костер.

Зета прибежала и продемонстрировала свой трофей.

– Гляди, она расписалась у меня на руке! Она такая милая! Это какая-то тайная формула! – Зета недоуменно разглядывала длинную строку турецких слов. – Интересно, что это значит?

– Лучше смыть это перед отъездом, – сказал Старлиц.

Старлиц и Зета разбудили таксиста, дремавшего на солнышке перед терминалом, и велели отвезти их в «Меридиен». Очнувшийся от спячки отель успел расцвести.

Перед фасадом вырос частокол флагштоков, на которых затрепетали подхваченные ветром с моря флаги всех развитых стран Европы. Старый неоновый указатель был удален, и теперь в траве лежал, ожидая водружения, новый, в четыре раза крупнее. На крыше отеля появилась новая эмблема и поросль ультрасовременных антенн. Под козырьком как по волшебству выстроились лимузины с номерными знаками Стамбула, Анкары и Аданы. Внутри, перед стойкой регистрации, вытянулась очередь.

– Я проголодалась! – объявила Зета. – Мне жарко, я вспотела.

– Сними шляпу и пуловер, – сказал Старлиц. – Можешь переодеться в моем номере.

Они вошли в лифт. Даже музыка, звучащая в отеле, стала другой: ностальгические британские мелодии шестидесятых годов сменились голосами турецких поп-див Сибель Кан, Эбру Гюндеш, Гюлии Авсар. Зета отбивала такт пластмассовым пляжным шлепанцем в вездесущем стиле «Большой Семерки» и ухала себе под нос.

Старлиц попытался открыть дверь номера, но электронный ключ не подошел. Зато роль ключа сыграла карточка «Американ Экспресс». На кровати не оказалось постельного белья. Ваны след простыл.

– Черт! – выругался Старлиц. – Надо найти твою мамашу.

– Зачем?

– У нее вся твоя одежда и документы.

– Но у меня нет никакого багажа! Мамаша номер один продала в Будапеште все наши вещи.

– Я обратил внимание, что она не расстается с большой гватемальской сумкой.

Зета наморщила носик, подошла к телефону и сняла его с тумбочки. Аппарат был старомодный и громоздкий «Эриксон». К его днищу оказался прилеплен американский паспорт, складная зубная щетка, три пластыря, несколько заколок для волос.

– Она всегда так прячет разные штуки, – объяснила Зета. – Ключи, номера пейджера и так далее.

Старлиц изучил потрепанный паспорт дочери. На фотографии улыбающейся девчонки с косичками он задержался.

– Не очень-то похоже.

– Я никогда не похожа на свои фотографии.

Перелистав странички с печатями, Старлиц сказал:

– Кажется, тут неверно указаны твои имена. И отметки о пребывании на Кипре нет. И даже в Венгрии...

– Что это значит?

Старлиц молча пожал плечами. В дверь вежливо постучались. Гостем оказался Виктор Билибин.

– Привет, Вик! – пропела Зета. Виктор покосился на нее.

– Забавная одежка! – сказал он по-английски.

– Как ты сюда попал? – обратился к нему Старлиц по-английски.

– Наши агенты наблюдают за казино. Тут кипит жизнь. Они увидели, как приехали вы с девочкой.

– А ее матушку они случайно не заметили?

– Уродливая старуха – ее мать? – Виктор удивленно покачал головой. – Нет, ее я нигде не видел. Наверное, она уехала из Гирны.

– Хватит болтать по-русски! – прикрикнула на них Зета.

– Узнаю Вану, – пробормотал Старлиц. – Она не из тех женщин, которых где положишь, там и возьмешь.

– Ради тебя мы переходим на английский, – галантно обратился Виктор к Зете. – Ты готова к новому полету? Мой дядя ждет. Он готов увезти тебя с Кипра.

– Не хочу опять в этот дурацкий самолет! – закапризничала Зета. – Там тесно и воняет пластмассой. – Она упала на голый матрас и скрестила на груди руки.

– Здесь больше нечего делать, – сказал ей Виктор с сочувствием и, обращаясь к Старлицу, снова перешел на русский. – Озбей вас обставил. Теперь группа принадлежит ему.

– Нет, не обставил, – возразил Старлиц. – Просто у меня есть другие обязательства.

– Вы поступаете правильно. – Виктор ударил себя в худую грудь, где билось его нежное русское сердце. – Забудьте про «Большую Семерку»! Ваша плоть и кровь важнее этой шайки шлюх!

– Откуда такая суровость, Виктор? Раньше ты был поклонником «Большой Семерки».

– Сначала они мне нравились, – угрюмо сознался Виктор. – Но мне быстро стало скучно.

– Ты случайно с какой-нибудь не переспал?

– Только с одной.

– Это с которой же?

– Какая разница? – нахмурился Виктор.

– Действительно! К черту, это часть программы. – Старлиц покачал головой. – Эти сукины сыны попытались вышвырнуть меня из моего номера! Пора собирать документы и сматываться с острова.

– Поздно. В вашем кабинете побывали люди Озбея.

– Ты шутишь!

– Не шучу. Они забрали бухгалтерские книги и все компьютерные диски. При здешней неразберихе это было нетрудно.

– Это серьезный удар... – простонал Старлиц.

– Но не все новости так плохи, есть и хорошие. Пока они шуровали в вашем кабинете, я побывал с рюкзаком в кабинете самого Озбея. – Виктор похлопал раздутые карманы на своих грузовых штанах. – Глядите, какой чудесный итальянский револьвер я нашел в его столе!

– Хорош! – Старлиц уважительно принял заряженную золотую беретту и понюхал патронник. Оружие неоднократно пускали в ход.

– А вот турецкое разрешение на владение оружием. Судя по нему, владелец – эксперт по оружию из отдела тайных операций MIT. Печать и подпись на месте.

Старлиц изучил документ, не пропустив ни одной буковки. Золотые завитушки и разноцветные чернила давали некоторое представление о кафкианском мире турецкой бюрократии.

– Занятное удостоверение, дружок! Оно в десять раз ценнее самого револьвера. Хотя за пределами Турции от него не будет толку. Забирай!

– Конечно. – Виктор благоговейно спрятал документ. – Озбей – господин с безупречным вкусом. Один шейкер для коктейлей чего стоит! Кокаин, амилнитрат [26], виагра и прочее. Скромная фотография его подружки Гонки, благодарственная записка от премьера-женщины в рамке. И полное собрание Яна Флеминка на турецком языке.

– Это что, бельгийский теоретик?

– Нет, британский шпион, знаменитый империалистический поджигатель войны.

– Йен Флеминг! – догадался Старлиц.

– А я что говорю – Ян Флеминк! Я видел эти отвратительные пропагандистские фильмы. «Из России с любовью»... Очень старое глупое кино! Ни малейшего представления о моей культуре, зато масса дешевых спецэффектов.

Старлиц не выпускал из рук беретту. По причине, которую он сам еще не успел уловить, интуиция ему подсказывала, что самое правильное – немедленно всадить в Виктора пять или шесть пуль. Русский доверчиво отдал ему револьвер, Старлиц знал, что он заряжен, Виктор был у него на мушке, к тому же это была последняя возможность пристрелить Виктора. От гибели Виктора в мире добавилось бы счастья, усилилось бы слабое подобие связной реальности на планете. В следующее знакомство Старлица с Виктором стрелять в него было бы уже поздно – ведь Виктор был существом с уникальными и быстро прогрессирующими личными свойствами. Зрелый Виктор, преодолевший Y2K, превратится в серьезнейшую помеху.

Но Старлиц давно уже отбросил подобные соображения. Застрелить Виктора значило бы создать себе неприятности, по сравнению с которыми померкли бы все преимущества от этой смерти. К тому же убивать его, скорее всего, было уже слишком поздно. Не говоря о присутствии в номере ребенка.